– Ну, батюшки, мы и не думали, что ты так расстроишься, – ответила Бетси. – Такая крутая девчонка, как ты?

– Джордж сделал тебе больно? Ты поэтому злишься?

– Конечно, он сделал мне больно. Мы так делаем. В этом весь… не важно.

– Ой, прости, – Джессика отвела взгляд. – Это не наше дело.

– У меня нет человеческих заморочек насчет секса, – напомнила она им. – Я вам картинки нарисую, если хотите. Дело не в этом. Дело в другом.

– Хочешь поговорить об этом?

– Нет.

Вот так-то.

Когда они спустились обратно на кухню, к ее удивлению, Гаретт, сидя за столом рядом с изумленным Синклером, ждал. Ее, с удивлением поняла она. Он сразу же подошел к ней, уткнулся в шею, а потом вернулся на стул.

– Ты забыл свои нитки для вязания, – сказала Джессика после долгой паузы, во время которой никто не сказал ни слова.

– Не в настроении, – ответил Гаретт.

Бетси начала просматривать почту и взвизгнула от радости, когда увидела красный конверт из проката фильмов. Она разорвала его, а Джессика застонала, когда та показала им диски.

– Ну, зачем ты снова взяла "Унесенные ветром", придурочная? У тебя уже есть это кино!

– Да, но это новое издание с двумя вырезанными сценами.

– Они каждую минуту новую сцену находят, – заметил Синклер.

– Тихо ты. Где Тина? Может быть, она захочет посмотреть его вместе со мной.

– Она вышла.

– Ох.

– А тебе разве не надо тоже поохотиться? – поинтересовалась Антония.

– Нет.

– Элизабет уникальна, в отличие от нас, – Синклер смотрел на королеву с выражением, которое точно было слащавым. – Помимо всего прочего, ей не нужно так часто питаться.

– Как и ты, – сказала ей Бетси. – Уникальна среди пушистиков.

Антония прорычала:

– Не называйте нас так.

Джессика во время этой беседы переводила взгляд с Гаретта на Антонию и обратно. Антония учуяла, что женщина нервничает, и ждала, пока та что-нибудь скажет.

Наконец:

– Гаретт, а ты помнишь, как ты… э, стал вампиром?

– Да.

Все они подождали. Бетси, также явно любопытничая, спросила:

– Не хочешь рассказать нам?

Гаретт пожал плечами.

Антония отрезала:

– Он не хочет говорить об этом.

– А я думаю, что ему все равно, – заметил Синклер, с ног до головы окидывая Гаретта изучающим взглядом.

– Забудь, Гарр. Тебе ни хрена не надо рассказывать.

Синклер многозначительно поднял бровь.

– Какая ты у нас защитница, однако.

– Хочешь выяснить отношения, король мертвяков? Давай, пошли.

– Не драться! – огрызнулась Бетси. – Давайте просто забудем…

– Я играл в кино. Актер. Роль Тарзана.

Гробовая тишина, которую нарушил выдох Джессики:

– Иииии?

Гаретт подергал свои длинные волосы.

– Отрастил. Для роли Тарзана. Картину закрыли. Было плохо.

– Так тебя уволили, ладно, а потом что?

– Продюсер хотел подбодрить меня. Надо было подстричься… не мог так ходить.

– С длинными волосами? – спросила Антония, сбитая с толку.

– Отвел меня к парикмахеру. Поздно. После закрытия съемок. Продюсером был Ностро. Велел парикмахеру разрезать мне горло и выпил.

– Господи, Боже мой! – закричала Бетси.

Антония вскочила на ноги. Она не помнила, как поднялась со стула, да и какая разница?

– Где парикмахер? Он где-то рядом? Я ему легкие вырву и съем их у него на глазах!

– Кто снимал фильм? – резко спросил Синклер.

Гаретт показал на "Унесенные ветром".

– В смысле… Уорнер Брозерс?

Антонии в голову пришла ужасная мысль, такая жуткая, что она едва могла ее озвучить: горло ее сжалось, словно при тошноте.

– Это… очень старое кино.

– Одна тысяча девятьсот тридцать девятый год, – тихо произнесла Бетси.

– Тарзан потерял финансирование, – подтвердил Гаретт. – Вместо него сняли это кино.

Бетси вскрикнула и пнула табуретку. Та пролетела через кухню и вмазалась в стену; пластик посыпался на (ранее) чистый пол.

– Ты был вампиром почти семьдесят лет?

Гаретт пожал плечами.

– Какая жалость, – заметил Синклер. – Что мы уже убили Ностро.

Но он смотрел на Гаретта по-другому: заинтригованно и с небольшим опасением. Антония задумалась, сколько же лет Синклеру.

– Ты прав, любимый! Боже, что бы я отдала за то, чтобы он появился на этой кухне прямо сейчас. Мучить бедного Джорджа и других более полувека, этот кусок дерьма! Сукин сын!

– Гаретта, – поправил ее Гаретт.

– Верно, верно, прости.

Но менее всех других, заметила Антония, был расстроен Гаретт. Она поинтересовалась этим у него, а он пожал плечами.

– Давно было.

– Думаю, это как посмотреть, – с сомнением ответила она.

– Все теперь по-другому.

Да, подумала Антония с горечью. Тебя воскресила любовь. К другой женщине. Проклятье.

– Я рада, что ты их не остриг, – позже сказала она, после занятий любовью. Антония погладила длинные шелковистые пряди. – Мне нравится, когда длинные.

– Теперь да. Тогда нет.

– Наверное. Вот тебе урок за то, что вращался в обществе.

Он произвел звук: словно камушки катились вниз по склону холма. Через минуту она поняла, что он смеялся.

Наверное, надо ему рассказать: вдруг он будет волноваться завтра ночью, куда она пропала.

– Просто, чтобы ты знал – завтра я уезжаю.

– Почему?

– Потому что… потому что мне не удалось выяснить, как помочь королеве. И я не могу остаться, ведь ты… я не могу остаться и все.

– Но если не поможешь… не получишь то, чего хочешь.

– Ну и не получу. Жизнь от этого ни капли не изменится.

Она решила, что произнесла это без горечи. И будь все проклято, она снова была готова расплакаться. Но не на глазах у Гаретта. Ни за что.

– Не уезжай, – попросил он.

Ладно, тут уж она расплакалась.

– Нет, уеду, так что заткнись. Тебе какая разница? Ты же Бетси любишь, правда?

– Да.

– Вот и все, что тебе нужно.

– Нет.

– Да что с тобой такое? Тебе, вообще, какая разница? Здесь у тебя есть все, что тебе нужно.

– Сейчас.

– Слушай, Гаретт. Думаю… ты на самом деле меня не любишь.

– Неверно.

– Что? – разъяренная, она привстала. – Ты же только что сказал, что любишь Бетси.

Он потянул ее обратно на кровать.

– Люблю Бетси… как солнце. Мощно, не могу ничего поделать. Не знаю, что произойдет.

– Да, кажется, все верно.

– Люблю тебя как… воздух. Нужна мне. Бетси – королева… для всех. Как деньги. Ты… для меня. Ты… только для меня.

Она застыла как камень на долгое время, гадая, не повредилась ли слухом, гадая, осмелиться ли она поверить в то, что он говорит. Но почему бы и нет? Он разве врал когда-нибудь?

– Если ты таким образом шутки шутишь, – проговорила она, задерживая дыхание, – я тебе оба плеча вывихну, и ноги тоже.

– Делай, если останешься.

– Останусь.

– Тогда ладно, – успокоено ответил он.

– Но в подвале я спать не буду.

– Ладно.

– Пусть дадут нам плотные шторы или мы можем сделать ставни на окна в этой комнате.

– Ладно.

– Я люблю тебя, придурок.

Он удивился:

– Конечно же.

Она зарычала и ударила его, что привело к последствиям. Приятным последствиям.

– Ты остаешься?

Антония кивнула – рот был полон еды.

– Пока что да, – добавила она, осыпав королеву кусочками яичницы.

– Ох. Ладно. Ты остаешься? Ладно. Я думала, ты уедешь. Мы все… в смысле, мы не хотели, чтобы ты уезжала, но подумали, что не сможем тебя уговорить. Фуу, не надо так улыбаться, особенно с полным ртом.

Антония проглотила завтрак, но не смогла удержаться от улыбки.

– Тебе лучше привыкнуть.