– Серьезно? А тебе не кажется, что мне хочется отдохнуть от этих разговоров?

Элли отвела взгляд:

– Я кое-чего не понимаю. Он нахмурился:

– Ты с кем-нибудь разговаривала?

– Да нет. – Ей вдруг показалось, что они перебрасываются словами как будто сквозь дымовую завесу. – Я и в школу еще не ходила.

Они смотрели друг на друга молча.

– Если меня посадят, Элли, это конец.

– Знаю.

– Там такие есть люди… – Его голос оборвался, и он покачал головой, словно показывая, что видел такое, о чем говорить невозможно. – Это были худшие две недели в моей жизни.

В его глазах промелькнуло что-то… их мрачный блеск напомнил ей ту осень, когда он сломал руку и сидел на футбольном поле, воя от ярости, потому что теперь придется пропустить весь сезон, а его только что взяли в команду. Она отвернулась.

– Ну вот, – сказала она, – закончила. – Пригладила руками растрепавшиеся пряди. – Вроде симпатично.

– Симпатично? – Он взъерошил свой ежик. – Я не на такой эффект рассчитывал.

– А на какой?

– Хотел выглядеть как можно более невинным. – Он улыбнулся ей, глядя в зеркало. – Безобидным, вне подозрений.

Сидя на кровати, она смотрела, как он смахивает волоски со своей майки. Он побрызгал подмышки дезодорантом, плеснул лосьон после бритья на ладони, потер их друг о друга и похлопал щеки.

– Мне придется идти в суд и отвечать на вопросы? – спросила она. – Или они просто зачитают мои показания?

Словно не слыша ее, он натянул новую полосатую майку. Они с мамой купили ее на прошлой неделе; ценник все еще болтался сбоку. Он оторвал его и вручил ей:

– Выбросишь.

Она сунула ценник в карман:

– Ты меня слышал?

Он поправил майку, разглаживая морщинки перед зеркалом:

– Ты единственная была дома все время, значит, ты – главный свидетель. Так что в суд идти придется, не сомневайся.

У нее в животе все сжалось.

– Но они же не смогут заставить меня говорить.

– Если ты ничего не видела, не смогут.

Она кивнула. При взгляде на него ее охватила смесь жалости и страха, потому что мысль о том, что она должна и не должна говорить, ее пугала. Она уже две недели на этот счет переживала. Однажды дошла до того, что представила, будто взорвалась атомная бомба и никто не выжил, кроме нее. В этом выдуманном мире она бродила, открывая и закрывая двери, гоняя пыль ботинком и рассматривая вещи. И было так спокойно.

Она закусила губу:

– Когда меня в полиции допрашивали, я сказала, что, когда ты и все остальные вернулись, я сразу пошла наверх спать.

– Ну, тогда все в порядке.

Элли бросило в жар, когда она вспомнила, как встала с дивана в тапках и пижаме. Карин и ее подружка Стейси были такие шикарные, а вокруг них вились ребята – все только что пришли из паба. Девчонки улыбнулись ей, сказали, чтобы оставалась, поболтала с ними. Но по лицу брата она поняла: тот хочет, чтобы она сидела наверху и не высовывалась, – и, чувствуя себя полной идиоткой, Элли сказала, что у нее болит голова, и ушла.

– А еще я им сказала, – продолжала Элли, – что чуть позже выглянула в окно и видела всех на улице.

Том повернулся и уставился на нее:

– Я этого не знал.

– Я просто сказала, что все выглядело так, будто вам весело, а вы с Карин обнимались.

– Ты зачем это сказала?

– Потому что копы должны знать – она к тебе неровно дышала! А что, не надо было?

– Да нет, нормально, – ответил он. – Не расстраивайся. Они меня поджарить хотят, не тебя.

– Она же всю ночь с тобой заигрывала. – Элли сжала кулаки так, что ногти вонзились в ладони. – Ты же когда в спальню пошел за спальным мешком, она наверняка просто на тебя набросилась, и все?

Том поморщился:

– Не могу сказать, что я этим горжусь, Элли, но так, в общем, все и было, да.

Она кивнула:

– Так я и думала.

Он вернул стул на место, под стол:

– Может, хватит уже об этом? Мне не очень-то приятно обсуждать со своей младшей сестрой какой-то несчастный перепихон с этой сумасшедшей девкой. Пойдем лучше вниз, может, им помощь нужна.

Он скомкал газеты и выбросил их в урну. Элли собрала волосы в углу и сделала то же самое. Какая же она идиотка! Зачем напомнила ему о той ночи теперь, когда он в безопасности, дома, с семьей?

– Наряжаться не будешь? – спросил он. – Семейный праздник и все такое… Один за всех…

Он пытался рассмешить ее, копируя отца.

– И все за одного, – ответила она, желая подыграть ему.

Он погладил ее по голове:

– Не забывай о главном.

Еще одно папино выражение. Не забывай о главном – кто ты есть. И на чьей ты стороне.

Они припарковались у реки и зашагали по дорожке к дому. Джеко впопыхах скармливал Майки информацию со странички Тома на «Фейсбуке». Он зашел на сайт с рабочего компьютера, и теперь оба знали, что ублюдок любит гольф и хорошенько поспать, а все друзья с его странички – девушки.

– Любимый актер – Вин Дизель, – добавил Джеко, – хотя не думаю, что это должно нас волновать, потому что ему и «Где Уолли?»* нравится. – Он щелкнул пальцами и засмеялся. – Взять его будет проще простого.

* Детская книжка с картинками. – Здесь и далее примечания переводчика.

Но у ворот Джеко притих. Они стояли, раскрыв рты и пялясь на открывшееся их глазам. Дом светился, как на Рождество: все деревья в гирляндах, факелы – настоящие огненные факелы – расставлены вдоль тропинки.

Джеко присвистнул:

– Блин, да они ни в чем себе не отказывают, я смотрю.

– Совсем стыд потеряли. Говорил же тебе.

Майки дом показался еще огромнее, чем в прошлый раз. В нем, наверное, было не меньше пяти спален, и трава окружала его со всех сторон. На траве росли цветы, яркие даже в темноте, как покупные цветы из магазина, которые просто воткнули в землю. Видимо, счета на отопление этих людей не заботили, наверняка они швыряли деньги налево и направо, включали батареи на полную мощность, оставив дверь открытой, и на ночь даже не проверяли, работают ли электроприборы. Майки это завораживало, но одновременно вызывало отторжение – почему некоторым достается все? почему одним детям все дается за просто так?

– Думаешь, раскусят они нас? – спросил он. Джеко оскорбленно нахмурился:

– Никто нас не раскусит.

– А поцарапанный «ягуар»? Думаешь, поймут, что это я?

– Не парься. У этого ублюдка, поди, много врагов. Ты только ключом своим не тряси. – Джеко в последний раз набрал в легкие дыма и выбросил окурок на дорожку. – Уговор помнишь? Первый, кто его увидит, шлет другому сообщение, после чего переходим ко второй фазе.

Майки проверил, работает ли телефон. Ну, хоть какой-то план. Джеко выступил первым, уверенно открыл входную дверь и вошел в дом, как будто все ему там было знакомо. Майки же обошел особняк сбоку вместе с другими только что прибывшими гостями. За домом был сад. Здесь все выглядело совсем по-другому: Майки показалось, будто он в тропиках; от газовых фонарей шел горячий воздух, а трава была по-прежнему влажной от дождя.

Народу собралась целая туча, как детей, так и взрослых. Они группками стояли на лужайке или сидели за столами в шатре с напитками и тарелками. Майки оторопел, представив, сколько труда пошло, чтобы все это организовать.

Он взял бокал с пивом с подноса официантки и залпом опрокинул половину. Узнает ли его кто-нибудь из школы? Он ее закончил два года назад, а эти ребята, похоже, сплошь из тех, кто в колледж ходит, так что навряд ли. Глотнув еще пива, он попытался сосредоточиться. План – найти Тома Паркера. И сообщить об этом Джеко.

За одним столом сидела группа парней, еще несколько ребят стояли в очереди к шведскому столу и хлебали пиво у ограды. У всех у них был вид откормленных богатеев, как Майки и рассчитывал, но ни один не был похож на нечеткое фото, что Джеко показал ему в машине.

Он разок обошел весь сад по кругу. В колонках гремела музыка, листья на деревьях трепетали, земля тряслась под ногами. Он ненавидел их всех, с их дорогими шмотками, вином и шампанским. Вспомнил сестер, которые сейчас дома: Холли, рисующую безумные картинки коричневыми и серыми карандашами; Карин, которая пытается приготовить что-нибудь на ужин, хотя в доме шаром покати. Мать наверняка спит. А этим людям плевать на его семью. Они пришли, чтобы поддержать Тома Паркера. Да наверняка они сейчас смеются над Карин! Шепчутся, перемигиваются. Это непростительно.