Это было началом войны. Король встал и торжественно объявил об этом на Королевском Совете.

— Я сам отправлюсь в поход и лично возглавлю войско! — воскликнул Карл.

Франсуа Алансон многозначительно взглянул на Генриха, ибо слова короля опровергали смысл их недавнего разговора.

— Нет, сын мой, — возразила Екатерина, взяв за руку своего любимчика Анжу и подводя его к столу, — вы останетесь здесь. Одно ваше присутствие в городе должно вселять дух победы в парижан. Вместо вас поедет главнокомандующий, ваш брат Генрих.

Карл закусил губу. Игла ревности своим острым жалом кольнула его в сердце. Однако он не решился возразить матери; к тому же он не знал, что она поступила так, не желая давать слишком большую власть Гизам.

Теперь Генрих Анжуйский с торжеством поглядел на Франциска; тот понимающе, чуть заметно кивнул.

— Кстати, Анри, — продолжала Екатерина, — ты можешь взять с собой Франсуа. Пусть понюхает порох, это пойдет ему только на пользу.

И снова Генрих многозначительно посмотрел на Алансона. И так как младший брат явно колебался, не зная, что сказать, Генрих быстро ответил:

— Нет, матушка, будет лучше, если он останется здесь. Навоеваться он еще успеет, к тому же я не хочу подвергать его всяким случайностям, могущим произойти с нами в этом походе. И коли такие произойдут, то потеря одного сына не будет для вас столь тяжелой, как обоих сразу.

— Он прав, — неожиданно поддержал брата Карл, — пусть едет один, а Франсуа останется дома. Он еще слишком юн, и не надо, чтобы он стеснял своим присутствием главнокомандующего.

— А что вы скажете, сын мой? — обратилась Екатерина к Франциску Алансонскому.

— Повинуясь воле его величества, а также старшего брата, я останусь подле вас, матушка, — ответил Франсуа, кланяясь.

— Что ж, поступайте, как знаете, — произнесла Екатерина. — Ну а что касается вас, Генрих, то на днях вам предстоит выступить с войском в Этамп, а потом к Пуатье, где вас будет ждать герцог Монпансье со своими солдатами. Объединившись, вы начнете поход на Ла Рошель. После того как Таванн проворонил Конде, все вожди гугенотов собрались там, и надо покончить с ними одним ударом.

В это время доложили о приходе маршала де Таванна. Екатерина, кардиналы Лотарингский, Бурбонский (родной брат Людовика Конде) и герцог де Немур переглянулись.

— Вот он и сам пожаловал, — проговорил Карл Бурбонский.

Кардинал де Гиз повернулся к королю:

— Выслушаем его, ваше величество. Уж теперь-то мы узнаем, кто был виновен в том, что мы упустили Конде в Нуайе.

Вошел Таванн, но не один. Рядом с ним был еще один человек — капитан Монтескье. На лице маршала следы гнева, усы грозно топорщатся в стороны, рот перекошен. Капитан бледен, в глазах отчаяние, на лице — смущение.

— Подойдите ближе, маршал, — властно приказала Екатерина. — Сюда, к самому столу. Где теперь ваше войско?

— К югу от Парижа, государыня, и растянулось от Шартра до Фонтенбло, защищая столицу от внезапного вторжения врага.

— Как вы сказали, от внезапного вторжения? Вы полагаете, положение столь серьезно? Кто же, по-вашему, может напасть на Париж, если вожди гугенотов все в Ла Рошели?

— Не все, ваше величество, остались Д'Андело и Субиз. Они прибыли из Англии и теперь во главе войска двигаются с севера на юг в сторону Ла Рошели. Конде с адмиралом, по-видимому, их ждут, но в Пуату стоит герцог Монпансье, он не позволит им соединиться; уже сейчас гугеноты, боясь его, не смеют носа показать из Ла Рошели.

— Вряд ли Д'Андело сунется сюда, маршал, — проговорила королева. — По моим сведениям, у него недостаточно сил для того, чтобы взять Париж. Отправляйтесь лучше на юг, Немур говорит, будто Д'Асье движется из Прованса на помощь ларошельцам. Это так, герцог? — и она посмотрела на Немура.

— Совершенно верно, мадам. Необходимо встретить их на границах Гаскони, пока Конде не получил значительного подкрепления.

— Вы поняли, Таванн?

— Да, ваше величество.

— Отправляйтесь немедленно. Но прежде объясните нам, как вы упустили Конде. Кстати, кто это с вами?

— Капитан Монтескье, мадам. Они вдвоем с капитаном Лесдигьером должны были охранять западные ворота Бургундии и не дать, таким образом, улизнуть Конде и Колиньи, если бы тем вздумалось удирать именно этим путем.

— И что же сделал Конде? — спросила королева.

— Он именно так и поступил, — опустив голову, ответил Таванн.

— Браво, маршал, кто бы мог подумать! Вы, конечно, не могли этого предвидеть?

— Ему оставался единственный путь к спасению — через восточную границу Бургундии выйти на соединение с принцем Оранским. Именно на этом направлении я и сосредоточил свои главные силы, но часть войска все же послал на запад. И именно это место выбрали гугеноты для бегства из Нуайе.

— Почему, как вы думаете?

— Точно не знаю, мадам, но догадываюсь, что, будучи предупрежден о такой расстановке наших сил, он и сумел обмануть нас.

— Кто же предупредил его, Таванн? Уж не вражеский ли лазутчик завелся в вашем окружении?

Таванн молчал, не зная, что ответить.

— Господин Монтескье, а что скажете вы? — спросил король. — Чем объясните, что войско протестантов беспрепятственно миновало ваши кордоны и переправилось через Луару?

— С позволения вашего величества, — поклонился Монтескье, — я расскажу, как сие случилось, и вы поймете, что ни моей, ни вины Лесдигьера здесь нет.

— Рассказывайте. И помните, если вас уличат в обмане и пособничестве протестантам, сурового наказания вам не избежать.

С видом обреченного, Монтескье подробно изложил все, что произошло в тот самый день, когда выяснилось, что Конде с войском благополучно избегнул ловушки. Едва он закончил, как герцог де Немур тут же спросил:

— Где этот капрал сейчас? Вы допросили его? Почему не привели сюда?

— Ваша светлость, — ответил Монтескье, — капрал таинственным образом исчез на другой же день.

Это было правдой. Так приказал тому Лесдигьер, справедливо полагая, что вина в любом случае ляжет на капрала, а потому ему надлежит незаметно исчезнуть и, переодевшись в крестьянскую одежду, пробираться в Ла Рошель к своим собратьям. Только так он сможет избежать виселицы. Капрал так и сделал, и теперь «крайним», за неимением подлинного виновника, оказался Монтескье. Его тут же обвинили в том, что он не смог должным образом рассредоточить своих солдат по западной границе Бургундии. Он попытался оправдаться тем, что у него было мало людей, и тут Таванн, почувствовав, что сейчас примутся за него, заявил, что предупреждал обоих капитанов о городском ополчении Отена и Осерра, которое и надо было привлечь для защиты границ.

Таванн лгал. Такого приказания он не отдавал. Но если бы Монтескье сказал сейчас об этом, то, во-первых, ему бы не поверили, а во-вторых, Таванн впоследствии сжил бы его со свету, если до того король не отправит его на галеры. К тому же дело оборачивалось выгодной стороной и для самого Монтескье. Рассудив так, капитан, не моргнув глазом, ответил:

— Это так, но города не оказали нам помощи, а их старейшины объяснили это тем, что у нас достаточно и своих солдат, в то время как им самим нужны люди для отражения возможного нападения гугенотов.

— Это необходимо проверить, — произнес кардинал Лотарингский. — Если окажется, что дело обстоит действительно так, мы снимем подозрения с господина Монтескье. Позвольте, сир, я отдам необходимые распоряжения?

Король кивнул.

— Господин Нансе! — крикнул кардинал.

В дверях тут же показалось непроницаемое лицо начальника дворцовой стражи.

— Немедленно пошлите человека в Осерр и Отен. Пусть выяснит, действительно ли к их городским старшинам обращались с просьбой о помощи людьми солдаты, стерегущие западную границу Бургундии. Как только узнает, пусть тотчас возвращается.

Нансе поклонился и исчез.

Капитан почувствовал, как сердце его проваливается. Этого он не предвидел и в отчаянии взглянул на маршала, ожидая, что тот поможет ему, но лицо Таванна было безучастным, ни один мускул на нем не выдал ни его мыслей, ни его волнения. И Монтескье понял, что он пропал, если не случится нечто, что поможет ему выкрутиться из создавшегося положения. Между тем Карл Лотарингский продолжал развивать свою мысль: