– А толковый ли чародей этот Фернао? – спросила Пекка. – Судя по вопросам, которые он задавал в письме, он сейчас на том же уровне, что я пару лет назад. Вопрос в том, сможет ли он разобраться, в каком направлении мы продвинулись дальше всего?

– Он чародей первого разряда, – ответил Сиунтио, прихлебывая пиво, – и имеет влияние на гроссмейстера Пиньейро.

– Хитрый сукин сын – вот он кто, – добавил Ильмаринен. – Если бы они с Сиунтио встретились, этот лагоанец обчистил бы нашего магистра до нитки. Он и меня пытался обчистить, но я старый греховодник, и меня надуть не так просто.

– Он явился к нам открыто и чистосердечно, – строго промолвил Сиунтио. Ильмаринен грубо фыркнул. – Во всяком случае, открыто, – поправился магистр. – Но сколько чародеев из скольких держав идут сейчас по нашим следам?

– Даже одного может оказаться слишком много, если этот чародей служит королю Мезенцио или конунгу Свеммелю, – промолвила Пекка. – Нам еще неведомо, какая мощь кроется в соединении двух основных законов и как ее высвободить, но соперники могут обогнать нас в исследованиях, и это будет весьма скверно.

Ильмаринен глянул на восход.

– Арпаду Дьёндьёшскому тоже служат способные чародеи. – Он обернулся к закату. – И в конюшнях Витора Лагоанского Фернао не единственный толковый волшебник. Дьёндьёшцы ненавидят нас, потому что мы соперничаем с ними за владение островами в Ботническом океане.

– Лагоанцы не испытывают к нам ненависти, – напомнил Сиунтио.

– И не надо, – ответил Ильмаринен. – Лагоанцы – наши соседи, так что домогаться наших владений могут спокойно, по-добрососедски. Воевали мы с ними не единожды за прошедшие века.

– Лагоанцы обезумели бы, взявшись сражаться с нами и Альгарве одновременно, – промолвила Пекка. – Мы превосходим их мощью еще более, чем держава Мезенцио.

– Если они достаточно далеко продвинутся по открытому вами пути, это будет не так уж важно, – проговорил Сиунтио.

– Кроме того, идет война, а кровь пробуждает безумие, – добавил Ильмаринен. – И кроме того, лагоанцы в родстве с альгарвейцами. Если кого интересует мое мнение, одно это делает их кандидатами в лунатики.

– Кауниане гордятся древностью своего племени, как и мы, – заметил Сиунтио. – Альгарвейские народы – юностью. Это не делает их безумцами, но определяет некоторую разницу между нами.

– Всякий, кто достаточно отличается от меня, – несомненный безумец… или столь же несомненно в здравом уме, смотря как глянуть, – усмехнулся Ильмаринен.

Отвечать ему Пекка решительно отказалась.

– А ункерлантцы, – подхватила она вместо этого мысль Сиунтио, – гордятся тем, что они не в родстве с каунианами или альгарвейцами. А дьёндьёшцы, думаю, гордятся тем, что вовсе ни на кого не похожи. В этом они, полагаю, близки нам… но только в этом одном!

– Страшные они, как смерть, – проворчал Ильмаринен. Сиунтио бросил на него укоризненный взор, но тщетно. – И пусть кто попробует поспорить – эти их мышцы буграми, лохмы песочные во все стороны торчат, как засохшие водоросли… – Он примолк. – Хотя женщины их посимпатичнее, надо признаться.

«Тебе-то откуда знать про дьёндьёшских женщин?» – готова была поинтересоваться Пекка, но в последний момент сдержалась. В глазах Ильмаринена плясали такие бесовские искры, что чародейка побоялась узнать больше, чем ей хотелось. В конце концов, магистр разъезжал по конференциям волшебников дольше, чем сама Пекка жила на свете.

– Мы должны выяснить больше о природе наблюдаемого эффекта, и с особенной осторожностью, – промолвила она.

– Воистину так, – отозвался Сиунтио. – Можно сказать, что вы уместили причины, по которым мы явились к вам из Илихармы… в крошечный желудь.

Ильмаринен покосился на него.

– А я-то думал, будто мы притащились в Каяни, чтобы нализаться пива и набить животы превосходной стряпней госпожи Пекки!

– Не совсем так, – миролюбиво ответил Сиунтио. – Я размышлял над следствиями вашего поразительного прозрения относительно инверсной природы соотношения между законами сродства и подобия. – Он чуть поклонился, не вставая с кресла. – Мне бы не пришло в голову ничего подобного, даже если бы я потратил сто лет, чтобы осмыслить результаты опытов госпожи Пекки. Но, будучи вооружен озарением, затмевающим мои скромные интеллектуальные способности, я попытался в меру сил прояснить следствия, вытекающие из подобного подхода.

– Поберегитесь! – предупредил Ильмаринен Пекку. – Когда он напускает на себя смиренный вид – тут-то за ним надо глядеть в оба!

Сиунтио не обратил на коллегу никакого внимания – у Пекки складывалось впечатление, что у старого магистра в этом деле большой опыт. Он достал из поясного кошеля три листка бумаги: один оставил себе и по одному раздал коллегам-теоретикам.

– Надеюсь, вы без колебаний укажете на ошибки в моих рассуждениях, госпожа Пекка, – промолвил он. – Ильмаринена не прошу о том же – он и без того не станет колебаться.

– Истина есть истина, – отозвался Ильмаринен, надевая очки. – Все остальное – труха.

Он пригляделся к строкам формул, хмыкнул себе под нос, потом хмыкнул снова и уставился на Сиунтио поверх очков.

– Ах ты, старый лис!

Пекка разбиралась в многоэтажных формулах, написанных убористым почерком, несколько дольше. Одолев треть листка, она воскликнула:

– Но это же значит!.. – и осеклась, потому что выводы, к которым с неизбежностью должен был прийти Сиунтио, представлялись ей совершенно безумными.

Однако магистр кивнул.

– Да, именно. Или должно значить, если бы мы отыскали способ придать формулам воплощение. Поверьте, я удивился не меньше вашего.

– Старый ты лис, – повторил Ильмаринен. – Вот поэтому ты в нашем ремесле лучший. Никто не обращает столько внимания на детали, никто. Я снял бы перед тобой шляпу, будь у меня шляпа.

Пекка добралась до конца выкладок.

– Это поразительно! – воскликнула она. – И так изящно, что просто должно оказаться правдой! Ошибок я не нахожу, ни единой. Но… это не значит, что там нет ошибок. Опыт – лучшее доказательство, чем изящные формулы.

Она запоздало понадеялась, что магистр не обидится, и облегченно вздохнула, когда Сиунтио улыбнулся ей в ответ.

– У вас большие перспективы, госпожа, – промолвил он, и Пекка благодарно склонила голову. – Однако, – продолжил он, – полагаю – нет, уверен, – что достаточно показательный опыт трудно будет провести.

– Почему же? – изумилась Пекка. – Вот хотя бы…

Чародейка пересказала идею, посетившую ее, покуда она разбиралась в последних строках выкладок.

Теперь уже Сиунтио поклонился ей, как и – к великому изумлению Пекки – Ильмаринен.

– Ого! – промолвил тот. – Я бы не догадался.

– Как и я, – согласился магистр. – Госпожа Пекка, вы заслуживаете того, чтобы провести этот опыт лично. А перед тем – вижу, он потребует тщательной подготовки – мы с Ильмариненом ознакомим с нашими достижениями Раахе, Алкио и Пиилиса: судя по всему, мы трое несколько обогнали их. Вы не возражаете?

– Н-нет, – выдавила ошарашенная Пекка.

Двое лучших чародеев-теоретиков Куусамо только что включили ее в свою компанию. Учитывая обстоятельства, она имела полное право несколько ошарашиться.

Бривибас в своем кабинете корпел над очередной статьей о каунианских древностях. Погружаясь в прошлое, дед пытался отрешиться от малоприятного настоящего. Ванаи, к несчастью, не оставалось и этой отдушины.

Отрешиться она хотела бы от многого – от пристального внимания майора Спинелло в первую очередь. Девушка покосилась на двери кабинета. До ужина Бривибас не выйдет, а за столом сделает вид, будто не замечает внучки. На то, чтобы опробовать заклятие, у нее есть несколько часов, а потребуется не больше пары минут. Дед ни о чем не узнает. А чего он не знает, о том и рассказать никому не сможет.

Открывая том старокаунианских заклятий, Ванаи усмехнулась безрадостно и поклонилась запертой двери кабинета.

– Вы не зря прилагали усилия к моему образованию, дедушка, – прошептала она. – А я прилагаю свои знания к достижению иной цели.