— У тебя это уже неплохо получается.

Рэд подтягивает меня к изголовью кровати и усаживает в подушки. Потом устраивается рядышком, пропуская руку мне под плечи.

Мне так уютно лежать у него на груди, так приятно вдыхать его запах, так хорошо ощущать его пальцы, теребящие мои волосы, что я вдруг начинаю плакать от умиления:

— Рэд…

— Что, моя хорошая, ну что ты, не надо плакать…

Поднимает к себе мое лицо, и осушает поцелуями мои глаза.

— Рэд, я так испугалась сегодня…

Он… окаменел. Я всегда считала, что слово «окаменел» используется в переносном смысле, что человек на самом деле не может «окаменеть». Как же я ошибалась…

Все до единой мышцы Рэда напряглись до такой степени, что я буквально ощутила в нем этот резкий переход из одного состояния в другое — вот я лежу в объятиях мужчины… и вот я уже в объятиях статуи:

— Кто посмел тебя напугать?

Фу-х, так вот в чем дело… Так, Бэмби, в следующий раз выбирай выражения:

— Я неправильно выразилась, прости. После той перепалки в комнате Вилена я испугалась, что ты меня разлюбишь. Я даже убедила себя в том, что это было бы справедливо…

Рэд судорожно вздыхает, и обнимает меня еще крепче (хорошо, что напряженность в его теле спала, а то, в противном случае, на мне бы после такого «крепче», наверняка остались бы синяки). Он молчит, и я понимаю, что он ждет продолжения моих умозаключений.

— Рэд, ну кем я была для тебя? Бессловесным существом — экзотической зверушкой, которую ты то игнорировал, то, походя, ласкал? Или, может, некой домашней любимицей, которую надо было содержать в тепле, в чистоте, в сытости? Ты же ни разу за все время не спросил меня о том, что мне нравится, чем я живу, что меня интересует. Да ты же обращался со мной так, как хозяева обращаются со своими породистыми питомцами. И, заметь, они тоже, по-своему, любят и ценят своих подопечных… Рэд, я говорю все это для того, чтобы ты понял мои истинные чувства, а не для того, чтобы в чем-то тебя попрекнуть.

— Я понимаю, продолжай.

— Еще несколько дней после свадьбы я уговаривала себя не влюбляться в тебя, искала в тебе недостатки, ругала себя, напоминала себе о том, что решила исчезнуть из твоего дома при первой же возможности… Ах да, я же не рассказывала тебе о том, что во время Свадебной Церемонии поняла, что попала в НеМир.

— Куда?

— Я же не знала и не помнила, где и как очутилась, но чувствовала себя здесьчужой, и чувствовала, что вокруг меня здесьвсе чужое. В общем, я назвала это здесьНеМиром. Еще в тот злополучный день я решила, что осмотрюсь хорошенько, и при первой же возможности, улизну искать свой Мир. Но я влюбилась… Когда я поняла, что люблю тебя, то уже не думала о том, чтобы найти свой Мир. Я поняла, что мой Мир — это тот Мир, в котором есть ты.

— Бэмби, я тебя люблю…

Ой… он уже меня целует, надо остановить его сейчас, пока я еще что-то соображаю…

— Рэд, подожди минутку, — мой любимый с деланным недовольством подчиняется мне, — я же так и не сказала, чего испугалась…

Он улыбается:

— Понял, не дурак. Ты испугалась, что я полюбил, как ты выразилась, бессловесное существо, и что я не смогу полюбить тебя как личность, как женщину с собственным взглядом на жизнь, как женщину с характером и не дюжим интеллектом. Только все твои переживания — абсолютно беспочвенны. Я люблю тебя, люблю каждую черту твоего характера, каждое проявление твоей индивидуальности. И неважно, облекаешь ты все это в слова, или молчишь. Я люблю всю тебя и все в тебе.

Почему он меня так хорошо понимает? Ой, да хватит почемучкать — неужели нельзя безоговорочно и с радостью принять, наконец, этот факт.

Рэд убирает у меня со лба челку и просит:

— Любимая, доставь мне, пожалуйста, эстетическое наслаждение.

— Нет. Прости, я бы с удовольствием, но не могу.

— Почему?

— Потому что это не от меня зависит.

— Что именно?

— Что мне нечем доставить тебе наслаждение подобного рода.

Прежде, чем сказать что-то на это мое заявление, Рэд запускает руку под одеяло, и начинает ласкать мне грудь. Мое тело мгновенно откликается на это прикосновение, и я немного смущаюсь оттого, что Рэд не просто ощущает это своей кожей, но и видит это у меня на лице.

— Милая, когда ты в последний раз видела себя в зеркале? — находит другую грудь…

— Утром, когда чистила зубы.

— И что ты видела?

Издаю стон… часто дышу… отвечаю…

— Себя.

Он убирает руку, и спокойно опускает одеяло мне на талию. При этом не спешит посмотреть на то, что так бесцеремонно оголил. Мягко смотрит мне в глаза, и говорит:

— А теперь послушай, что вижу я. Начнем с лица…

Я жалобно скулю:

— Может не надо…

Целует меня. М-м-м я когда-то привыкну к его поцелуям, я когда-то перестану так бурно на них реагировать?

Прервав поцелуй, предлагает:

— Как ты смотришь на такую сделку — сегодня я описываю только то, что уже вижу, а то, что сейчас скрыто под одеялом я опишу,… например, завтра.

Я поняла, что не отделаюсь от него так просто, поэтому бездумно отвечаю:

— Согласна.

Ответила, и тут же мысленно себя отругала, увидев его хитрющий взгляд. Бэмби, ну ты и наивная дурочка, он же сказал «сделка». Что под собой подразумевает… правильно — что он сейчас потребует что-то взамен.

— Но ты мне разрешишь сегодня себя попробовать.

— Нет.

— Да. Сделка есть сделка.

— Но я же не знала.

— В следующий раз будешь знать. Так, не отвлекайся. На чем мы остановились?

Я слушаю как он, перемежая поцелуями, использует простые, далекие от поэтических аллегорий, эпитеты для описания моей кожи, моих волос, каждой части моего лица… и мучительно заливаюсь краской (вообще-то, я не думаю, что цвет моего лица способен кардинально измениться — просто так принято говорить, ведь максимум, на что способна моя кожа — это на легкий румянец).

Но это были цветочки по сравнению с тем, как он, при помощи обыкновенных прилагательных, рассказывает мне о том, как меняются мои губы, когда я возбуждаюсь, какими они становятся припухлыми и манящими. Как при этом розовеют мои щечки, как усиливается мой бесподобный запах (он так и сказал — бесподобный). Я взмолилась:

— Рэд, пожалуйста, ты меня смущаешь.

— Милая, еще чуть-чуть осталось. И, главное, постарайся усвоить, что все, что я тебе сейчас говорю — это не слова ослепленного любовью мужчины, это — вполне объективная оценка просто мужчины.

И продолжает… шея, плечи, руки, пальцы ( спасибо, что забыл про ногти), грудь… Говорит и целует… говорит, и поглаживает… говорит и покусывает… И как говорит… впору сквозь землю провалиться…

— Рэд, все, я сейчас заткну уши.

— Вообще-то, это тебе не поможет, но я готов пойти тебе навстречу. Начнем завтра ровно с этого места. И запомни, любимая, я задался целью закончить описанием твоих пяточек. Потом я буду каждый день повторять тебе, какая ты у меня красавица, возвращаясь к деталям снова и снова. А ты меня знаешь — я, как решил, так и сделаю.

— Целеустремленный ты мой.

Я так расслабилась от его поцелуев, что уже мурлычу, а не говорю — так что эти мои слова похожи не на подколку, а на комплимент. Меня все еще хватает на то, чтобы попросить его выключить свет. Рэд возвращается со словами:

— На этот раз никакого «быстрячка», любимая, обещаю.

Я еще успела подумать : Быстрячок? Так вот, что Рэд имел в виду, когда просил извинить его за то, что он набросился на меня?Все, теперь мои мысли занимает другое, более важное на данный момент…

Мне сначала совершенно не понравилась идея Вилена организовать вечеринку.

Сейчас же я сижу и наслаждаюсь каждым ее мгновением.

Мальчики притащили к Вилену кучу вкусностей и сладостей. В огромную вазу ссыпали шоколадные конфеты (для меня любимой), приготовили пунш (для меня любимой). Я попробовала его и скривилась — фу, какая гадость, и потребовала дать мне виски. Рэд налил мне его буквально на донышко, и обеспокоено следил за моей реакцией на алкоголь. Я сделала глоток… и ничего… хорошо пошло… Я попросила еще. Муж с видом строгого папаши прочитал мне лекцию «о вреде алкоголя для юного организма», на что я фыркнула и ответила: