Помимо семидесяти восьми велогонщиц (видимо, их количество соответствовало году на календаре), присутствовало девятнадцать трансвеститов, тринадцать карликов, столько же монашек и семь факиров. Плюс я, изображавший из себя официанта. И не только изображавший, но и реально подносивший присутствующим хрустальные бокалы, до краёв наполненные шампуниевоподобными жидкостями.

Китайские фарфоровые тарелки с едой на столиках в пёстрых шатрах были опустошены, вино и шампанское выпиты, исполинский торт (в виде пениса-велосипеда) со взбитыми сливками, шоколадом и марципанами съеден, белый порошок с серебряных подносов вынюхан. Все фокусы факирами были продемонстрированы, все фейерверки запущены. Единственно, музыка никак не могла умолкнуть, снова и снова через колонки проигрывалась одна и та же песня – «Bicycle Race».

Пора было уходить. Обстановка складывалась взрывоопасная. Тем более что карлики, так же, как и я, выступавшие в роли официантов и угощавшие гостей чистым колумбийским кокаином, и сами основательно расширили себе сознание и как-то странно на меня поглядывали своими осоловевшими глазками – того и гляди навалятся гурьбой, не отобьёшься. Некоторые из них уже начали снимать с себя камзолы, сплошь усыпанные перламутровыми пуговицами, и разминаться. Я представил, как они набрасываются на меня и острыми чёрными коготками до крови расцарапывают мою белоснежную рубашку. По-моему, они заподозрили во мне переодетого журналиста.

Свою спутницу я нашёл в самом углу лужайки. Под кокосовой пальмой. В объятиях трансвестита. Он погрузился лицом в большущие сиськи Анфисы и что-то там бормотал ей насчёт миллиона долларов. Анфиса уже в Москве, до «тайм-транспортировки», была на взводе, а тут она окончательно слетела с катушек, решила похулиганить: на велосипеде врезалась в шатёр, толкнула в торт карлика, факиру подожгла тюрбан.

– Валим отсюда, Анфиска, – приказал я ей, – давай руку.

– Ну, кисюня, – заканючила она, – останемся ещё хоть на немножко, здесь так клёво, лучше, чем в Москве.

– Анфиска, что я сказал?

Я оторвал её от еле живого трансвестита и потащил к воротам. У ворот валялась целая гора велосипедов. Семьдесят восемь штук, надо полагать. Я вынул из заднего кармана брюк мобилку и обернулся. Фредди и огромный негр занимались любовью. Карлики спаривались с монашками. Факиры – с велосипедистками. Трансвеститы в основном бродили, наблюдая. Закольцованная песня «Bicycle Race» продолжала орать из динамиков.

Пьяная Анфиска в ухо мне подпевала: «I want to ride my bicycle, I want to ride my bike, I want to ride my bicycle, I want to riding, where I like» («Я хочу ездить на моём велосипеде, я хочу ездить на моём велике, я хочу ездить там, где я хочу»).

Над виллой привязанный к земле канатами и снизу подсвеченный прожектором парил полосатый, как зебра, воздушный шар с красно-розовой надписью на боку – «JAZZ».

На Вирджинских островах вовсю шла вечеринка Фредди Меркьюри в честь выхода нового альбома Queen.

Необходимые пояснения.

Глава 1-я, эпизод 8-й. «Тёмная сторона жены», «Вам бы здесь поблевать», «Блюдце, полное секреции» – имеются в виду названия известных альбомов Pink Floyd: «Тёмная сторона Луны», «Вам бы здесь побывать», «Блюдце, полное секретов».

Глава 2-я, эпизод 5-й. «Бог хочет “крэка” – фраза из песни «То, что Бог хочет» с сольного альбома Роджера Вотерса «Amused То Death» («Развлечённые до смерти»).

Глава 2-я, эпизод 6-й. Из Безумца культ сделали – имеется в виду сошедший с ума Сид Барретт, участник группы «Пинк Флойд».

Глава 2-я, эпизод 6-й. Как Симус, как Мадемуазель Нобс – клички собак, имеющих отношение к творчеству «Флойда».

(Окончание в следующем номере)

В этот вечер на Деметре шел снег. Он был так необычен и странен после долгого сезона ливней, туманов и мороси, что Денис даже не сразу осознал, что это снег, – слишком уж привык он к тому, что с неба льется вода, а не падают крупные белые хлопья. За несколько лет работы вне дома он успел подзабыть, каким снег был на Земле, но даже если бы помнил, то вряд ли бы смог соотнести те легкие снежинки или мелкую крупу с этими огромными – два-три сантиметра в диаметре – тяжелыми белыми перьями, словно гигантского гуся распотрошили где-то там, наверху, в этом небе с чужими звездами.

Где-то далеко, у ангара, копошился Бек, и Денис слышал его тяжелое дыхание и скрежет бронированного скафандра, когда начмедчасти, начальник колонии и десантник в одном лице неуклюже задевал локтем или плечом обшивку планера. По-хорошему, надо было бы пойти и проститься с ним, но Денис оттягивал этот миг как можно дольше. В глубине души он знал, что Бек уже все сказал ему и, скорее всего, вот-вот улетит, не дожидаясь его прощальных слов, – но как не хотелось делать этот последний шаг, как не хотелось понимать, что уже все, больше никто и никогда, навсегда никто и никогда.

Наверное, Бек тоже знал, что чувствует Денис, поэтому старался уже сейчас стать как можно более незаметным – насколько позволяли его немаленькие габариты. Только дыхание, скрежет, да еще некоторый посторонний шум свидетельствовали о том, что кроме Дениса на Деметре еще кто-то был. И о том, что очень скоро тут останется только один Денис.

Нет, не один.

Еще он.

Или оно.

То самое существо.

Бог Пан этой таинственной планеты.

Тогда, год назад, когда Денис в составе первой исследовательской группы высадился на ДМ-3, или, как ее тут же стали называть, Деметре, он и не мог предположить, что с этой планетой его будет связывать гораздо большее, чем просто еще одна рабочая командировка. И уж тем более не мог предположить, что ему придется остаться здесь навсегда.

Деметра встретила их настороженно. Это они потом поняли, что им еще повезло, что сезон дождей начинался так медленно и осторожно, словно планета прислушивалась к ним, думая, стоит ли менять настроение так внезапно, когда прибыли незнакомцы. Это потом они поняли, что встреть она их по-настоящему, как подобало в этот сезон, то их экспедиция могла бы закончиться, так и не начавшись. Все приборы говорили о том, что планета абсолютно безопасна для людей. Да, конечно, что-то есть неуловимо чужое в воздухе, какой-то неизвестный земной науке элемент, но его так мало, а все остальное такое знакомое… 95 % за то, что планета абсолютно безопасна. И 500 %, что ее необходимо освоить как можно скорее. Запасы золота, урана, каменного угля, дерева – всего того, что было так необходимо перенаселенной и испытывающей энергетический кризис Земле – здесь было в достатке и даже с верхом. Их экспедиция должна была осесть здесь, составить карты залегания ископаемых, исследовать влияние окружающей среды на человека – обычный, стандартный набор заданий. Обычный, стандартный набор исполнителей.

И необычная, странная планета. Хотя может ли быть чужая планета обычной?

В тот первый день они даже осмелились снять скафандры, оставшись только в респираторах. По низкому небу ползли угрюмые свинцовые тучи, тонкие деревца клонились к земле под порывами промозглого ветра, лес невдалеке мрачно шелестел и манил к себе, как к укрытию от ветра, – все, как и на Земле поздней осенью. Так же сыро, неуютно и печально. Только небо было по-другому серым, и тучи были не таких форм, и деревца клонились под каким-то странным углом, – и во всем им чудилось что-то чужое, неуловимо иное, непонятное и немного пугающее… Но они сняли скафандры, выдохнули остатки синтезированной земной атмосферы, вдохнули этот чужой воздух – и, кажется, приняли эту планету. А планета, кажется, приняла их.

Вскоре они поняли, что на самом деле планета не такая уж и гостеприимная. Они поняли это с первым же дождем. Он разъедал, выжигал обшивку корабля, уничтожал верхний слой скафандров, и нельзя было даже и подумать о том, чтобы выйти без них.