Говорят, бомбу подложили с таким расчетом, чтобы заметить ее прежде времени было невозможно. Паровоз сошел с рельсов, а за ним головные административные вагоны. Говорят, многие умерли в момент катастрофы и тем спаслись от дальнейшего ужаса.
А вот что совершенно точно – уцелевшие пассажиры Пятого пошли дальше двумя группами. Одни, как звери, инстинктивно бросились на запад, за солнцем. Другие, которых вел кто-то из спасшихся администраторов, взяли на север: стояло лето. В северном полушарии дни были длиннее, и у второй группы была, хоть и призрачная, надежда засветло добраться за полярный круг и найти там бичей с их верблюдами.
Единицы выдержали этот переход. Многих застала ночь. Но те, что пошли на запад, погибли все.
Крушение Пятого отрезало экваториальную ветку, считавшуюся надежной. Поезда теперь шли в обход, южнее и севернее, и на каждом витке вдали проступал силуэт разрушенного поезда. А дальше к западу на протяжении многих километров вдоль дороги лежали останки его пассажиров.
Никто не знал точно, что происходит с человеком Ночью. Те, кто побывал на темной стороне планеты, возвращались под солнце неподвижными кучами тряпья, в которых еще некоторое время угадывались очертания тела…
Артем потер лицо. Второй Полуденный прокатил мимо, последний вагон мотался на стыках, и на открытой площадке трепетало вывешенное для просушки белье. Девочка лет двенадцати махнула рукой, увидев, что Артем на нее смотрит, и заулыбалась.
В двенадцать лет еще жива вера, что все люди хорошие. Даже те, кто едет в другом поезде. И можно махать им рукой и улыбаться. И даже часовой с автоматом помашет в ответ.
Пока ты не побежишь к нему, умоляя взять на платформу. Вот тогда смеяться будет дуло автомата… Мимо пассажиров Пятого катил состав за составом, и ни один не замедлил ход.
Артем опомнился. Интервью с коричневым костюмом, а потом разговор с Аланом ввели его в неподобающе мрачное состояние духа. Хотя унывать смешно: за неделю он обязательно найдет работу, а еще у него есть право на семь дней социальной помощи…
Стоянка затягивалась: не пятнадцать минут прошло, а целых полчаса. О чем-то переговаривались голоса в динамиках раций, обходчик пробежал по старому перрону по направлению к голове.
– В пятьдесят втором вагоне треснуло колесо, – сказал Алан.
Он вышел на площадку и закурил, как обычно, со значительным и важным видом.
– Откуда знаешь?
Алан пожал плечами.
Вдоль состава пробежали от головы к хвосту человек двадцать: рабочие, инженеры и даже кто-то из администрации. Прокатила моторная вагонетка-кран, которую редко снимали с платформы.
– А может, и что похуже, – веско сказал Алан.
Затрещал динамик над дверью.
– Внимание, всем пассажирам и членам экипажа, – заговорил сухой, яростный голос. – В связи с техническими неполадками стоянка продлевается на два часа. Увольнительные для военнослужащих отменяются. Отпуска для железнодорожных рабочих отменяются. Всем членам экипажа прибыть к местам несения службы. Всем пассажирам оставаться на своих местах.
Алан со смаком затянулся.
– Вот так оно все и начинается, – проговорил с непонятным удовлетворением. – С малого. Сперва колесо треснет у кого-то…
Он развлекается, ему скучно, сказал себе Артем и усилием воли сдержал нервную дрожь.
Солнце стояло в зените. Уже полдень, а потом обязательно наступит вечер; как они, наверное, бежали, эти люди из Пятого Полуденного. Как они бежали на запад, за солнцем, а оно опускалось все ниже, и сзади все ближе подступали сумерки…
А тот, которого «высадил» Алан?
По всей планете людей высаживают каждый день, сказал себе Артем и потер ладони. Высаживают вполне официально, на вокзале, с чемоданом, и поезд уходит, а они остаются. И долго стоят, глядя по сторонам, не в состоянии понять слабым человеческим разумом, что произошло.
Потом, конечно, бегут на запад. Но планета вращается быстрее. Пешеход не в состоянии догнать уходящее солнце.
От хвоста к голове поезда катил на велосипеде раскрасневшийся обходчик.
– Что там? – крикнула женщина из соседнего вагона.
Поезд сильно дернулся.
– Пятьдесят второй эвакуировали! – обходчик с натугой крутил педали, колеса увязали в песке. – Отцеплять будем!
Поезд дернулся еще раз.
– Теперь вагонов станет меньше, а людей больше, – пробормотал Алан. – Конкуренция за место подрастет маленько. Учитывай на будущее.
Солнце перевалило зенит и устремилось, как все живое, на запад.
Чтобы догнать график, они набрали рискованную скорость. Поезд мотало так, что с трудом можно было удержаться на полке.
Вечер за окном сменился полуднем, а потом утром. Артему снился кошмар – человек, бегущий за уходящим поездом.
Когда он открыл глаза, состав шел нормальным размеренным ходом, колеса стучали, успокаивая: мы здесь.
Артем резко сел, так что закружилась голова. Контролеры с сожалением констатируют, что проездной документ недействителен, и дадут время, чтобы собрать вещи. Предполагается, что ссаженный с поезда пассажир не обязан умирать – он может двигаться на запад любыми другими средствами.
Когда-то это действительно было так. Кроме вездесущих бичей с их верблюдами были машины, автобусы, даже самолеты…
Но горючее кончается, а металл устает. Никто не может двигаться постоянно. Кроме солнца. Оно уйдет за горизонт на западе, и машины встанут, а самолеты не смогут взлететь. Спасет только уголь, только старые запасы угля, только бесконечная железная дорога.
Он взял себя в руки, выпил воды и проверил почтовый ящик возле купе.
Потом перешел в соседний вагон и, улучив момент, проверил почтовый ящик перед купе Лукича.
На самом дне лежала серая бумажка: «Управление по делам образования и досуга приглашает вас для оформления договора»… Ни имени, ни адреса указано не было.
Им все равно, кто займет позицию, в отчаянии подумал Артем. Ненужную должность все равно через месяц сократят. Нас высадят, одного за другим, через месяц, через два…
Но я же готов работать! Я могу работать! Я много могу, я умею, и я никогда, слышите? – никогда не стану бежать по шпалам за уходящим поездом!
Артем пропустил прохожих, прижавшись к стене между двумя чужими купе, с улыбкой на лице и серой бумажкой в кулаке.
Потом вернулся к себе в вагон и незаметно опустил уведомление в почтовый ящик. Вошел в купе и сел к окну, надеясь, что от ударов сердца не порвется свитер на груди.
– Почту проверял? – спросил Алан.
– Нет… Как-то не по себе. Может, ты проверишь?
Алан вышел и вернулся через секунду со смятым листком в руке:
– Поздравляю.
Артем встретился с ним глазами. Алан стоял, ухмыляясь, держа на ладони серую, влажную бумажку, на которой не было ни имени, ни адреса.
Мост был натянут через пролив еще в те незапамятные времена, когда люди в темноте не умирали. Они прятались в бункерах и пережидали ночь. Еще работали шахты и консервные заводы. Еще стояли поселения оседлых жителей, но бичи уже гоняли своих верблюдов за полярный круг, и вдоль экватора торопливо строились бесконечные железнодорожные ветки. Мост стоял с тех самых пор, и неизвестно было, сколько еще продержится.
Внизу шевелилось море. Артем сжимал в кулаке серую бумажку и смотрел на крохотные белые волны, бьющие в каменный отвесный берег. Поезд еле тащился. На крыше соседнего вагона отдыхала стая птиц – в дни равноденствия они летели, не останавливаясь, с востока на запад, только иногда присаживаясь отдохнуть на крыши вагонов.
Они были несъедобны. Перья, кости, сухожилия.
Лязгнула дверь. Артем обернулся. Лукич, с тонкой сигаретой в тонких пальцах, казался поэтом, подбирающим сложную рифму:
– Говорят, ты получил место?
Артем понял, что все еще держит листок в руке.
Поезд выкатил на твердую землю и начал набирать ход.