Я подняла руку, обрывая его.

  - Манго, вам нужна проклятая лицензия больше, чем белковый коктейль. Если вы будете продолжать в том же духе, вы свихнетесь.

  - Иногда мне кажется, что моя голова вот-вот треснет, как перезрелый фрукт.

  - Вот почему вам необходимо попасть под крылышко закона. Станете лицензированным чтецом, большое дело, подумаешь!

  - Но тогда в моей медицинской справке появится строчка о том, кто я. Меня не допустят на работу в учреждения, подобные Спортивному Клубу. Я никогда не был...

  - Не таким, как все? - Я представила Манго в школьные, университетские годы: местная футбольная команда, гордость родителей, неплохая успеваемость, от поклонниц нет отбоя. И вот какая незадача: вдруг обнаруживается, что всеобщий любимчик может обскоблить ваш разум не хуже автолюбителя, сцарапнувшего с капота наледь вместе с краской, не хуже шеф-повара, чистящего молодой картофель. Я снова пожала плечами: - Боюсь, вы всегда были не таким, как все.

  - Но я... не умею.

  Так и хотелось рявкнуть: 'За что мне это наказание?', но я промолчала. Манго был расстроен, ошарашен, сбит с толку. Я смотрела на него, не пытаясь утешить. Ему не нужны мои утешения. Что ему нужно, так это привыкнуть, смириться. Смирение - коктейль, который мы все разок да пробовали. Добавьте в бокал пару кубиков льда и подавайте с оливкой.

  Ведь выше себя не прыгнешь, а вот ниже себя упасть можно. Вы скажите, что нужна золотая середина. Но - послушайте: однажды один мудрый человек, с мобильником у уха, в дорогих туфлях, тоже пожелал мне найти золотую середину. А потом мне отрезали мизинец. Я запомнила это пожелание... в весьма специфическом контексте.

  Руководитель нашей группы послетравмовой реабилитации говорил: распоряжайтесь своей жизнью. Все, что нужно Манго, так это начать распоряжается своей жизнью.

  - Слишком много 'но'. Возможно, умеете не хуже меня.

  - В 'Чтеце' написано, что вы одна из лучших.

  'Чтец' был узкоспециализированным журналом - о, неожиданность! - для чтецов и тех, кого интересует эта тема. Сложно поверить, что кого-то может занимать подобное. Согласитесь, гораздо волнительнее пободать ящик или скупиться в супермаркете.

  - Покупаете 'Чтец'? И как вам?

  - Отличается от 'Мужского здоровья'.

  Я хмыкнула:

  - Послушайте, Манго, чтецом не становятся, им рождаются. Не отрицайте то, кто вы есть. Получайте свою лицензию и, не исключено, о вас тоже напишут в 'Чтеце'. Скорее всего, именно так и произойдет: в журнале печатают имена всех вылупившихся птенчиков. Все на официальных основах. Люди должны знать своих жнецов, - я ухмыльнулась. - Мне действительно пора бежать. Дайте знать о своем решении, окей?

  - Каким образом? - Он покачал головой. Движение вышло практически по-рекламному эффектным. Не хватало замедленной съемки, брызг воды, кошечек в бикини и крика: 'Стоп, снято!'. И продукт рулит прямиком на центральное телевидение. - Возвращаемся к тому, с чего начали разговор.

  Я похлопала его по плечу. Мой рост метр семьдесят пять, в Манго же что-то около метра девяносто, как следствие, жест вышел не таким, каким я видела его у себя в голове.

  - Помимо перечня имен новоиспеченных чтецов, в 'Чтеце' вы найдете адреса организаций. Обращайтесь в любое время.

  Его глаза немного округлились, а потом он рассмеялся. У него был приятный, низкий смех.

  - Спасибо, Харизма.

  Никогда не знаешь, о чем будешь говорить со своим тренером, воистину. Я кивнула, попрощалась и ушла.

Проспект гудел как высоковольтная линия электропередачи. Закинув сумку на плечо, сунув руки в карманы куртки, я шла вдоль витрин. Тысячи единиц товара. Желание приобретать, поглощать и утилизировать в конструкторе 'человек разумный' идет на правах базовой комплектации, лежит себе среди пенопластовых шариков рядом с амбициями и лицемерием. Именно поэтому я задумываюсь избавиться от телевизора. Фарш из рекламы и фальшивых улыбок прямиком из жерла плазменной мясорубки, пальчики оближешь.

  Я поправила очки на переносице. На мне были 'авиаторы', оригинальная модель в легкой позолоченной оправе, с зелеными линзами, как у американского генерала времен Второй мировой войны Дугласа Макартура. Также из аксессуаров (а вовсе не из 'модных фетишей', как говорит моя близняшка) я ношу ярко-голубые часы марки 'Той Вотч'. Бесспорное достоинство как очков, так и часов, в том, что они невероятно легкие, компенсируют тяжесть куртки - тяжесть, к которой уже привыкли мои плечи.

  Из-за зеленых линз улица кажется подводным царством, пронизанным пучками странного света.

  Сигналят такси, октябрьское солнце рикошетит от лобовых стекол с радужными наклейками техпаспортов, брызжет в глаза. Каждая третья иномарка - с тонированными стеклами.

  Самое время для Маневра. Маневр заключается в том, чтобы добраться из пункта А в пункт Б, при этим проведя на зараженной деловитостью территории минимальный отрезок времени.

  Рестораны, бары и кафе трещали под наплывом одетых с броской элегантностью людей, выползших из офисов погреться в лучах солнца, заодно набить желудки горячей синтетикой. Именно поэтому я и люблю свой спальный район. Там не встретить вечно спешащих и вечно не успевающих белозубых ухоженных созданий с кейсами наперевес.

  В центре во время обеденного перерыва также хватает курьеров и очеловеченных животных. Вторые, правда, в меньшинстве.

  А кто-то подался в Китайский Квартал, чтобы, выпуская сизые клубы сигаретного дыма в потолок, уминать баоцзы с тофу, рисовую лапшу с густым соевым соусом или суп с лапшой и вонтонами. Вы видели, что кладут в вонтоны? Мой вам совет: никогда не заглядывайте под тесто, сразу отправляйте в рот.

  Я на ходу словила свое отражение в витрине магазина механических часов, проплывающее на фоне дорогих швейцарских марок, и пригладила волосы. Из витрины магазина техники выглядывали десятки глаз - экраны телевизоров. На всех экранах колония тупиков одновременно взлетела с изумрудной травы утеса с неприступными скалистыми стенами. Будто в небо кто-то запустил стайку клоунов в черно-белых костюмчиках. Клювы у тупиков - желто-оранжевые, лапки - оранжевые. У меня лицо сводит от умиления, когда вижу этих пернатых 'толстячков'.

  Ожидая на перекресте зеленый свет, я смотрела на огромную неоновую землянику - тусклую при свете дня вывеску 'Земляничных полей'.

  Наконец, над перекрестком взошло зеленое солнце, и толпа, будто следуя за невидимым Моисеем, устремилась к противоположному берегу автомобильного моря. Мне на встречу шла женщина с платиновыми волосами, собранными в тугой пучок на затылке. Не волосы, а плотно подогнанные друг к другу металлические прутики. Боюсь даже предположить, сколько на них вылито укладочных средств. Высокая, стройная, в мокасинах, но в пакете с эмблемой именитого дома моды просвечивают шпильки. Черный костюм оттеняет бледность кожи. Помада цвета жженой умбры. Женщина скользнула по мне ярким взглядом льдисто-голубых глаз. Она что-то говорила в мобильный телефон. Я постаралась сосредоточиться на белых полосах под ногами, и на Маневре.

  Женщина прошла мимо и - нарочно или нет - наши кисти соприкоснулись. Всего на одно биение сердца, но соприкоснулись.

  В голове вспыхнуло единственное слово: 'Паскудство', а потом водоворот красок и образов затмил мир перед моими глазами. Миг, но его было достаточно. Я уже видела сон с открытыми глазами.

  ...Асфальт превратился в землю, а земля - в бурое месиво, грязь. Небо посерело и размокло, будто губка. Лило как из ведра. Здания заменили печальные ангелы, держащие кресты. Гранит и мрамор казался черным из-за воды. Пришедшие на похороны люди были с зонтами. Опухоли в черных костюмах-тройках, в юбочных костюмах, в темных очках. Цветы мокли под дождем, лепестки тяжело дрожали. Капли барабанили по коричневому лакированному гробу. Священник сражался с зонтом. Всем не терпелось оказаться в тепле.