Питер вспомнил тогда, что в субботу, восьмого декабря (сеанс проходил третьего, в понедельник), он утром отсыпался (как всегда), потом позавтракал (булка с семгой, кофе) и отправился в центр, где бродил по магазинам (все как обычно, никакой зацепки), а под вечер неожиданно для себя (настроение вдруг испортилось, он сам не знал почему) затеял в баре ссору с парнем. И не был он таким уж выпившим – пара порций виски, ерунда. Впрочем, парень пришел с девушкой… Подрались. Полиция. Допрос, штраф. Чтобы не провести ночь за решеткой, он заплатил сразу: месячную зарплату плюс пару сотен с закрытого счета. Неприятно.

Когда Питер проснулся и сел на кушетке, потирая затекшую шею, она сказала, что следующий сеанс состоится в воскресенье, девятого, и он не спорил, хотя (она видела) на воскресенье у него были другие планы.

«Ладно», – сказал он, меняя в уме составленный распорядок дня.

Пять дней она провела в ожидании то ли победы, то ли очередного просчитанного поражения. С правильными прегрессиями у нее пока ничего не получалось. Как она считала, по очень простой причине: ни один пациент не мог попасть на линию собственной реальности. Вечная проблема. Даже знаменитому Кейси это удавалось довольно редко, потому-то среди четырнадцати тысяч двухсот пятидесяти шести его записанных пророчеств верными были в лучшем случае чуть меньше четырехсот. Результат эффектный для бульварной прессы и собственной репутации, но для науки ничтожный, не превышавший уровня стандартной наблюдательной ошибки.

В воскресенье Питер явился на сеанс с рассеченной губой и пластырем на левом ухе. Разговаривал, едва раскрывая рот (было больно говорить).

«Дурацкий случай, – сказал он, – не знаю, что на меня нашло».

Она все же заставила его рассказать, а когда Питер ушел, сравнила две записи – нынешнюю и пятидневной давности, сделанную во время прегрессии. Совпали даже цвет платья девушки и форма облака, висевшего над городом (почему-то облако запомнилось Питеру и в прегрессии, и во вчерашней реальности).

Тогда же, в воскресенье, она провела контрольный тест. Не хотела с этим тянуть, да и Питер был настроен на работу – зря, что ли, выделил время в свои выходные?

Он лежал, она сидела рядом. Разговаривали. Она умела улавливать момент, когда пациент переходил грань реальности и говорил уже не о том, что помнил, а о том, что, возможно, составляло его истинную суть и почти никогда с обычными воспоминаниями не совпадало.

В то воскресенье она расспрашивала Питера об отношениях с матерью, о том, что происходило между ним и отчимом. Она уже знала об этом из предварительной беседы, могла сравнить. Питер волновался – собственно, большая часть его жизненных проблем и началась, когда отчим (Питеру было десять) в отсутствие матери жестоко его выпорол, а потом сделал то, о чем Питеру даже в измененном состоянии сознания говорить не хотелось.

Он вспомнил все то же, о чем уже рассказывал, – никаких отклонений. Любой психоаналитик на ее месте сказал бы: «Неинтересный случай». Что делать с пациентом, если он наяву и в погружении рассказывает одно и то же: как он подглядывал за девочками в раздевалке, как ездил с Мэри в Майями, но потом они расстались, потому что… Он и в реальности, и в погружениях давал одну и ту же оценку: Мэри была для него слишком умной – цитировала Киплинга, Шиллера, Марло, о котором он вообще не слышал. На самом деле Мэри не была умна, только начитана, но объяснять разницу было уже бессмысленно. Расстались они семь лет назад, и где была сейчас Мэри – бог весть…

«Питер, – сказала она ему в то воскресенье, – нам нужно работать долго, ваш случай очень интересен для моих исследований. Поэтому, если вы согласитесь проводить сеансы дважды в неделю, я буду платить вам по двадцать пять долларов».

«Тридцать», – сказал он, не раздумывая. Привык торговаться.

«Хорошо, – согласилась она. – Подпишем договор о том, что вы готовы принять участие в научном эксперименте».

«О!» – сказал он, и это был его единственный комментарий. Тридцать долларов на дороге не валяются, и бумаги, приготовленные к следующему сеансу, Питер подписал, не читая.

«Прочтите», – предложила она, а он ответил:

«Миссис Вексфорд, мне самому интересно, и к тому же мое имя будет упомянуто в вашей научной работе? Обо мне никогда нигде не писали».

Она слукавила – его имя не появится в публикации, только инициал П., таковы правила.

– Мне совсем не хочется спать, – разглагольствовал в кабинете Питер. – Вам не удастся меня усыпить, миссис Вексфорд, эти штучки со мной не пройдут.

Он был прав. Конечно, он ничего не понимал в практике гипноза, хороший гипнотизер мог бы и в этой ситуации усыпить пациента, однако она не была хорошим гипнотизером. Она не гипнотизировала его, когда погружала в состояние, близкое к гипнотическому трансу. Ему казалось, что мысль отделяется от тела и скользит по невидимой оси времени туда, где или очень хорошо, или очень плохо. Оба эти состояния были той энергетической ямой, куда в физике (она помнила со школьной скамьи) скатывается любой предмет, занимая самое устойчивое положение. В психике человека тоже есть свои устойчивые состояния, куда он проваливается, когда разговор (разговор, только разговор!) выходит на нужный врачу уровень доверительности.

Питеру казалось, что его усыпляют, – таким реальным представлялось ему будущее, которое он вспоминал, и прошлое, которое он даже не вспоминал, а погружался в него, как в реальность.

– Понимаете, миссис Вексфорд, – произнес он мягко и многозначительно. Похоже, говорил, глядя, как ему казалось, ей в глаза – там, за дверью. Голос его был грустен, – у меня нет другого выхода. Вы мне его не оставили. Я много думал. Я чуть с ума не сошел от всяких мыслей. Я не хочу, чтобы меня… да. Вы рассказывали, как можно попытаться изменить будущее. Вы сами мне об этом сказали.

Сказала, объясняя, что происходит во время прегрессии и как к этому относиться. Пациент должен быть посвящен в условия эксперимента. Да что теперь говорить?

«Нет никакой опасности», – объяснила она Питеру, спрятав в ящик стола подписанный договор.

«Вы не будете меня усыплять? – беспокойно переспросил он. – А то ведь я могу не проснуться!»

Где-то он вычитал (или видел в фильме?), как неопытный гипнотизер погрузил зрителя в сон, а разбудить не смог – тот так и помер, бедняга. Чепуха, конечно, но в чепуху большинство людей верит скорее, чем в правду.

«Я не практикую гипноз, – терпеливо сказала она. – Мы просто будем разговаривать. Я буду задавать вопросы. Вы будете рассказывать. В своем роде вы уникальный человек, Питер. Я вам объясню, в чем ваша уникальность и почему я попросила вас участвовать в эксперименте».

«Мне заплатят по тридцать баксов за сеанс?» – в пятый раз уточнил он.

«Вы же подписали договор. Деньги выплачивает университет, поскольку моя работа выполняется по гранту от фонда Хенслоу. Вам-то без разницы: получать деньги из моих рук или на свой счет?»

«Никакой разницы», – торопливо согласился он, будто боялся своим промедлением потерять неожиданно свалившееся на него… не богатство, конечно, не такая уж большая сумма была ему обещана, но и на нее он не рассчитывал.

«Вы меня слушаете, Питер? Эксперимент состоит в том, что вы будете вспоминать свою жизнь. Не прошлую – хотя прошлую тоже, в контрольных погружениях-регрессиях, – но будущую. В психологии это называют прогрессией, но я предпочитаю другой термин: прегрессия, потому что моя методика отличается от общепринятой…»

Знаменитый американский ясновидец Эдгар Кейси с детства страдал припадками. Он впадал в транс и в этом состоянии, по его словам, мог «связываться» с любым мозгом в будущем времени и черпать информацию о том, что еще не произошло. Кейси умел лечить, потому что из будущего ему сообщали, что нужно сделать, чтобы пациент поправился. Он предсказывал события мирового и локального значения, потому что из будущего ему сообщали, что произойдет с людьми, с обществом, со страной, со всей человеческой цивилизацией. Кейси умер в 1945 году в возрасте 68 лет, точно предсказав день своей смерти.