В каждый исторический момент времени Человек Вечный есть человек смертный, несущий в себе огонь вечной жизни, и он не удобрение для грядущих поколений, против идеи которого решительно возражал и С.Л. Франк («Смысл жизни»), и цитированный уже Н. Бердяев («Смысл истории»). Не подготовка к будущему «сверхчеловеку», а сам этот супермен во плоти, жаль, что хрупкой, уязвимой, смертной.

Франк и Бердяев, возражая против роли «удобрения», апеллировали к справедливости Наисправедливейшего, но понимали под оной свою человеческую справедливость смертного, не может, мол, Бог использовать одни поколения для блага других. Но справедливость Вечного в том, что, заботясь о благе потомков, Человек Вечный заботится о себе любимом. Это, конечно, не означает, что представителя какого-то поколения можно втаптывать в грязь «во имя…». Подобное обращение с человеком смертным противоестественно для Человека Вечного, как всякое мазохистское самотоптание. Обеспечение условий для счастливой жизни каждого поколения есть забота Человека Вечного о самом себе. А это возможно только в том случае, если он себя таковым осознает. При отсутствии сознания работают инстинкты. Таков инстинкт счастья, ведущий нас по жизни. К сожалению, инстинкт без ума приводит туда же, куда и знаменитые «благие намерения».

Трудно подобрать адекватный символ для Человека Вечного. Образ генеалогического древа хорош в том смысле, что иллюстрирует единство поколений в едином организме, из коего нельзя изъять ни корни, ни ствол, ни крону без прекращения существования. Но он совершенно не отражает сложнейшей динамики жизни Человека Родового. Лес – это уже образ для человечества.

Разве что образ множественного потока, в который впадают другие многоструйные потоки, но и сам он впадает в другой, образуя новый поток, временами распадаясь на дочерне-сыновние «рукава». Наверное, все это похоже на кровеносную систему. Но, скорей всего, сие фантастическое явление жизни несводимо к упрощенным символам без потери полноты сущности.

Разве что граф динамической информационной системы? Но это уже не художественный образ в традиционном понимании. Хотя для научной фантастики, пожалуй, и сгодится.

А что человечество? Оно – и Океан, которому ничего не стоит приливной или штормовой волной смыть сложнейшую систему потоков, то есть Вечных Человеков, продемонстрировав, что вечность не есть бессмертие. Оно – и всемирная сеть потоков жизни, питающая Океан. И Океана не будет без питающих его потоков.

Пока Человек Вечный не осознает себя не как гипотезу или модель, а как реальность жизни, со стихией Океана ему не справиться. И система разумных компонентов так и будет оставаться безумной, управляемой инстинктами-программами, которые включают в себя и такие меры регулирования, как эпидемии, войны, локальное повышение агрессивности и глобальные социальные потрясения. Для инстинктов человечества как гомеостатической биоинформационной системы Человек Вечный – всего лишь один из взаимозаменяемых ручейков, а то и капелек его величества Океана.

Кто ж его знает – есть ли в его архиве инстинктов инстинкт сотворения Бога хотя бы планетарного масштаба? А если есть, возможен ли подобный, не акт, конечно, а процесс творения без сознательного участия в нем Человека Вечного?

Определиться с терминологией? Извольте: бог планетарного масштаба – биоинформационная структура, способная к разумной деятельности по управлению планетой и собой, в том числе. То бишь разумное человечество, обладающее коллективным разумом и сигнальной системой соответствующего уровня, коллективной волей, способностью к коллективному выполнению собственных решений. Это уже субъект космического уровня. Истинный Гражданин Вселенной. Достойный пристального внимания научной фантастики.

Коего все чаще удостаивается. Правда, не вполне в том качестве, о котором шла речь, но сам факт того, что планетарный бог принят к литературной разработке, уже показателен. Рождается новый миф о новом боге. Одновременно по нескольким направлениям: переосмысление сущности Бога и Божественного в теологической литературе, остающейся в руслах классических конфессий; создание единой религии со стиранием конфессиональных различий в эзотерической литературе, по своей мифотворческой роли относящейся к философской разновидности фантастической литературы; и собственно художественное моделирование Божественного в литературе, фантастической по жанру.

Миф возникает именно на пустом месте, о котором утверждается, что «свято место пусто не бывает». Выходит, бывает, но недолго. Когда в картине мироздания образуется информационная дыра, ее начинает заполнять миф. Так рубцуется рана.

Дыра же может образоваться по двум противоположным причинам: либо возникает новое явление жизни, требующее объяснения, вписывающего его в картину мира, либо с картины облетают краски, выцветшие под светом новых знаний и под давлением новых духовных потребностей. Чаще всего обе причины действуют одновременно. Миф же о Боге – любой информационной дырке наилучшая затычка, ибо он по определению всеобъемлющ и всемогущ. В смысле, что может все и без особого напряга. По крайней мере, способен все объяснить своим всемогуществом. Неисповедимы пути господни – и кончен разговор!

Одновременны эти причины и в наш исторический момент: и жизнь меняется кардинально, и на старых иконах краски поблекли, хотя в качестве произведений искусства по-прежнему бессмертны, ежели реставраторы постараются.

Главной особенностью нашего времени является смена социально-экономического механизма, даже метаболизма жизнедеятельности человечества. Диалектическое противоборство капитализма и социализма сменило противостояние национального капитализма и финансового глобализма (у некоторых авторов – финансизма), а по сути – финансового империализма. Исторической справедливости ради и в защиту священных авторских прав должен отметить, во-первых, что ситуацию предсказал усиленно спихиваемый с корабля истории В. И. Ленин в работе «Империализм как высшая стадия капитализма», цитировать не стану, во-вторых, между нами, совками, социализма никогда не существовало, ибо никогда не существовало «всенародной собственности на средства производства» и даже «пролетарской» не существовало – «гегемона» отгегемонила «тончайшая прослойка». То, что мы называем «реальным социализмом», есть развившийся из азиатского государственно-бюрократического феодализма государственно-бюрократический же империализм с максимально возможной степенью монополизации экономики. Он ясно продемонстрировал все недостатки абсолютной монополизации. Тоталитаризм есть одно из следствий и одна из разновидностей монополизма. И его не избежала ни одна страна монополистического капитализма, сколь бы демократической она себя ни считала.

Финансизм (глобализм), или финансовый империализм, означает качественно иную разновидность глобального монополизма – создание глобальной мировой финансовой системы, управляющей всей мировой экономикой по оптимальной, с точки зрения эффективности финансовой системы, стратегии. Если интересы национальных экономик станут противоречить интересам глобальной финансовой системы, то национальная экономика будет удушена финансовой удавкой. Именно финансовый империализм отменил «социалистическую систему», поскольку ее монополизм, замкнувшись на себя, не сочетался с монополизмом мировой экономики, коей необходимы прозрачные границы и максимальная степень управляемости подсистем.

Если социальность государственных экономик будет противоречить интересам финансизма, то с социальностью придется проститься – реальные доходы работников, неуклонно превращаемых в рабов, будут планомерно уменьшаться до минимально возможного минимума, дабы снизить стоимость рабочей силы и повысить прибыль. «Мировой кризис» это уже продемонстрировал: потеряли работу миллионы в разных странах, а сохранившие ее согласны работать вдвое больше за ту же зарплату. Это небольшая репетиция грядущих процессов. Потому что снижение эффективности финансовой системы по ее внутренним критериям недопустимо и смертельно опасно.