Три дня мы с Йамбой валялись животами кверху в спальне. Я слопал таблетку иммунита; как не случилось воспаления у него – ума не приложу; вся спина была в лохмотьях. На свою я заглядывать боялся. Наверх я послал подряд четыре сообщения о том, что ситуация под контролем, и все равно только Саскачева, как потом оказалось, убедил шефа отказаться от немедленной эвакуации меня на базу – уж очень лихими были мои показатели биометрии.

На второй день Йамба вышел из беспамятства и улыбнулся мне.

– Ты прости меня, Зашибок.

– Ничего, Лягуха, – в тон ему ответил я.

– Да нет. Я дурак, правда. Хотел над тобой пошутить… Я ж там написал «учителями становятся одни мужеложцы», ты если б сказал…

Я не мог с собой ничего поделать и заржал. Смеяться было больно.

– Так вот ты зачем ее сжег?

– Ну конечно!

– Скотина безрогая!

Конечно, после этого мы подружились! Со временем к нам подтянулся третьим Ойпёр и заметно раздавшийся в плечах Ганьтя-Сопля. Потом у Ганьти возникли проблемы с Урмаком, и мы вчетвером их медленно, но надежно решили, потом утонул в реке малыш Усьпя, и в училище приезжала вопить, как положено, его матушка – чистенькая, кругленькая старушка; потом от грудной болезни пошел к Любиме под подол наш маршал, потом за нами приехали по зимним дорогам войсковые посыльные – согласовать заранее, кто из новых капелланов поедет в какой гарнизон.

Была весна, и мы сидели на пригорке, с которого спускалась, проходя мимо училища, дорога к городу – прямо и прямо, меж вспаханных полей. Над долиной тянулся вечерний туман, на дальней стороне легонько светились огоньки деревенских окон. Йамба жевал придурь, я грыз какую-то невинную травинку.

Он внезапно выплюнул зеленую массу и утер рот рукавом.

– Ах, хороша Любима, – сказал он печально.

Я молчал.

– Вот чего бы от жизни надо – взять девку добрую, как родит – изукрасить ее, как картинку, красными да зелеными лентами, чтобы всяк видел, как она матушке нашей служит… Ходить бы за садом да деток пестовать… Хороша Любима, да другому отдана. Хоть не чужая, да и не своя. Сноха, короче…

Я посмотрел на Йамбу. Он покачивался взад-вперед и пристально глядел, как туман все гуще застилает долину.

После зачисления в строжцы Йамба прослужил всего полгода. Их отряд был частично рассеян, частично взят в плен большой группой кочевников, поднимавшихся по реке в охоте за рабами. Беглецы из Йамбина отряда подняли две крепости и налетчиков сильно потрепали, но Йамба погиб.

Если я вам расскажу, как кочевники убивают капелланов… Для вас все равно это останется в лучшем случае жестокой историей. В худшем – чем-то таким, чем не следует грузить не просивших о том людей. А я до сих пор вижу во сне конопатое лицо Йамбы, говорю с ним. И только на грани яви и сна вспоминаю, как именно он умер. И то, что он мог спастись, просто отрекшись… У капелланов ведь есть даже специальная формула для отречения. Просто я знаю точно, почему Йамба промолчал.

Нет хуже матрицы, чем «Румата».

Ветер проворно залезал под воротник и морозил горло. Так недолго и простудиться. Сколько лет живу, а никак не могу освоить искусство наматывания шарфа на шею. В неровном мотке всегда находилась брешь, через которую проникал холодный воздух. Оттуда и бесконечные ларингиты, фарингиты и прочие ОРЗ, преследовавшие меня с детства. В горле запершило. Утренний грудной кашель был лучшим аргументом в споре: курить или нет, – но отказать себе в удовольствии заполнять лёгкие дымом я не мог. Пытался, боролся, но, как часто бывает в борьбе с самим собой, побеждают именно наши привычки. Я был таким же, как и все – рабом своих слабостей, и принимал это как должное.

Первую пару отменили. Преподавателем была старушка прежней закалки. Просто так зачёт не поставит, в отличие от большинства молодых преподавателей. Тактика красивых глазок или энной попытки на неё не действовала. Для получения заветного автографа в зачётке нужно было не только досконально знать содержание предмета, но и понимать, о чём рассказываешь. Мария Васильевна была принципиальной. Зачёт у неё надо было зарабатывать в поте лица. Она была ответственной и требовала от своих учеников того же. Раз не пришла на пару – дело серьёзное.

Одна половинка меня радовалась, что пары нет, но вторая была недовольна, понимая, что пропущенную лекцию придётся восстанавливать в личное время. Жаль, что чудес на свете не бывает. Наличие волшебной палочки урегулировало бы все мои проблемы. Я усмехнулся, представив себя в образе Гарри Поттера.

Ужасно хотелось курить. Я достал сигарету из пачки, похлопал по карманам в поисках зажигалки, но искомый предмет не обнаружил. Как назло, вокруг никого не было. Уже началась следующая пара, поэтому дворик возле центрального входа, где обычно курили студенты, пустовал.

– Воистину неудачный день, – сказал я вслух, подытоживая сегодняшнее утро: проснулся ни свет ни заря и пёрся на другой конец города я зря. Второпях на ходу курить не хотелось, а сейчас, когда можно было спокойно позволить организму расслабиться, возникли трудности.

– Из-за простой мелочи можно проиграть сражение! Из-за проигранного сражения можно проиграть войну!

Я повернул голову на голос. Предо мной стоял мужчина в длинном чёрном плаще и широкополой шляпе того же цвета. По самый нос он был неряшливо укутан в клетчатый шарф. Приятно было осознавать, что не один я испытывал затруднения с этим предметом гардероба.

– Простите, вы что-то сказали? – неожиданное появление незнакомца меня немного напугало. Он возник так стремительно и в то же время незаметно, словно ему был известен секрет телепортации, или он в совершенстве владел тайной техникой бесшумного передвижения воинов ниндзя.

– Я говорю, в нашей жизни маленькая деталь может изменить многое, – ответил он.

Странный какой-то. Подошёл. Вернее сказать, подкрался. Заговорил. Не представился. Хотя меня и не особо интересовало его имя. Ходят тут всякие. Видимо, весна сказывается. У сумасшедших сезонные обострения, а у чудиков – дефицит общения после зимы.

– А у вас не найдётся спичек? – вспомнил я о своей проблеме.

– Конечно. Держи, – незнакомец извлёк из кармана коробок и протянул мне.

Спичка вспыхнула, становясь ещё одной невинной жертвой курения. Я с нескрываемым удовольствием втянул в лёгкие дым. Мужчина продолжал стоять рядом. Молчаливая пауза затягивалась, начиная надоедать своей тишиной. Её хотелось, не медля больше ни секунды, заполнить какими-нибудь словами.

Я сделал это первым, как ковбой после нервного ожидания, выхватывающий из кобуры свой револьвер во время дуэли.

– А вы курить не будете?

– Зачем? – бровь незнакомца изогнулась дугой.

– Ну, хотя бы потому, что вы стоите в месте для курения, – я указал рукой на соответствующую красную табличку. Вопреки всем запретительным санкциям на каждой перемене студенты заполняли это место клубами никотинового дыма. Понимая, что бороться с курением – сизифов труд, декан просто объявил это место официальной курилкой.

– Нет, я не курю, – бровь собеседника вернулась в исходное положение.

– А зачем тогда спички носите?

– Ну, мало ли. Вдруг пригодятся. Вот, например, сегодня пригодились.

Я протянул коробок, возвращая его владельцу.

– Оставь себе. Считай это моим подарком.

– И много вы носите с собой предметов на всякий пожарный случай? – спросил я и положил спички в карман.

– Не знаю. Давно не производил инвентаризацию.

Из-за намотанного шарфа было непонятно, улыбается мой собеседник или нет. Общение с человеком, который прятал свои эмоции, немного напрягало.

– А жвачка есть?

– Вот. Держи.

Передо мной на раскрытой ладони лежала упаковка жевательной резинки.