Заслушав доклад ребят, Мельников только скрипнул зубами. Среди тех, кто бегал в разведку (а это были сплошь ребята и девчата из его секции айкидо) была будущая учительница биологии Зарина, которая, по её заверениям, здорово разбиралась в ботанике. Съедобного из растительности пока ничего не нашлось. Зато на самой оконечности острова, почти на мысу, разведчики обнаружили небольшую возвышенность и чудную полянку у её основания. Холмик был весьма хлипким — метра три высотой, но от ветра со стороны открытого моря он, всё же, немного защищал. Дима-сан залез на него, огляделся и дал команду разворачивать лагерь.

Вид с возвышенности открывался фантастический. Пляжи, тянувшиеся с двух сторон острова, сразу у подножия заросшего кустарником холмика, сливались в одну широкую и прямую косу, которая тянулась в море метров на триста-четыреста. Дальше лежал неширокий пролив, по которому гуляли нехилые волны, а за проливом появлялась новая коса, которая шла к гораздо более широкому и высокому острову, чем тот, на котором они находились.

Дима-сан сделал себе зарубку на память и побежал помогать ребятам. Чтобы успеть устроиться на ночлег дотемна и не разбазаривать драгоценное время Дима и Данияр поделили обязанности. Даник возглавил небольшую команду строителей, которая в темпе наточив пряжки ремней о единственный каменный валун, найденный на внешней стороне острова, принялась резать кусты и обдирать пальмы пониже. Женщины тоже распределили обязанности. Часть присматривала за детьми, а остальные начали собирать сухие опавшие листья.

Дима же, собрав мужчин покрепче, понёсся в рощу выламывать самые молоденькие деревца.

Уже почти стемнело. На востоке зажглась первая звезда, а небо стало почти чёрным. Но на западе ещё полыхал закат, и звёздного неба в целом не было видно. Гёкхан застегнул китель и поднял воротник. Сидеть на этом бугре было и приятно и неприятно одновременно. Приятно, что ничего не надо делать, что этот безумный день идёт к концу и он, Гёкхан Орхан, наконец-то сможет перевести дух и поспать. А неприятно…

По ногам стеганул песок. Следом прилетели брызги. Снова поднявшийся с моря ветер был не холодным, но резким и, каким-то пронзительным. Даже сквозь ткань брюк лётчик чувствовал уколы песчинок. Ветер свистел в ушах, не переставая, и Гёкхан поёжился. Ночевать под открытым небом, на таком ветру ему не хотелось. А уж как тяжело приходилось русским!

Все мужчины той группы, к которой примкнул его экипаж, дружно отдали всю свою верхнюю одежду женщинам и детям и теперь работали в одних трусах. Внизу, в ложбине, наконец-то развели огонь и вокруг него быстро усадили детей.

— Командир, я что то ничего не пойму…

Из темноты возник Йилмаз. Второй пилот щеголял в трусах и в форменной обуви на босу ногу. В ответ на вопросительно задранную бровь капитана, Йилмаз, постукивая зубами, прояснил.

— Детям отдал… Кэп! Ты на небо посмотри!

Командир Орхан медленно поднял голову вверх и обомлел.

Над ними сияло россыпью звёзд чужое небо.

Первую ночь на острове Виктор запомнил на всю оставшуюся жизнь. Он кое-как отделался от навязчивого деда и его внучки и уже почти в полной темноте нагрёб себе под задницу целый ворох пальмовых листьев. Тьма давила. Волны, накатывающиеся со стороны лагуны, подозрительно шлёпали и казалось, что на берег выбираются… эээ… фантазия у Вити нарисовала сомалийских пиратов с ножами в зубах. Егорова тряхнуло. Сидеть на пляже в одиночестве было грустно и неуютно, но подойти к кому-то и сказать "привет, я Виктор" он не решался. Люди, пережившие за день массу невесёлых приключений, были неразговорчивы и угрюмы. В свете костров, горевших неподалёку, были видны мрачные лица Робинзонов. Никто не спал. Никто не разговаривал. Все молча сидели вокруг костров и смотрели, как горит огонь.

Витька подумал, что прихваченный из самолёта пиджак — это здорово. Поднял воротник, лёг на спину, закрыл глаза и уснул.

— Просыпайтесь, Виктор! Да просыпайтесь же!

— А?!

Витька очумело подскочил и сумасшедшим взглядом обвёл всё вокруг. Вокруг стояла тьма, а глаза ничего не видели.

— Аааа!

— Виктор! — Перед ним снова сидел Филиппыч и снова тряс его за плечи. — Проснитесь.

— Дед, — всякое желание говорить назойливому старику "вы" у Витьки пропало раз и навсегда, — дед, какого хрена тебе от меня надо? Отвали, блин. Я спать хочу…

Егоров прислушался. От стоянки на пляже, где разместилось большая часть людей, доносились крики, ругань и женская истерика. И всё это дело происходило в полной…

"А, нет, не в полной…"

Витька посмотрел на чёрные верхушки пальм, которые шумели над головой. Звёздное небо над ними явно было какое-то не такое. Егоров подскочил на ноги и, не обращая внимания на пронзительный ветер, побежал на пляж.

Над морем висела луна. Под ней, как и полагается на воде, блестела лунная дорожка. Вот только луна была — не луна. Витя разинул рот. Ночное солнышко имело нежно-голубой цвет и незнакомые очертания лунных морей. Всё это можно было бы списать вид из непривычных широт, если бы не одно но.

Луна была не одна.

Прямо в зените по небу бежал ещё один спутник Земли. На этот раз ярко-красного цвета. Виден он был лишь частично — красный месяц висел рогами вниз и освещения почти не давал.

Мозг сам собой начал выстраивать простую логическую цепочку. Луна другая — лун несколько — у Земли одна и другая — это не… это не…

Витькина логика засбоила, а мозг дальше думать отказался. В состоянии близком к панике Егоров понёсся к людям.

— Мужики! Мужики, это что?

В ответ Егорову прилетело несколько нервных матерков и новая порция женской истерики, а потом в поле зрения появилось несколько человек, которые умело оттёрли дедка (Витька только сейчас заметил, что на старике лишь плавки) и, заломив Вите руки за спину, поволокли его от стойбища.

— Слышь, братан. Не брыкайся.

— Чего надо? Надо вам чего?

— Брат. Отдай одежду. Не нам. Женщинам надо.

За спинами мужчин топтались полуголые дамы, одна из которых держала на руках ребёнка. Только сейчас, посмотрев на синих, от света луны, людей до Витьки дошло, насколько здесь холодно. Ветер гудел в ушах, неся с противоположного берега мелкий песок и водяную пыль, а по ногам мела настоящая позёмка. Снимать пиджак резко расхотелось, но, глядя на решительные лица мужчин и дрожащих от холода женщин, пиджак Виктор всё-таки снял, утешая себя мыслью, что он это делает ради слабого пола. Мысль о том, что это не ЕГО слабый пол, пришла сразу, как пиджак перекочевал на плечи женщины с ребёнком.

— Рубашку снимай. Штаны. Ну.

— Э. Мужики, мы так не договаривались… — Витька замер. Ему стало понятно, отчего Филиппыч будил его будучи в одних трусах. — Мужики. Вы чего, а?

Справа хмыкнули, слева плюнули и последнее, что увидел Виктор Сергеевич Егоров, был здоровенный кулак, летевший ему в лицо.

Откуда Игорь принёс такой ворох одежды, Катя могла только догадываться. Она не стала протестовать и требовать немедленно вернуть снятые с людей вещи. Во-первых, одежда была только мужская и только больших размеров. А во-вторых, действительно был прохладно — тропический рай ночью превратился в очень неприятное местечко.

Мозги у Кати были набекрень. С одной стороны она уже всё решила насчёт бывшего (уже бывшего!) мужа, а с другой стороны — без его помощи, без его кулаков и умения выдирать кусок для своей семьи, им с Антошкой сейчас бы пришлось ох как не сладко!

Игорь напялил на сына три рубашки, намотал на его тощую шею чью-то майку и остался доволен.

— Утром верну. Сейчас о себе думать надо.

Катя не ответила. Она лишь прижала ребёнка к себе, укрыв его своим телом от ветра, и попыталась уснуть. Игорь вздохнул, чертыхнулся и, крепко обняв Катю сзади, тоже закрыл её своим телом.

"Прямо гнездо, какое то"