Она повернулась к Заку, мужчине, которого любила. Сердце не солгало ей. Не было никаких сомнений — только смятение. Он протянул к ней руку, и она шагнула к нему. Тогда ее остановил голос, незнакомый и хриплый:

— Стой там, Андреа. Повернись и не двигайся. — Она поняла, что это голос Дэвида, но это был не его голос. Она повернулась, чтобы посмотреть на него; даже его глаза не были глазами Дэвида.

Затем она увидела вспышку, металл, блеснувший на солнце; в руке Дэвида был пистолет.

Андреа не могла в это поверить. Она хотела крикнуть им, что всего этого нет на самом деле. Дэвид Марлоу не говорит с ней незнакомым голосом, не направляет пистолет прямо в ее сердце. Внезапно ей стало плохо — не от страха, но от отвращения. Она поняла: то, что казалось таким нереальным, пьесой, в которой Дэвид играл злодея, а она и Зак — пленников, на самом деле было реальностью.

На секунду Андреа подумала, что рухнет просто под тяжестью этого открытия. Что-то большее, чем слова Зака, удержало ее; в его движениях появилось что-то от животного из джунглей. Это случилось так неуловимо, что она почти не заметила этого. Что-то произойдет, какое-то насилие, и об этом ей больше говорила поза Зака, чем пистолет Дэвида.

— Делай, что он велит, Андреа, очень осторожно. — Зак двигался и в то же время как бы не двигался. Андреа посмотрела на Дэвида и замерла.

Пистолет был направлен на нее, но она чувствовала, что Дэвид наблюдает за Заком, зная, что именно он представляет опасность. Зак уговаривал его, и Дэвид слушал с выражением презрения и страха.

— Возьми драгоценности, Марлоу, — тихо сказал Зак, — и лодку. Отпусти ее — вот все, о чем я прошу.

Губы Дэвида искривились в циничной усмешке:

— Каким благородным тебя сделала любовь, Прескотт. Но твои мольбы ничего не изменят. Нет, я забираю ее с собой, для страховки. Чтобы у тебя не было искушения вызвать береговую охрану. Мы свяжемся с тобой — когда-нибудь. Когда-нибудь, может быть, я верну ее тебе.

Глаза Зака вспыхнули, но Дэвид не дал ему ответить. Его взгляд, и там был страх, поняла Андреа, доказывал, что он не может больше ждать.

— Залезай в лодку, Андреа. — В первый раз от голоса Дэвида ноги ее стали резиновыми, однако теперь он придал ей силы и храбрости. Она знала, какое будущее ждет ее с Дэвидом. Он продаст драгоценности и будет держать ее в плену, пока она будет ему нужна.

Этому не бывать! Она не позволит этому случиться. Диким, яростным движением Андреа сорвала с шеи ожерелье Каппелло, готовая бросить его как можно дальше — в море.

Страх Дэвида сменился жадностью, и с криком он стал наводить на нее пистолет. Именно этого момента ждал Зак, сжатый, как пружина. Он бросился с пирса, падая на Дэвида; они оба врезались в кабину с ужасающим грохотом и покатились по палубе.

В этот момент прозвучал выстрел.

Дождь мерно стучал в стекло номера отеля в Сан-Хуане. Внутри, изолированные от остального мира, в эротическом сплетении простыней, лежали мужчина и женщина в своем новом мире страсти.

Поиски Андреа подошли к концу. Все было кончено. Напряжение жестокого финала оставалось с ними, пока они были на острове и даже когда летели в Сан-Хуан; это напряжение исчезло лишь в тот момент, когда они оказались в объятиях друг друга. Наконец все было позади, осталось на острове Сент-Майкл, в ведении властей. Они еще не говорили об этом. Это произойдет позже. Теперь — теперь было время для них.

Губы Зака нашли ее губы, она была готова и ждала его; и он поцеловал ее, словно в первый раз. Она прижалась к нему, дрожа от наслаждения, потому что это была новая любовь, свободная от страхов, сомнений и подозрений, — и они отдались ей, как страстные любовники отдаются радостям первых открытий.

Он обнял ее, поцеловал щеку, подбородок, волосы, позволил своей страсти словно растечься по ней. Он хотел покрыть ее поцелуями, как будто своими губами он может отметить свою любовь, новую любовь, свежую и свободную, какой любовь бывает только вначале. Он остановился, снова поцеловал ее, отодвинулся, чтобы посмотреть, и еще раз поцеловал губы, которые ждали его.

— Я хотел бы смотреть на тебя и целовать одновременно, — прошептал он. — Я готов смотреть на тебя без конца — и наслаждаться тобой.

— Все такое… новое, — сказала Андреа, и это было так волнующе. Но не только; она видела, что у их любви есть будущее, понимала, что это чувство никогда не покинет ее. Это было похоже и на первую любовь, и на вечную любовь. Занавес в конце последнего акта ее прошлого поднялся вновь, открыв ее будущее счастье, пустую сцену, на которой будут день за днем играть Зак и Андреа.

Они наслаждались каждым прикосновением. Она ждала, дрожа, пока его губы не сомкнулись с ее губами; его язык ненадолго погружался в сладость ее рта. Все было так, как в ее воспоминаниях, и все было по-другому. Ее руки вторили его наслаждению, она читала это в его улыбке. Затем она услышала его голос, она знала эти слова, но никогда раньше не слышала их.

— Я люблю тебя, Андреа. — Его слова приносили ей умиротворение и в то же время возбуждали. Он прижал ее к себе, шепча на ухо: — Я любил тебя с самого начала, с того дня, когда ты вошла в мой офис, но теперь я люблю тебя так, как раньше не мог и подумать.

И она знала, что он имеет в виду, потому что тоже чувствовала это.

Зак целовал ее шею, пока руки Андреа гладили его кожу, сдаваясь прикосновениям его тела, твердого там, где она была мягкой, ищущего там, куда она звала. Она никогда не устанет от него, от вкуса его губ, прикосновения его тела. Они подошли близко, так близко к тому, чтобы потерять друг друга, — и это сделало каждую секунду драгоценной. Вместе они были целым, как кусочки головоломки, которые сложились воедино и остались вместе навсегда.

От прикосновения тела Зака Андреа застонала от удовольствия и счастья и вытянулась, чтобы прижаться еще ближе, держа его так крепко, что на секунду почувствовала, как пульсирует кровь в его венах. Почти застенчиво она скользнула по его плоскому животу и ниже, в поисках твердого доказательства его страсти; оно росло для нее, только для нее, пока она держала его. Его руки изучали и ласкали ее круглые гладкие груди, потом он наклонился, чтобы насладиться ее напряженными сосками, — и снова все было как в первый раз. Волна удовольствия прокатилась по телу Андреа. Робость сменилась смелостью.

Это открытие, так поразившее их, подошло к своему пику, сменившись игривыми ласками, которые заставили их желать чего-то большего, чем поцелуи и прикосновения. Они были готовы полностью овладеть любовью друг друга.

Она лежала под ним, волосы разметались, словно темный шелковистый шарф, и в темноте комнаты ее зеленые глаза сияли как изумруды. Она открылась, и он медленно вошел в ее тепло, наполнив ее твердой мужской силой. В этот сладкий момент проникновения она коснулась изгиба его губ, его шрамов, его высоких скул, бровей и наконец погрузила руки в его густые волосы, притянув его губы к своим.

Они двигались в идеальном ритме, медленно, открывая заново то, что уже знали, и что-то большее, отдаваясь своему желанию, желанию, которое связало их крепче, чем были переплетены их тела. Части единого целого, их уже нельзя было разлучить.

Они воспарили над этой комнатой, в сумрак ливня, за пределы неба, вперед, к невидимому солнцу, омывавшему их своими золотыми лучами. Затем это солнце стало ярким, как тысяча солнц, и взорвалось миллионами огней, когда Андреа и Зак вместе дошли до пика. Это был самый прекрасный момент в ее жизни; в ее душе пробудилось что-то, дремавшее до сих пор. Она хотела остановить время, и на краткий быстротечный момент оно действительно словно остановилось.

Когда их неровное дыхание начало выравниваться, Зак лег рядом и прижал ее к себе. Они устроились так, как делают только любовники, которые отдали и получили все, заглянули в душу другого и увидели там себя. Они достигли совершенства и мирно заснули.