Ничего не помогало.

Мертвые стояли у ворот рая и ждали неизвестно чего. Просто стояли. Молча и не двигаясь. Петр спрашивал, что им нужно, – они не отвечали. Он кричал, бранился, отправлял их домой – без толку. Повесил табличку «Бога нет», но мертвые не ушли. Потом он начал стрелять. Просто так, от безысходности.

Пули опрокидывали мертвых, и они оставались лежать. Задние ряды вставали ровно на то место, где пали их товарищи. Все вновь замирало.

Петр ругался, пулемет стрелял, дождь лил, ворона приносила пули. Ничего не менялось.

А потом он просто устал.

Постоял в очередной раз возле двери, не смея войти. Постучал несколько раз, прислушиваясь к малейшему отголоску – ничего, кроме шума дождя. Робея от собственной наглости, отворил дверь в чертоги Господа и никого не увидел.

Грязные потеки на белоснежных стенах, поблекшая позолота, вспучившиеся пузырями картины, паутина в углах. И никакого Бога. Никого.

Петр обошел комнату и встал напротив креста, свисающего на цепях перед окном. В то время когда здесь еще было кому распускать слухи, говорили, что это тот самый.

Привратник встал на колени и преклонил голову, откинув капюшон плаща. Прошло несколько томительных минут, вполне достаточных, чтобы зов достиг Господа, где бы тот ни оказался.

Шумел дождь.

Петр, осторожно ступая, прошел к дверям. Обернулся, разглядывая свои мокрые следы, и почувствовал лишь пустоту. Он аккуратно притворил за собой дверь и вышел. Крылья выбились из-под плаща и теперь мокли под дождем. Петр расправил их, но тут же спрятал назад.

Он прошел к воротам и долго смотрел одному из мертвых в глаза. У него не было губ – это казалось странным. Лицо есть, а вместо губ – провал с желтыми зубами.

Капля упала на лицо мертвеца и покатилась, словно слеза. «Может, это и есть знак?» – спросил сам себя Петр, но ответа он не знал.

Хотелось чего-то такого, чтобы все сразу стало понятным. Нужно было какое-то руководство к действию. Призыв.

«Слеза мертвеца – это знак?» – еще раз спросил Петр.

Вторая капля упала совсем рядом с первой и тоже покатилась вниз.

Петр посадил ворону на плечо, подхватил пулемет и вернулся к воротам. Снял табличку, которую он написал для мертвых, и внес необходимые исправления.

Когда он вышел из рая – мертвые расступились, давая ему дорогу. Не оборачивались, не смотрели в спину, а просто сделали шаг в сторону. Половина в одну, половина в другую – вот и дорога.

На воротах осталась висеть табличка «Никого нет».

Маленькая тучка отделилась от своих и зависла над Петром.

В раю по-прежнему были дождь, ворона и пулемет. Только теперь Петр сам стал раем.

Он шел, а они не кончались. Мертвые не кончались и не повторялись, во всем своем разнообразии. Одетые, в лохмотьях, голые. Выглядевшие живыми, недосчитавшиеся конечностей, но упорно стоявшие, словно ничего не происходило. Тех, у кого не было одной ноги, поддерживали соседи. Те, у кого двух, стояли на коленках или прямо на обрубках, застыв в невозможной для живых позе. Изредка встречались те, кто нес в руках чужие головы.

Вскоре мертвые начали разговаривать. Обмениваться друг с другом ничего не значащими фразами.

– Привет! – кричал один, размахивая рукой.

– Салют-салют! – отвечал другой, почему-то стоя спиной.

– Как живешь?

– Машину купил?

– Жена у тебя красавица.

– Молодец, неплохо поднялся.

– Похудел-то как.

– Ну, ты заходи, не забывай.

Они стояли на одном месте. Двигались только руки и губы. Голоса были необычайно живыми. Их было приятно слушать, с ними хотелось разговаривать, – но мертвые не замечали Петра. И друг друга тоже. Общий хор голосов складывался в подобие пустого трепа, но он был искусственен и оттого мертв.

Не всегда умирают телом, иногда смерть забирает дух, насмешливо наблюдая за долгой агонией.

Петр простоял минут пятнадцать. Потом развернул брезент и достал пулемет. Плащ упал на землю, крылья освободились, Петр взмыл в небо.

Он стрелял, пока патроны не кончились, и еще минут пять после. Уже одними проклятьями, которые вырывались из нагретого ствола, вспыхивая снопом искр, и тоже разили без промаха.

Ворона каркнула, когда он опустился, и вернулась на плечо. Петр сел на плащ и долго наблюдал, как над раскаленным пулеметом поднимается облачко пара.

Рядом стояли другие мертвые. Сделав несколько шагов, втаптывая павших, они вновь принялись за свою болтовню.

– Вот ты учудил, конечно.

– Сам знаешь, как оно бывает.

– Да ладно, можно подумать ты не изменял.

– Офигенски все прошло, скажу я вам.

– Жуй-жуй, пока дают.

– Ну и ржачный ты тип.

– Займи денег, а?

Петр слышал только дождь и был очень благодарен ему за это.

Пулемет он оставил, набросив сверху брезент. Выплавлять пули больше было негде. Мертвые перестали говорить и молчали под аккомпанемент дождя. Странная, немая музыка, от которой по телу бежали мурашки, а перья на крыльях топорщились, пытаясь сбросить плащ.

Теперь ворона приносила ему глаза.

Небывало-красные, как на фотографиях. Испещренные кровяными прожилками, будто зрачок лопнул и теперь вытекает.

Задумчиво-синие, окаймленные белым. Кусочек неба, окруженный облаками. Такие глаза смотрели куда-то мимо, не видя Петра, мертвецов и вообще ничего.

Переполненные ненавистью черные. Он ощущал злобу, которая таилась в них. Тихий шум проклятий врывался в голову. Неуютные глаза.

Песочно-желтые. Пропахшие ненавистью, потом и раскаленной славой. Петр не мог понять, достигли ли они того, чего желают, или не успели.

Затягивающе-зеленые. Погружающие внутрь себя, как в болотно-колдовской водоворот. Секреты тайных зелий мелькали внутри глаз.

Петр внимательно всматривался в каждый принесенный вороной шарик, но не видел ни тени жизни. Лишь посмертие и затаенная тоска по несбывшемуся и потерянному.

Ему захотелось найти зеркало и посмотреть в свои глаза. Когда-то они были белыми, словно у слепца, который видит иначе, чем другие, и оттого замечает больше.

В какой-то момент он шел и жонглировал глазами. В другой – осознал себя разговаривающим с ними. Когда рука потянулась к лицу, чтобы вырвать око и вставить на его место другое, Петр ударил по ней.

Стоял и смотрел, как капли падают на две простертые длани. На одной был мир, который можно узреть чужими глазами. На другой – вода.

Петр умылся и выкинул подарки вороны, втоптав их в грязь. Он не получал от этого наслаждения, просто ему казалось, что так надо, потому что выбор должен быть окончательный.

По этой же причине он свернул шею вороне, когда она вернулась с очередным глазом, сверкающим серо-стальным отблеском.

Теперь с ним был только дождь.

«Почему ушел Господь? – спрашивал себя Петр. – Когда он ушел? Куда делись остальные?»

Вопросы висли в воздухе, сгущаясь туманной изморозью. Вскоре Петру стало трудно дышать из-за того, что все вокруг было забито вопросами. А они лезли и лезли неудержимо, осыпаясь песчинками убегающего времени.

«Почему мертвые пришли к воротам рая, но не пытаются войти? Почему их так много? Когда кончится дождь?»

Свежего дуновения ответов не предвиделось, а дождь и не думал прекращаться.

Из-за тумана Петр пропустил момент, когда мертвые превратились в скелеты. Истлевшие лохмотья, поскрипывания, щелчки костей налетели на него разом, стоило туману осесть.

«Зачем вы здесь?» – в тысячный раз спрашивал Петр и слышал в ответ лишь стук зубов. От холода или от ветра – неведомо.

А ветер усиливался. Налетал, норовя разогнать тучу, повисшую над Петром. Завывал трубным гласом Судного дня. Раскачивал скелеты, подобно диковинным деревьям. Ветер был теплым.

Уставшему от промозглого холода Петру он казался спасением, несмотря на то что дождь теперь бил в лицо. Крылья вынырнули из-под плаща и затрепетали, согреваемые ветром.