– Мне нравится ваш оптимизм, профессор, – сказал я, чтобы прервать его монолог. – Можно попробовать.

Я встал, поудобнее перехватил Митин нож и подошел к дверям.

За стеной слышалось размеренное поскрипывание. Часовой мерил шагами пятачок перед входом в амбар.

Я принялся со всей силы колотить в дверь свободной рукой.

– Братцы! – заголосил я. – Братцы, выручайте! Сил нет! Памира-аю!

– Чиво орешь, курва? – просипели из-за двери. – Не блажи. Потерпи до утречка – там и успокоисси.

Невидимый часовой сипло хохотнул собственной шутке.

– Братец, выручи, родненький, – зачастил я жалобно, понижая голос. – Сил нет, как страшно! А у меня кой-чего припасено. В полу зашито, ваши-то не проверили. Я тебе дам, ты только отопри…

Я покосился на профессора. Тот застыл в темноте, поджав под себя ноги и прижавшись к стене. Решил, наверное, что со мной сделался припадок.

– Отопри, миленький! – барабанил я кулаком по двери. – Солдатик!

– Ах ты, зараза, – просипел голос охранника. – Не уймесси никак, а? Ну щаз я тибе угощу от души.

Снаружи завозились, лязгнул засов, и дверь со скрипом приоткрылась.

– Ну, контра, – сипел в бороду охранник, выплывая из-за двери. – Щаз ты у меня…

Я с силой ткнул его ножом в просвет между ухом и воротом шинели. Охранник всхлипнул, заклокотал, тараща глаза из-под надвинутой шапки. Мешком повалился в дверной проем.

Я подхватил его за припорошенное снегом шинельное сукно, потащил внутрь. Уложив на пол, вытащил нож у него из шеи, обтер о его шинель и упрятал за голенище нового своего неразношенного сапога. Может, и разносить успею, подумал я.

Профессор превратился в изваяние. Пришлось изрядно потрясти его за плечи.

– Что же вы? – пролепетал он. – Насмерть его?

– Нет, понарошку, – в сердцах бросил я, возвращаясь к телу.

Высвободил из рукавиц охранника винтовку.

– Давайте, профессор, живее.

Мы вышли из амбара, и он тотчас побежал куда-то вправо, сквозь снежную крупу, громко хрупая по сугробам.

– Куда?! – зашипел я, перехватывая винтовку.

Он замедлил шаг. Закашлялся. Обернулся ко мне, хватая ртом воздух и хрипя.

– Скорее… Бежим за мной! Здесь рядом… аппарат…

– Какой аппарат?! – в отчаянии провозгласил я, подбегая и хватая его за рукав. – В деревне красные! Надо уходить к своим. Пока метет, живее.

– Аппарат! – профессор с усилием выдавливал из себя заветное слово, задыхаясь от кашля. – Важнее… Всего! Аппарат!..

– Что ж ты мне голову морочишь к лешему! – взвился я. – Веди, только быстрей!

Профессор побрел вперед, стараясь двигаться быстрее. Поминутно его складывало пополам в приступах кашля. О себе я мог позаботиться вполне, а что было делать со старым дурнем – не знал. Не бросать же его? Может, тюкнуть по затылку несильно да и потащить к своим? Куда там, он и так больной. И еще добираться с таким грузом по сугробам…

Наконец мы оказались возле какого-то низкого строения с выбитыми окнами. Никаких признаков жизни вокруг не было. Ветер завывал внутри, вылетая сквозь разбитые стекла. На двери висел тяжелый замок. Я сбил его молодецким ударом приклада. Примерно так приложил меня намедни по голове безвестный большевик.

– Свет, – забормотал профессор. – Нужен свет!

Он принялся рыться по карманам, шуршать в темноте и вдруг с шорохом зажег спичку. По стенам заплясал неяркий отблеск.

– Что ж вы раньше не говорили, что огонь есть, – пробормотал я. – Дайте прикурить!

– Я, сударь, как-то… Право, запамятовал совсем. От волнения…

Я отобрал у профессора спичку, раскурил «Османа» из пачки, врученной мне на прощание Митенькой. Спичка еще не догорела, а я уже углядел то, за чем мы пришли.

Несомненно, профессор был безумен, если тащился от самой Москвы сюда вот с этой вот монструозной конструкцией, похожей на громадный самовар, к которому безумный конструктор присоединил в ему одному известной последовательности какие-то штыри с круглыми набалдашниками, колеса и стальные решетчатые планки. Размером она была выше человеческого роста, и в центре конструкции было пустое пространство, в которое со всех сторон целили неприятного вида стержни. На полу вокруг конструкции валялись длинные разбитые доски и груды соломы.

– Изверги! – профессор в бессильной ярости сжал кулачки и потряс ими над головой. – Вандалы! Распотрошили! Разломали!!!

Его скрутило очередным приступом. Откашлявшись, он сплюнул густым на пол и зажег новую спичку.

– Я вез в сколоченном ящике, – тяжело дыша, выдавил он. – Чтобы не повредить. На поезде, а потом еще на санях… На последние деньги нанял мужика… Еле довез… И вот… Распотрошили! Гунны! Хамы!

– Время не ждет, господин профессор, – я потянул его за рукав. – Нагляделись на ваш аппарат? Идемте!

Он безумно блеснул на меня глазами.

– Нет! Я должен показать вам… Потом вы вернетесь… Будете знать как… Сам не успею… Давайте…

Он подошел к аппарату, выронил догоревшую до пальцев спичку, принялся громыхать и лязгать чем-то в темноте.

– Идите сюда! – приказал он.

– Вы в своем уме? – выпалил я. – Не время для опытов! Сюда могут в любую минуту нагрянуть красные!

– Я хочу, чтобы вы знали… как… – частил он. – Если со мной что-нибудь случится, вы… Вы сами… Вот, заклинаю вас – крутите!

Он зажег новую спичку, указал на торчащий сбоку изогнутый стержень с ручкой, вроде тех, что используют, чтобы завести автомобиль.

Зажав в зубах папиросу, я стал крутить, лихорадочно соображая, как убедить профессора оставить эту глупую затею. Вполне вероятно, что Митенькины товарищи и сам он лежат свински пьяные по избам Покровки и отсутствия часового на посту у амбара никто не заметит. Но возможно и прямо противоположное развитие событий.

– Вот так, хорошо, – говорил профессор. – Крутите, сударь… Необходимо некоторое время…

Из груди его вырывались хрипы. Выглядел он с каждой минутой все хуже.

– Я настаиваю, – сказал я, крутя рычаг, – что нам нужно как можно скорее покинуть Покровку!

– Сударь, не рассуждайте! Извольте крутить… Это шанс! Как вы не понимаете?! И, я подумал… Знаете, что мы сделаем? Если не получится доставить машину к вам, в войска, мы приведем ее в действие прямо здесь. Я покажу, как…

По корпусу аппарата заскакали яркие белые искры. Я испуганно дернулся.

– Не бойтесь, этот огонь не обжигает! – весело сообщил профессор. – Это яркий, праздничный свет! Свет надежды!

Искры плясали теперь целыми хороводами, с треском посыпали из длинных угрожающих стержней, забили тонкими ветвистыми молниями в пустоту в центре конструкции. Профессор протянул туда морщинистую руку, и молнии стали гладить ее, виться вокруг нее, словно голодные щенки.

– Видите? – сказал он. – Ну что, сударь, изменим ход истории, а? Как вы смотрите на такое предложение?

– Безумие, – пробормотал я.

– Крутите! – повелительно бросил он. Лицо его озаряли молнии, блики плясали на пенсне. – Не возражайте! Россия надеялась на вас, а вы не смогли ее спасти! Будущего у нас нет! А скоро не будет и прошлого! Толпы красных гуннов сметут все – нашу цивилизацию, культуру, историю… Будут пасти на руинах Колизея своих коз…

– В Колизее первых христиан зверям скармливали, – перебил я.

– Софистика! Вы знаете, о чем я говорю. Есть шанс все изменить – воспользуйтесь им!

– А может, я не хочу?! – от монотонного движения у меня затекла кисть. Я начал злиться.

Он закашлялся, убрал руку от аппарата. Болезненно морщась, вытер рот ладонью.

– Как же… не хотите? Как это понимать – не хотите?

– Не вижу смысла. Не одно, так другое. Не красные и белые, так какие-нибудь лимонные и банановые. Была бы матушка Россия, а уж беды найдутся.

– Странно вас слышать…

– Ничего странного в этом нет. Ваше изобретение, конечно, имеет большую ценность для науки. И ваша вера, одержимость тоже производят впечатление. Тащить эту конструкцию через всю Россию, чтобы передать правительству Директории, – да, впечатляет…