- Да.

  - Не соглашайся, пока не услышишь, что тебе предлагают.

  В трубке некоторое время кудрявилась тишина, потом мужской голос сказал одно-единственное слово:

  - Харизма.

  - Она самая. На всякий случай сразу предупреждаю: если скажешь, что спал, я обвиню тебя во лжи.

  Он хохотнул. У него приятный хрипловатый смех. Он курит больше меня в мой платиновый год как курильщика, а в тот год в день я выкуривала по полторы пачки на хрен. Но ему не нужны никотиновые пластыри, медвежьи услуги и жалость. Ему на это плевать.

  - Я не спал. Харизма, у тебя все в порядке?

  - Почему ты спрашиваешь?

  - У тебя такой голос, будто кто-то поцарапал твое столовое серебро.

  - У меня нет столового серебра.

  - Представь, что есть. Так вот, у тебя именно такой голос.

  Я резко выдохнула, ощутив знакомый, родом из нашего с этим хрипловатым голосом прошлого, укол раздражения:

  - Отгребись от моего голоса, Лука.

  - Слушай, ты позвонила, чтобы сказать мне 'отгребись'?

  - Нет, - я укрылась одеялом по подбородок. Блин. - Нет. Прости. Я не хотела.

  - Знаю, - сказал голос после паузы.

  Он действительно знал. Лука не обидчивый, его сложно довести до кипения. За время наших отношений, впрочем, мне удавалось и обидеть его, и вывести из себя. Я действую на него как красная тряпка на быка.

  - У меня проблемы и я не знаю, сколько коз мне придется отдать, чтобы я вновь почувствовала себя в безопасности.

  - Что произошло?

  Я не рассказала ему о тонированной иномарке, шимпанзе, Зарипове, расцветающей мании преследования. Пока я не уверена, во что мне это может вылиться, лучше держать язык за зубами.

  Я поведала Луке о том, в чем он может меня проконсультировать, а именно - что увидела и почувствовала, переступив порог собственного дома. Пистолет я, конечно же, опустила.

  Лука не из тех, кто в ответ на ваши безумные откровения спросит, приняли ли вы уже таблетку, все ли у вас дома. Лука работает в налоговой - он знает, что в этом мире многое возможно. Его вторая работа - экзорцизм. Он - Изгоняющий. Изгоняет нечисть на законных основах, получает за это аванс, зарплату, отпускные и все такое. Экзорцизм, как и чтецтво, внесены в официальный реестр профессий. Лука такой же винтик в огромной машине, как и я, и ему тоже 'повезло' родиться с багажом паранормальной ерунды за спиной. Именно на этой затравке и выросло наше притяжение. Наверное, так глухонемые тянутся к глухонемым, толстяки к толстякам, зануды к занудам. Мы расстались не врагами и не друзьями. Я звонила ему впервые за четыре месяца после расставания.

  - Сегодня будешь спать с включенным светом, Харизма.

  Я спросила голосом, не похожим на свой:

  - Почему?

  - Потому что, судя по всему, что-то караулит тебя в тени.

  - Понятия не имею, о чем ты.

  - Ты что-то не договариваешь.

  Я подумала об игральных костях, которые в действительности не были игральными костями. С ними вы не выиграете, только проиграете. Откуда я это знала? Без понятия. О бабуле, о том, что у нее были похожие (или те же?) кости; о том, что она умерла от рака в шестьдесят два. О шимпанзе в бежевом костюме-тройке.

  - Извини.

  Лука вздохнул.

  - Включи везде свет и ложись спать. Я заеду к тебе завтра после работы.

  - После какой из?

  Он не улыбнулся - его голос был серьезным до чертиков:

  - После второй. У меня будет окно... - зашелестели переворачиваемые страницы, - с десяти до одиннадцати.

  - Ночи? Глупый вопрос.

  - Я заеду, - отрубил он. Мне показалось, что он вот-вот положит трубку. Но он не положил. Он еще не все сказал, недосказанность повисла между нами. - Харизма.

  - Что?

  - Я скучал.

  И я поняла, что хочу сказать. Слова вырвались, прежде чем я прикусила язык:

  - Я тоже.

  - До завтра.

  Я прошлась по комнатам и включила везде свет. Счет за электроэнергию меня волновал меньше всего - я в берлоге только сплю, принимаю душ и завтракаю. Утром свет не нужен, а ночью, после дня, проведенного под въедающимся в кожу мерцанием флуоресцентных ламп, меня в ужас вгоняет одна только мысль о ярком освещении.

  Но Лука сказал: что-то караулит тебя в тени. А Лука просто так словами не разбрасывается. Его слова будут стоить вам трех ноликов в чеке за час.

  Когда я вновь забралась под одеяло, на часах было 23:19. Без пятнадцати девять я должна быть в 'Реньи', а в девять у меня первый клиент. Я выставила будильник, легла на левый бок и закрыла глаза.

  Вопреки опасениям, что не смогу заснуть с такой иллюминацией, будто лежу я не в своей кровати, а на крыше мира, сон пришел и забрал меня с собой.

Я сидела на кровати и обливалась холодным потом. Не могла сообразить, что происходит. Свет. Я словно сидела в пузыре из света. Руки цеплялись за одеяло, как если бы пытались ухватить что-то ускользающее, зыбкое. Дыхание сбилось ко всем чертям, будто я пробежала стометровку.

  Внезапно загремел оркестр и запел хор - гимн в хоровом исполнении. Меня чуть удар не хватил; я вскрикнула от неожиданности и, не щадя ладонь, что было сил хлопнула по кнопке. Видимо, в последний раз, таким же образом вымещая на будильнике радость от нового дня, случайно установила автоматическое включение радио. На шесть утра, прайм-тайм для гимнов, ну конечно.

  Воцарилась тишина. Боль в ладони помогла начать соображать связно. Проснись на полтора часа раньше и пой! Да-да, расскажите мне об этом.

  Мне снилось что-то очень нехорошее. Насколько нехорошее, я не бралась судить. Но знала наверняка: это не был один из тех кошмаров, которые преследовали меня какое-то время после происшествия пятилетней давности. Это был новый кошмар, только-только из духового шкафа, осторожно, горячая начинка. И я его не помнила. Холодная испарина и неровное дыхание говорили о том, что вряд ли захочу вспоминать. Видит Бог, так и есть.

  Я валялась в постели до семи утра, затем откинула одеяло и спустила ноги на пол. В квартире стоял дикий холод, как если бы сквозь нее пронеслись северные ветра. Что за ерунда? Проклятый кондиционер явно барахлит! На ватных ногах я вошла в зал.

  Кондиционер шептался сам с собой, дисплей показал плюс двадцать четыре - температурный режим, который я выставила накануне ночью. Ошибки быть не может. Кондиционер исправен. Я стояла под потоком теплого воздуха - стояла как оловянный солдатик, перераспределив большую часть веса тела на левую ногу, кофта съехала с плеча, майка вытянулась с одной стороны протуберанцем, - в то время как в квартире от силы было плюс пять, если не меньше. Но как такое может быть? Я решила оставить все вопросы до тех пор, пока в буквальном смысле не смою с себя ночной кошмар.

  Кошмар, который я не помню.

  Руководитель нашей группы послетравмовой реабилитации говорил: важно сохранить присутствие духа.

  Кажется, в этом-то и проблема: в присутствии духа. Я сейчас говорю не о внутреннем стержне, а о духе, по которому специализируется Лука.

  Лучше и не придумаешь.

  Я выключила везде свет, разошторила окна, позволив солнечному свету затопить комнаты, открыла балкон. На улице было теплее, чем в квартире!

  Душ прояснил мозги. И если бы только мозги.

  Случилось так, что стоя под горячими струями, впервые после длительной спячки проснулся мой мизинец. Я имею в виду, мой отсутствующий мизинец. Он зачесался внезапно, заставив меня вскрикнуть от изумления и боли. Я лихорадочно закрутила воду и вытаращилась на левую руку.

  - Нет, - прошептала я, - пожалуйста, не надо...

  Голос - хриплый, резкий, чужой.

  Пятница. Кажется, это будет еще один безумный долгий день. Боснак, сестренка, простите.

  Помните, я говорила, что палец, хотя и превратился давно в пепел в больничной печи, продолжает делать погоду в моей жизни? Так вот, это чертовски так.