В такие минуты "римлянин" обычно хихикал, растворившись под одеялом.

— …Или… — (уже в какой-то другой день говорил Иоанн). — Или: как свежа порой память о яствах мирских, о роскошных залах с вереницей мазурки, скользящей по паркету, о раззолоченных одеждах с муаровыми лентами наискось груди. Откуда? И чьего бытия?.. Оттуда же, наверно, откуда у этого бедняги химерная память о каком-то его кайзере… Вильгельме, кажется… ("Хе-хе, Der Dummkopf spricht, der kluge Mensch hort! [52] " – доносилось в таких случаях из-под одеяла, на что и фон Штраубе, и Иоанн уже приучились не обращать внимания.) Откуда, снова спрошу я вас, — продолжал Иоанн, — если место мое – пустыня, пища – акриды и дикий мед, а вся одежда – власяница из верблюжьей шерсти и кожаный пояс на чреслах? Удел же мой был – ожидание Того, Кто воспоследует за мной, Того, Сильнейшего меня, у Которого я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви Его… Но как танцевала, Боже, как она танцевала!..

Эта жизнь в доме для умалишенных, более напоминающая небытие, постепенно затягивала и, когда не мучили фантомные боли памяти, привносила в душу лейтенанта неведомое досель умиротворение. Вполне сносная пища, трижды в день доставляемая безмолвными санитарами, нескончаемое философствование безумного Иоанна, хихиканье под одеялом плоского римлянина, — этот шесть на шесть аршинов мир был, в сущности, не хуже, чем тот, другой, огромный, отгороженный решетками, с его заботами, треволнениями и тайнами.

Про тайну свою, про свое "le Destination Grand", фон Штраубе вспоминал как-то вчуже, словно о вычитанном в романе. И так же – спокойно, будто о чужом – однажды поведал о ней Иоанну.

Реакции, которая на это последовала, он никак не ожидал даже от безумца.

— Господи! — воскликнул старик; его округлившиеся очи смотрели куда-то мимо алебастровых ангелов, к запредельности. — Господи, свершилось! — Лицо его уже было воистину лицом библейского пророка. — И звезда явится на небе, и придет Гаспар с дарами от стран Востока…

— Да, да, Гаспар… — подтвердил фон Штраубе.

— Значит, он являлся уже? — спросил Иоанн. — Стало быть – уже близится пора… И придет Валтасар от стран Юга, от людей с черною кожей, и придет Мельхиор от белокожих людей из стран Запада. По зову звезды явятся они с трех своих сторон – и тогда настанет день!..

Даже Римлянин, только что привычно хихикавший под одеялом, мигом затих и, чуть приспустив одеяло, выставил из-под него одно ухо.

— Настанет день! — повторил пророк. — И узрю наконец разверзающиеся небеса и Духа, как голубя, слетающего на землю! И преображение ниспадет на грешный наш мир!.. И с умилением воззрят праведники…

…сороковой по счету рассвет, осторожно прокравшийся между решетками с воли. Сороковая утренняя каша, означившая сороковой по счету день его небытия.

Со стороны кровати, на которой лежал Herr Oberst, из-под одеяла доносился скребущий звук затачиваемого железа. Затем на свет показалась плоская голова Римлянина. Некоторое время рыбьи глаза оценивающе вглядывались в фон Штраубе, на лице угадывалась мыслительная работа. Римлянин неожиданно подмигнул и высунул руку с зажатым в ней безобидным с виду обеденным ножом с закругленным концом. "Римлянин" приложил лезвие к краю своего кайзеровского уса, и на простыню посыпались волосы: нож оказался острым как бритва.

Другая сторона лезвия была зазубренной. Herr Oberst со словами "Вжик-вжик!" несколько раз провел ею по железной спинке кровати. Нож мог одновременно служить и отменным напильником, о чем свидетельствовал образовавшийся глубокий рубец.

— Leiseer! — приложил он палец к губам. — Wir werden von hier aus ausgerissen werden, ich schwore vom Kaiser Willhelm! Ich horte alles. Ich werde ihnen Freiheit zuryckgeben! [53] .

Иоанн поднял голову с подушки.

— Ты должен отправиться в мир, — изрек он, — такова твоя доля.

— А вы? — спросил лейтенант.

— Нет, я останусь – задержу слуг Иродовых, если в том будет нужда. Да и голова моя должна же наконец занять уготовленное для нее Господом место. Что касается тебя, Сын Человеческий, то сорок дней в пустыне – того для тебя довольно. Ступай!

— Heute in der Nacht, — сказал Римлянин. — Sie sind fertig? [54]

Фон Штраубе обвел глазами обитель, с которой уже успел свыкнуться и стерпеться.

— Ich bin fertig [55] , – проговорил он.

Sapienti sаt [56]

Его высокопревосходительству

действительному тайному советнику

графу ***

(Строго конфиденциально)

Ваше Сиятельство.

Сим имею честь сообщить, что подозреваемый в государственной измене лейтенант флота Штраубе допрошен мною лично и как находящийся не в себе временно препровожден в подведомственный особняк "Тихая обитель".

…в том числе оскорбительные намеки на деятельность государственных лиц, включая…

("…включая Ваше Сиятельство?" Нет, осторожней надобно, ротмистр, осторожней! "Тихая обитель" – она не только для обезумевших лейтенантиков.)

…включая некоторых высокопоставленных лиц…

("Вот так оно в самый раз!")

…Временно изъят найденный при нем ларец с ассигнациями и ценными бумагами в общей сложности на 900 тыс. рублей. Судя по инициалам на ларце, оный принадлежал исчезнувшему капитан-лейтенанту Бурмасову, также, по нашим данным, замешанному в связях, которые…

Касательно бумаг, похищенных Штраубе в Адмиралтействе. Как установлено, в них содержались сведения об изменении пищевого довольствия матросов Черноморского флота:

— говядины – с полуфунта до 0,4 фунта в день;

— капусты – с 1,5 фунта до 1,2 фунта в день;

— селедки – с 1 фунта до 1,1 фунта в день…

("Сиди тут до вечера, переписывай эту муть!")

— …также о замене изюма, отпускаемого для воскресного компота, на урюк, с сохранением того же количества 0,15 фунта в неделю, и о замене баранины на свинину в прежнем соотношении.

Иных сведений в указанных бумагах, как удалось выяснить, не наличествовало.

…решение о содержании названного лейтенанта Штраубе в "Тихой обители" в зависимости от дальнейших распоряжений со стороны Вашего Сиятельства…

За сим остаюсь…

…Вашего Сиятельства,

ротмистр Отдельного Корпуса Жандармов

В.С. Ландсдорф

Его благородию

жандармскому ротмистру

Ландсдорфу

(Секретно)

…взятого под наблюдение объекта фон Ш.

…с того пожарища, прихвативши какой-то ларец и глухонемую девицу, а потом схвативши извозчика…

("А, черт, бегай за ним по всему городу за пятнадцать целковых жалованья в месяц, да в дрянном пальтице на рыбьем меху!")

…исчез в неизвестном направлении.

…Был замечен далее входящим в Зимний Дворец с главного входа…("Надо бы и на выходе, конечно, как положено, проследить, но корнешоки у Марфы Лукиничны были ох как сладки, особливо под телятинку, да под можжевеловую! И сама, сама-то Марфа Лукинична!.. Хоть и тридцати пяти годочков – а, право, как вовсе молоденькая!..") …откудова опять же исчез в неизвестном…