Все эти разы.

  - Харизма, я в жизни сделал много... нехороших вещей. Я не хочу, чтобы они накрыли меня лавиной. Есть вещи гораздо хуже боли. И живут они вот здесь, - он пальцем коснулся своего виска.

  Я поняла, о чем он.

  - Среди жополизов Зарипова есть чтецы.

  - И, в отличие от тебя, им плевать на закон Рождественского.

  Я вспомнила слова Миланы.

  Говорил ли Багама о Лирое?

  - В отличие от меня, - я облизала пересохшие губы, - они умеют гораздо больше.

  Он молча смотрел на меня. Не лицо, а экран выключенного телевизора. Багама знал, как реагировать на хренатень, касающуюся жизни и смерти. В университете этому не учат. Нигде не учат.

  - Что теперь? - спросила я.

  - Не знаю.

  - Я по уши в дерьме, Багама.

  - Да.

  - Что мне делать?

  - Не знаю, - повторил он и зашагал прочь. Его шаги были легкие, пружинящие. Он умел ходить тихо.

  Вот так просто.

  Я вставила ключ в замок зажигания с шестого раза. Большой успех, на самом деле, потому что руки чертовски дрожали. Защелкнув ремень безопасности, я закрыла глаза и просидела так некоторое время. Когда я вновь взглянула на приборную доску, часы высветили 22:04. Я осторожно вырулила с подземной стоянки.

  Десятки пустых парковочных мест. Фарфоровые воротнички защелкнули свои кейсы и разъехались по теплым, уютным берлогам.

  Одна из ламп на выезде со стоянки мигала. Тень за мигающей лампой лежала плотная, непроницаемая, что, казалось, опусти в такую ложку, и на ложке останется студенистая серая масса.

  Окошко с моей стороны было приоткрыто, теплый пахнущий резиной воздух скользил внутрь салона. Но тут из тени дохнуло холодом и запахом влажной земли. Тень стала расти, как на дрожжах. Порыв ветра ворвался в приоткрытое окошко. На миг мне показалось, что вокруг меня коричневая, зернистая, рыхлая земля; на корне языка появился солоноватый привкус. Я попыталась сделать вдох, но не смогла - в рот, глотку словно бы набилась влажная, холодная земля...

  Я не стала ждать, что произойдет, когда тень накроет меня.

  Вдавив педаль газа, я вылетела на проспект и крутанула руль, не включив поворот. Если бы где-то поблизости был пост ГАИ, меня бы оштрафовали. Или, что гаже, попала бы в аварию. Руки на руле лежали в позиции, далекой от десяти и двух часов. Окей, ни штраф, ни авария пока что не снимаются с повестки дня.

  Меня нервировала собственная слабость, каждая проезжающая мимо машина. А когда шалят нервы - это пахнет как минимум дополнительными приемами у Боснака. Пару раз я осуществила чересчур резкие повороты и чуть не оставила заиками ночных прохожих. В основном это были старики. Разодетые, смеющиеся старики. Идут в ночные клубы или в гостиничные номера, чтобы показать там друг другу свою Библию.

  Зеро - город жмуриков. Самый большой процент населения преклонного возраста в стране, больше всех Домов престарелых, больше всех Спортивных Клубов и караоке-баров с репертуаром ушедших семидесятых. Зеро снабжает всю страну перламутром. Город жмуриков, перламутровых баронов.

  Я ехала со скоростью семьдесят километров в час. Каждый светофор был моим. Зато я доехала. Доехала живой и это, скажу я вам, несказанно радовало. Да, иногда нас могут радовать подобные мелочи.

Я плелась вдоль дома, к своему подъезду. Где-то на полдороги я поняла, что слабость - не единственная моя проблема. Боль в правой ноге усиливалась с каждым шагом. Я могла свалиться и больше не подняться. Стимул переодеться и поспеть на матрасный автобус помог пройти еще с десяток метров.

  Еще издали я увидела его.

  Мужчина сидел на лавке возле моего подъезда. Не обернулся на звук моих шагов.

  - Знаешь, кого я всегда находила удивительными? Пауков-засадчиков. Они не строят сетей, а целый день неподвижно сидят в засаде. Мизумены, например. Кстати, в зависимости от цвета своего жилища, они могут менять цвет. Надеюсь, тебе не пришлось долго ждать. Уж менять цвет - точно.

  Собранный канцелярской резинкой 'конский хвост' был ярко-рыжим, будто жидкая бронза. Однажды его волосы станут такими же длинными, как мои. В зависимости от места и контингента он прячет 'хвост' под одежду, создавая иллюзию короткой, опрятной стрижки. К примеру, прятал всякий раз, когда шел в дом к моей близняшке - у Крис предубеждения на счет мужчин с длинными волосами. У каждого свои шарики и ролики. Лично мне всегда нравились его волосы, особенно когда он их распускал, и они струились по его рельефным плечам и груди цвета молока. Но вот что: на этом далеко не уедешь.

  При виде Луки у меня как гора с плеч свалилась. Без понятия, свалилось ли у него что-то с плеч или нет, однако глаза его округлились. Невозмутимый социопат, а тут таращится, как будто увидел страхолюдину. Ну конечно, иное дело - я.

  Щелчком, будто горящего бумажного змея, Лука запустил окурок разбрызгивать искры; словно плоский камешек по воде, окурок протащило по асфальту, до полного погружения в темноту возле клумбы.

  Если на месте моих легких был один пеликан, то на месте Луки - целая стая со слипшимися в черной жиже перьями. Стая, которая никогда не взлетит. Начиная с тринадцати лет, сигарета была неизменным спутником рыжеволосого парня.

  Лука поднялся одним плавным движением и стал кружить вокруг меня, как чертова акула; как на выставке породистых собак, присматривался, прикидывал: покупать или нет.

  - От тебя воняет, - сказал он, наконец.

  Ни 'привет', ни 'как дела', ни даже 'ты опоздала на полчаса'.

  Я нахмурилась.

  - Я тоже рада тебя видеть, спасибо, Лука.

  Лука покачал головой.

  - Ты неправильно меня поняла.

  - Ну, разумеется, неправильно. Я всегда тебя неправильно понимала.

  - Ясно. Тяжелый день, - он не сделал из этого вопрос. Знал, как обстоят дела.

  - Да, без базара. Так и будешь продолжать пялиться?

  - У меня телевизор сломался, - он пожал плечами.

  Специфический юмор от Луки. Лука не улыбается, когда шутит - не хочет, чтобы окружающие знали, что он умеет шутить. К слову, он не знает ни одного анекдота. Это определенно способствовало нашему сближению. Терпеть не могу анекдоты. Терпеть не могу всех этих хохмящих, вертлявых типов, которым, брызжа слюной, так и хочется рявкнуть в лицо: 'Кастинг на 'Шутку Года' - следующая дверь!'.

  - У тебя никогда не было телевизора.

  В соседнем доме кто-то громко чихнул.

  - Харизма, от тебя... - Лука резко втянул воздух сквозь зубы, словно обжегся, - пахнет нехорошими вещами. Не удивительно, что ты почувствовала неладное. Оно тучей висит над тобой. Я могу ощутить это, - он протянул руку, и я лишь неимоверным усилием воли заставила себя остаться стоять на месте, - будто запускаю руку в рой жалящих насекомых. Я бы сказал, что из тебя рвутся бесы, но в твоем случае... речь не о бесах.

  - Бесы да рвутся из меня? Не может быть! Им и внутри классно.

  Лука нахмурился:

  - Где ты подцепила эту дрянь?

  Озвучивать свои опасения я не собиралась. Впутывать Луку в паутину своих проблем - тем более.

  Я долго смотрела в его лицо. А он смотрел на меня. Никто из нас не собирался первым отводить взгляд. 'Что, мозги скрипят от усилий?' - хотела спросить я, но промолчала. У кого из нас двоих и скрипели мозги, так это у меня. К тому же, Лука действительно расчитывал услышать какой-то ответ. И, если так, то я отвечу. Только сомневаюсь, что мой ответ придется ему по вкусу.

  - Обломись, - сказала я, доставая ключи.

  - Не будь сукой, - сказал он, и это было созвучно с чем-то вполне будничным.

  Только Лука имеет право разговаривать со мной подобным образом.

  Моя реакция, кажется, его несколько разочаровала: я закатила глаза.

  - Я не меньшая сука, чем ты, Лука. У тебя научилась.

  Эта дорожка была протоптана нами вдоль и поперек. Старые добрые времена.