Тоже, видать, был близок к истерике.

«Стреляй, – сказал путник. – Или отдай макарыча».

Какое там – сказал! Стыд и позор, а не сказал.

– Чего-чего? – скривился Андрей.

Чего! Пистолет нужен позарез, вот чего. Свой-то теперь – у самозванца… Когда несчастный калека сделал шаг в направлении майора Дырова, тот отскочил и прицелился, быстро дослав патрон:

– Мне терять нечего!

Обоим терять было нечего. Оба тряслись – то ли от холода, то ли от страха. «Застрели меня!» – промычал второй и, притянув к себе первого за вытянутую руку, ударил сомкнутыми пальцами в солнечное сплетение. Был бы он прежним– тут бы всё и закончилось. Однако завязалась неуклюжая борьба, больше похожая на детскую возню. Несколько бесконечных секунд две пары рук старались завладеть пистолетом, пока наконец оружие не выстрелило…

Но это уже совсем другая история.

Я – специалист. Дипломированный. Моя основная специализация – делать желтые огонечки синими.

Но при этом я не «узкий», что бы там кто ни говорил. Они говорят – подобен флюсу. И хихикают. Они полагают – смешно. Мне – нет. Но не потому, что я себя считаю узким специалистом и обижаюсь. Это не так. Просто у меня нет чувства юмора.

Я потому и комедии не смотрю. Мне от них плакать хочется. Человек падает в лужу – это смешно? У меня есть знакомый аутист, я по нему в универе социальную практику отрабатывал. Так вот, он смеялся, когда идущий в парк монор проехал мимо остановки, так и не открыв дверей. Мне не было смешно, но я хотя бы мог понять. Он ведь подумал, что монор пошутил. Потому и смеялся. Так на то он и аутист. А почему смеются те, кто себя считает нормальными, я не понимаю. И больше не пытаюсь понять. Надоело.

Закончится этот рейс – попрошу вернуть меня в одиночный патруль. Все равно адаптация не удалась. И не удастся, что бы там Док ни говорил. Я не стану одним из них. Даже пытаться не буду. Не хочу.

Док называет это негативным мышлением, которое надо преодолевать. А зачем? В патруле никто не заставит меня смотреть комедии. Никто не будет хихикать и перешептываться при моем появлении. Никто не станет ругаться, что я опять не так одет и делаю не то. А работа та же самая – только кнопок поменьше да сигналы не желтый-синий-красный, а оранжевый-зеленый-синий. Красный тоже есть, но он редко бывает. Запомнить несложно. Оттенков и сочетаний побольше, конечно, и их тоже запоминать надо, но зато никто не мешает. Не стоит над душой. Не хихикает вслед. Просто сигналы разного цвета – и все.

О, кстати, желтый сигнал. Пора.

Встаю с койки, на которой лежал. Я давно проснулся, просто вставать не хотелось – зачем? Сигнал был синим, а выходить в коридор просто так…

Больше не хочу.

Умываюсь. Чищу зубы. Одеваюсь. Расчесываться не надо – Док хорошо поработал, больше волосы у меня не растут. Мне нравится – удобно и аккуратно. Я знаю, что меня называют лысым уродом. Во всяком случае, раньше называли. Не обижаюсь. На что? Ведь правда – лысый. И не красавец. Вот старший конвоя бригадир Майк – красавец, это да. А толку? Девушек трое, а красавец один. Где уж тут выспаться, каждое утро из новой каюты выходит. К концу рейса от него только тень остается. Глаза красные, руки трясутся. Так что это хорошо, что я – урод.

Смотрю на свое отражение, тщательно проверяю одежду. Последнее время они не хихикают, но лучше пусть я буду уверен, что все в порядке. Надеваю рабочий фартук и проверяю содержимое карманов. Я сам его обновил после окончания прошлой вахты, но порядок есть порядок.

Выхожу в коридор.

Конечно же, бригадир Майк тут как тут. Делает вид, что он просто так завис в самом узком месте коридора у моей капсулы, а вовсе не меня караулит. Повадился проверять, даже девушек своих забросил. Ну, так смотри, проверяй – вот он я. Я всегда сигнал с упреждением ставлю, чтобы не опаздывать. Вот и сейчас – до начала моей вахты еще куча времени.

Здороваюсь, но он, конечно же, не отвечает. Даже не смотрит в мою сторону. Недоволен – опять не поймал. Это у него пунктик такой – поймать на каком-нибудь нарушении. Я бы мог заложить Кэт – та четвертую вахту пропускает. Но не буду. Пусть пропускает. Мне не трудно, а пятнадцать реалов не лишние. Надеюсь, она и сегодня не придет.

Протискиваюсь мимо бригадира Майка – коридор в этом месте очень узкий, а он и не подумал отодвинуться. Мелкая месть за то, что не сумел ни на чем поймать. Морщусь – пахнет от него неприятно. То ли не мылся, то ли подцепил что. Может, потому и злится, и девушек забросил. И чего он гермошлем никогда не надевает, вонял бы себе в гермошлеме… Сказать, что ли, Доку?.. Впрочем, не мое дело.

Иду по коридору. Гравитацию после аварии полностью не восстановили, но мне так даже больше нравится. Тело невесомое, легкое, и только ботинки липучками по полу шлеп да шлеп. Можно по потолку пройти или по стене. Я на днях так и сделал. Не в коридоре, конечно, чего тут интересного? В смотровой. Прогулялся между обзорными экранами, пока не видит никто. Они вблизи такие огромные! Снизу кажется – совсем плоские и прямо на обшивку приклеены. А на самом деле за ними до обшивки больше моего роста. И все забито какими-то непонятными трубами и проводами. Я особо рассмотреть не успел – наткнулся на механика и удрал. Нет, он не ругался, он, может, меня и не заметил совсем, но зачем рисковать? Лучше я попозже еще разок там прогуляюсь – никто ведь не запрещал мне этого, правда?

Коридор выводит к центральному стволу. Тут тоже нет гравитации. На всякий случай проверяю клавишу лифта, но она не реагирует. Вот интересно – а если бы починили? Пришлось бы, наверное, воспользоваться, раз уж нажал. А я куда больше люблю летать. Удачно, что лифт не работает.

Открываю расположенный рядом шлюз на аварийную лестницу, протискиваюсь и толкаю себя вниз. Скобы проносятся мимо, время от времени бью по ним ладонью, сначала ускоряясь, потом тормозя.

Выхожу на нужном ярусе. Все, как обычно, и даже то, что Кэт меня не ждет, тоже уже стало обычным. Впрочем, смотрю на часы – у нее еще четыре минуты до официального начала вахты. Можно и подождать. Здесь гравитация есть, но слабая и нестабильная, словно кто-то подергивает тебя за ноги. Потому липучек не отключаю.

Слежу за стрелкой. Мне торопиться некуда. Кэт так и не появляется, и я начинаю работать один. Провожу магнитным ключом по приемнику на двери первой камеры, прикладываю палец. Гудение, щелчок – меня опознали и разрешили доступ. Набираю определенную последовательность цифр. Снимаю приподнявшуюся панельку. Перевожу влево рычаг. Теперь можно достать использованный диск фильтра, что я и делаю. Кладу его в левый карман фартука. Из правого достаю новенький, выщелкиваю из упаковки, вставляю в гнездо. Бросаю съеживающуюся на глазах упаковку на пол – это не мусор, она сделана из инертного кислорода. Удобная штука, эти упаковки. Распадаются на молекулы в течение минуты после извлечения диска. Туда добавили что-то, чтобы кислород не загорелся, когда снова газом становится, а то ведь и до пожара недалеко. Гравитация снова скачет, и какое-то время упаковка просто висит в воздухе. Потом все-таки падает. Морщусь – неприятно, когда тебя дергают за ноги. Теперь – рычаг и все прочее в обратной последовательности. Убедиться, что огонек над панелькой стал синим, – и можно переходить к следующей двери.

Это моя работа – менять цвет огоньков с желтого на синий. Несложная, но мне нравится. Особенно – запах озона. Триста две камеры – это триста две упаковки. Люблю этот запах. Жаль, что приходится надевать респиратор. Но Док говорит – это отрава, хоть и приятно пахнет. Доку можно верить. Он не любит шутить. Хороший человек.

Медленно продвигаюсь вдоль дверей, задерживаясь у каждой не дольше положенного. Иногда мое присутствие замечают и пытаются заговорить. Не люблю пустые разговоры, тем более во время работы. Не замедляю движения. За мной по коридору движется полоса синих огоньков, вытесняя желтые. Это красиво.