- Там же люди! - возглас Александра на мгновение перекрыл канонаду. - Бежим туда!

- Стой, дурак! - бывший полковник совершенно непочтительно ухватил Великого Князя за рукав. - Супротив пушек с голой жопой собрался? Уводим батальон к берегу!

- Пусти, сволочь! - августейший прапорщик ударил Тучкова в грудь. - На корабли! К орудиям! Я приказываю!

Русская эскадра молчала. Лишь изредка кто-то из малочисленной команды огрызался бесполезным ружейным огнём. Молчал стопушечный "Ростислав", молчали семьдесят четыре орудия "Памяти Евстафия", закрыты порты "Не тронь меня"… порох из Ревельских погребов должны были начать завозить только завтра, рассчитывая покончить погрузку одновременно с обколкой льда.

- Куда нахрен? Вон, смотри, уже "Целка" занялась! Уводи батальон, чёрт побери!

Издалека заметили, как с высокого борта горящего линейного корабля сиганула вниз человеческая фигурка. Упала, перекатилась по льду, и вот уже кто-то в сером штраф-баталлионском бушлате бодро улепётывает на четвереньках. Даже на трёх конечностях, потому что в одной руке неизвестный солдат держал мешающее бежать ружьё. Наконец-то встал на обе ноги и добавил ходу.

- Васька! - узнал Александр своего денщика.

Многочисленные тренировки и сумасшедший пеший переход от Петербурга до Ревеля не прошли даром - полторы версты Василий преодолел немногим позже, чем Тучков успел закончить малый петровский загиб. Тяжело переводя дух, денщик протянул командиру штуцер. Два точно таких остались висеть за спиной:

- Вот, Ваше Высочество.

- Молодец!

- Да я же… жалко просто стало. И патронов ещё немного…

Ближе к вечеру, когда солнце уже собралось, было садиться, но окончательно не решило, делать это или нет, прапорщик попросил начальника своего штаба:

- Александр Андреевич, пересчитай людей, пожалуйста. А то я… - дотронулся до бинтов на голове и сплюнул, увидев испачканную кровью ладонь. - Башка трещит, спасу нет.

Тучков кивнул, но прежде чем выйти из помещения аптеки, в которой они расположились, смущённо произнёс:

- Извините, Ваше Высочество за те слова.

- Когда дураком назвал? Нечего извиняться, ты был прав. И это… давай-ка без церемоний, называй меня по имени.

- Да как-то…

- Хочешь сказать, что без отчества только императоров именуют? Ладно, буду скромнее.

- Хорошо, Александр Палыч, уговорил, - невесело улыбнулся бывший полковник и вышел на улицу, опираясь на штуцер как на костыль. Скоро стало слышно как он орёт, распекая нерадивых.

Нерадивые… а их и осталось совсем немного. Утром удалось вывести батальон к городу в почти полном составе, недосчитались только пятерых, работавших слишком близко к кораблям и попавших под огонь английской эскадры. А потом нарвались на десант численностью никак не менее полка. Всё произошло настолько неожиданно, что противник успел сделать всего один залп, а обозлённые штрафники ударили в штыки. Если тяжёлая закалённая пешня может считаться штыком. Прорвались, потеряв в коротком встречном бою чуть ли не четверть народу. И даже немного вооружились, воспользовавшись трофеями. И ещё раз пополнили запасы оружия, когда позже вернулись на место сражения забрать убитых.

- Батальон своих не бросает! - заявил Александр удивлённому странной тактикой Тучкову. И, понизив голос до шёпота, пояснил. - По распоряжению государя-императора семьям погибших будет выплачиваться небольшой пенсион по потере кормильца. А пропавшие без вести - полагаются дезертирами.

- Так не может быть!

- Но так оно есть.

Александр Андреевич отсутствовал четверть часа и вернулся не один - его сопровождал батальонный священник отец Николай, в порванной рясе, прикрытой наброшенным на плечи тулупчиком, с засохшей на густой бороде кровью. В руке батюшка держал неизвестно где раздобытый драгунский палаш, который на ходу неодобрительно рассматривал на предмет повреждений.

- Дрянной клинок, Ваше Высочество. То ли дело златоустовские…

- Сто семьдесят два человека в строю, Александр Павлович, - перебил ворчание священника Тучков. - Раненых сто четыре, но половина не доживёт до утра.

- А утром триста одиннадцать было. Хреново.

- Истинно так, - поддержал отец Николай. - А англичан тысячи две будет. А сука-губернатор ключи от города на подушке вынес.

- Но как же… - растерялся командир батальона. - Мы ждём подкрепления…

- Полки отведены губернаторским приказом. Я только что ходил с охотниками и сам видел удирающих улан, - перехватил взгляд Александра, обращённый на палаш. - А десяток англичашек всё же прихватили со спущенными портками. Там и положили бляжьих детей.

- Но вам же нельзя… из сана извергнут.

Священник построжел лицом:

- Не о том думаем, отцы-командиры. Я-то свои грехи уж как-нибудь отмолю, а вот что нам делать? - слово "нам" было выделено особо.

- Есть какие-либо предложения?

- Есть, Ваше Высочество, - отец Николай приподнял край рясы и вытащил из-за голенища сложенную карту, положил на стол и ткнул почти в середину толстым пальцем. - Вечером, считайте уже ночью, подписание капитуляции. И ежели ударить по Екатерининскому дворцу вот отсюда…

- Чепуха, - ответил Александр. - Армия в темноте не воюет.

- Мы не армия.

- А кто, тати ночные?

- Разве нет?

Сравнение пришлось командиру явно не по вкусу. Он в раздражении стукнул кулаком по ни в чём не повинной карте и выругался вполголоса. И замолчал, когда в голову пришла простая мысль - отступать некуда. То, что англичане до сих пор не озаботились уничтожением потрёпанного батальона, объяснялось лишь царящей среди них эйфорией от быстрой победы. Да ещё тем, что окрестные дома заселены преимущественно законопослушными немцами, пока не получившими приказ доносить новым властям о каждом увиденном русском солдате. И если сейчас предпринять меры к отходу… уничтожат, зажав в узких улочках, даже крякнуть никто не успеет.

- Откуда знаешь о подписании капитуляции?

- Ихнего лейтенанта живьём взяли. Изволите посмотреть лично?

Посмотреть? А почему бы и нет, всегда полезно глянуть на противника перед смертью. Лучше всего - перед его смертью. И обычное любопытство - что это за зверь такой, первый в карьере пленник?

- А покажи.

Отец Николай подошёл к неплотно прикрытой двери и крикнул:

- Сашка, тащи супостата под пресветлые очи!

В коридоре послышался шум, громкий шлепок оплеухи, и появившийся на пороге молодой плечистый штрафник бодро отрапортовал:

- Рядовой Засядько по вашему приказанию прибыл! - не дожидаясь дальнейших указаний швырнул удерживаемого за воротник мундира пленного под ноги командирам. - Инструмент тоже принести?

- Что принести? - не сообразил прапорщик.

- Александр Дмитриевич намекает на опыт запорожских казаков в развязывании чужих языков, Ваше Высочество, - пояснил батюшка. - Оно, конечно, грех… но ежели во благо Отечества, то вполне простительный. Совсем малый, даже епитимии не подлежит.

- Но… но как это соотносится с понятиями чести?

- Никак, - священник пробарабанил пальцами на рукояти палаша залихватский марш. - Подлые захватчики чести иметь не могут, потому их допрос бесчестным занятием не является, приравниваясь к обычной трудовой повинности. А труд угоден Господу, ибо завещано нам добывать хлеб свой в поте лица своего. Истина и правда - суть хлеб души.

- Интересная трактовка, - покачал головой Тучков. - Вы где богословию обучались, отец Николай?

- На Нерчинском заводе, а что?

- Да так, к слову пришлось… А этот англичанин живой?

- Живее не бывает, - заверил Засядько и похлопал сомлевшего красномундирника по щеке. - Просыпайся, милок, третий ангел вострубил. Ага, очухался… Так я за инструментом, Ваше Высочество?

- Да, конечно… - Александр Павлович сбросил с себя некоторое оцепенение. - И потом поможете тут.

- Способный вьюнош, - батюшка благословил выходящего штрафника. - И из хорошей семьи, между прочим.