— …И вот теперь, друг мой Еремеев, после того, как мы убедились, что случай твой далеко не уникален, пытливый ум должен бы задаться более общим вопросом — ПОЧЕМУ ВООБЩЕ ИСЧЕЗАЮТ ЛЮДИ. Как физик я поставил бы еще один, дополнительный вопрос: КАК они это проделывают. И тут возникает целый ряд гипотез, каждая из которых… Впрочем, давай-ка я сначала вторую бутылку все-таки открою, ибо подобный полет мысли нуждается в подкреплении…

Да, вот вторая-то бутылка коньяка оказалась явно лишней. Совершенно лишней она, зараза, была! То есть полет мысли у друга детства Гони Беспалова, безусловно, приключился и даже на какое-то время вовлек мысли Еремеева в свое парение, но сейчас, утром, проснувшись лишь в одиннадцать и борясь изо всех сил с мутотой, он, Еремеев, почти обо всем забыл, и только потрескивал в больной голове заданный Гоней еще до полета вопрос: "Почему вообще исчезают люди?.."

Он поймал себя на том, что в первый раз за минувшие полгода начинает утро не с привычного уже для себя вопроса: "Почему исчезла Ирина?" — а вот так вот, более обще. И причина была не в Гоне, появившемся позже, к вечеру, а в этом интернетовском сайте, на который он, Еремеев, случайно натолкнулся еще вчерашним днем. Так он и назывался, этот сайт: ИСЧЕЗНОВЕНИЯ.

Еремеев и не подозревал, что в мире едва ли не ежечасно происходили подобные случаи: люди попросту исчезали, и все дальнейшие поиски исчезнувших захлебывались в пустоте. В электронном океане всплескивались безнадежные голоса:

— Ушел и не вернулся…

— Ушла и пропала…

— До сих пор не найдена…

— …Обращения в милицию до сих пор не дали никаких результатов…

— Господи, кто-нибудь! Умоляю, откликнитесь, если вдруг что-то знаете!..

Ему казалось, что и его уже ослабевший крик пробивается из этого многоголосого хора:

— Господи! Кто-нибудь! Если знаете, если слышите — откликнитесь!..

Не откликались.

И разум не находил ответа. Все было слишком запредельно для него, для разума.

Это случилось три месяца назад. Ирина перед обедом, вдруг спохватившись, выбежала за сметаной в гастроном, что находился от них через дорогу. Еремеев видел в окно, как она вышла из подъезда, как перебежала через улицу, как успела перед самым перерывом проскользнуть мимо толстой женщины в белом халате, уже закрывавшей дверь.

Прошло десять минут, пятнадцать, а она все не выходила наружу. Помнится, он с легким раздражением подумал, что борщ, похоже, придется заново разогревать…

Через полчаса стало не до борща. Он выскочил в одних домашних тапочках и сквозь окна гастронома увидел, что в торговом зале нет никого.

Едва дождался открытия. Толстушка в белом халате подтвердила, что помнит, как вбежала какая-то "деловая": "Сметанки ей только!.. А нам на перерыв задерживайся…" Однако продавщица молочного отдела Ирину решительно не помнила. Не подходил перед перерывом никто за сметаной, и все тут!

Еремеев кинулся в подсобку: Ирина, увидев, что дверь закрыта, могла выйти через нее… В подсобке у самой двери два грузчика играли в домино. Зачем-то, спрашивая про Ирину, он тряс у них перед носом писательским билетом старого образца — красной книжицей с изображением ордена Ленина. Хотя вождь был давно уже не в особом почете, но к его абрису грузчики отнеслись с немалым почтением, стали величать Еремеева, возможно сочтя его за прокурора, "гражданином начальником", впрочем, проку от этого было мало: клялись на чем свет стоит, что сидят здесь не вставая уже два часа, и никакая женщина, тем более незнакомая, за это время мимо них решительно не проходила.

Пожалуй, самые мучительные минуты того проклятого дня — это когда, вернувшись домой, ждал ее еще часа три, строя какие-то совершенно нелепые предположения.

Наконец-таки, не выдержав, помчался в милицию. Но там узнал, что дела по исчезновению заводят никак не раньше, чем через двое суток.

В течение этих двух страшных суток по десятому разу обзванивал всех знакомых, пил, чтобы унять тряску во всем теле, трезвел, снова пил.

Через двое суток дело в милиции, правда, все же завели, но больно уж нехотя. С виду лейтенант, принимавший заявление, был серьезен, но Еремеев чувствовал, что в глубине души он лишь усмехается:

— Сколько, говорите, лет пропавшей-то? Говорите, тридцать семь?.. М-да… А отношения-то с супругой у вас какие были?

То-то и оно, что отношения у них не раз давали трещину — иногда по пустяковым, а иногда и по весьма серьезным причинам. Особенно в последние года два. Однако он предпочел ответить:

— Хорошие отношения.

— Да… — отозвался лейтенант. — Тут как раз, помню, был случай: семидесятилетняя бабка от мужа сбежала, он говорил — уже пятьдесят лет жили с ней душа в душу. А она только спустя два года у дедка какого-то, друга детства, в Сызрани обнаружилась. Так что напрасно вы так сильно тревожитесь — оно, сами видеть изволите, по-разному в жизни бывает.

В частном детективном агентстве "Виктория" к его беде отнеслись с большей чуткостью, чем в милиции, были достаточно деликатны, чтобы ни о каких дедках из Сызрани не упоминать, а уж о чем там про себя подумали — Господь им судья. Даже выделили для ведения розысков Ирины сыскаря, некоего пожилого Валентина Никодимовича с интересной фамилией Небрат, тот пол суток изводил его самыми, казалось, далекими вопросами касательно Ирины и ее жизни с ним. Однако толку от обращения в эту самую "Викторию" все равно было чуть — за истекшие шесть месяцев никаких результатов.

Она исчезла. Безнадежно, с концами. Будто тогда вдруг в одно мгновение обратилась в бесплотную душу, сразу растаявшую в мареве дня.

КАК ЭТО МОГЛО ПРОИЗОЙТИ? КАК И ПОЧЕМУ ВООБЩЕ ИСЧЕЗАЮТ ЛЮДИ?..

— …Стало быть, мой друг Еремеев, мы остановились на вопросе — КАК они это проделывают?.. Давай-ка рассмотрим его абстрактно, безотносительно к твоему случаю. Гипотезы насчет всяких там инопланетян с их тарелками, похищающими людей, и провалов человека в иные пространства я сразу отбрасываю как пригодные только для ненаучной фантастики. Но вот тебе объяснение попроще. СУБЛИМАЦИЯ!.. Ты не хлопай, не хлопай, Еремеич, глазами, еще в девятом классе средней школы должен был проходить!.. Ладно, для неучей объясняю. Как лед превращается в пар? Сначала он тает и становится водой, а затем уже вода становится паром. Но при некоторых условиях происходит та самая сублимация: лед обращается в пар, минуя жидкое состояние. Теперь вернемся к нам, к хомам саппиенсам. Что есть для нас кончина в нашем обычном понимании? Во-первых, это утрата нами упорядоченной, как кристалл, телесной оболочки и образование чего-то аморфного, именуемого прахом, а во-вторых, отделение чего-то неуловимого, как газ, именуемого душою (если мы примем как данность факт ее существования). Так вот, представь себе, что иногда происходит нечто наподобие сублимации. Фаза, которую мы назвали прахом, по неведомым покамест причинам опускается, и тело сразу обращается в невидимую для наших глаз душу… И для развития этой — согласись, неординарной — мысли предлагаю предварительно сбегать…