Схватив камеру, Майк нащупал и нажал кнопку «Пауза». Он стоял на коленях в своем пустом доме, задыхаясь и прижимая руку к груди, как будто ожидая приступа стенокардии. Ему казалось, что, как только он подумал обо всех, кто уже мог посмотреть кассету, у него на секунду остановилось сердце, но в действительности эта мысль привела к временной остановке умственной деятельности. Его нейроны отказывались выстреливать, или что там еще они должны были делать, возможно, соединяться, о чем свидетельствовал тот факт, что ему никак не удавалось породить следующую мысль. Слишком ужасной была предыдущая, из которой вытекали такие жуткие последствия, что Майк даже думать о них пока не решался. В его мозгу замелькали картинки, одна страшнее другой, а под картинками значились подписи: «полиция», «изнасилование», «алкоголь», «пресса»… Эти слова были страшным сном директора любой школы, в какой бы последовательности они ни стояли в предложении. Он подумал, что необходимо повнимательнее рассмотреть девушку, чтобы выяснить, насколько добровольным было ее участие в этой… этой ужасной сцене, свидетелем которой он неожиданно стал. Майк не решился перематывать пленку и пересматривать все с самого начала, а просто ткнул пальцем в кнопку «Воспроизведение». Ему хотелось замедлить это самое воспроизведение, но не для того, чтобы насладиться происходящим (о господи, конечно, нет!), а чтобы лучше подготовиться к столь близкому и столь страшному будущему, чтобы перейти в него из настоящего постепенно, а не одним прыжком.

Камера словно бы щелкнула, и застывшее на экране лицо девушки пришло в движение. К своему ужасу, Майк понял, что, какой бы опытной она ему ни показалась (имитация наслаждения на ее лице выглядела достаточно убедительно), но в своих первоначальных подозрениях он не ошибся. Она и в самом деле оказалась необычайно юной. Майк не сомневался, что она недавно прибыла в школу, а значит, была девятиклассницей, никак не старше. Он легко мог представить эту девушку в спортивной форме (хоккей на траве? футбол?). И еще он был уверен, что она пансионерка, в отличие от Сайласа, ночующего дома. Сейчас обессиленный Сайлас неподвижно лежал на девушке, которая теперь улыбалась, по-настоящему улыбалась! «Это хорошо или плохо?» — подумал Майк.

На мгновение на экране воцарился хаос. Возможно, невидимая рука невидимого оператора в этот момент опустила камеру. Майк прищурился, борясь с тошнотой, а в объектив на секунду попал совершенно невинный угол комнаты — ножка стола, к которой прислонился облепленный грязью белый кроссовок с развязанными шнурками. От боли у Майка мучительно сжалось горло. Представшая перед его глазами безобидная картина показалась ему символом утраты вселенского масштаба. Из телевизора доносились какие-то невнятные звуки. Майк был уверен, что расслышал что-то вроде «эй», «давай» и «твоя очередь», не обязательно в этом порядке. Затем объектив камеры взлетел и, описав очередной тошнотворный круг, нацелился на тело третьего мальчика, хотя слово «мальчик» в этом случае было совершенно неуместным. Майку вдруг пришло в голову, что существует тонкая грань, переступив которую мальчики превращаются в мужчин, и этот процесс не имеет никакого отношения к возрасту, волосяному покрову на лице или тембру голоса. Зато он напрямую связан (во всяком случае, так решил Майк, наблюдавший за превращением подростков во взрослых людей на протяжении последних двадцати лет, поскольку именно столько лет он работал в средней школе) с мускулатурой юношей, выражением их лиц и манерой держать себя на людях. Этот юноша держал себя в руках в самом буквальном смысле слова. Он мастурбировал надлежащей навзничь девушкой. А девушка была так очаровательна, что у Майка опять сжалось сердце. Она поощряла молодого человека ритмичными движениями тела и даже будто бы конвульсиями, которые она, несомненно, подсмотрела в кино. Невидимый оператор тем временем переместился, и теперь объектив камеры был направлен прямо на сосредоточенное лицо молодого человека, которого Майк тоже узнал. В сентябре его приняли в школу на дополнительный курс подготовки к колледжу. Основным мотивом приема стал баскетбольный талант юноши. Ему предстояло вывести школьную команду в матчи плей-офф. Посчитав в уме, Майк быстро получил число «девятнадцать», и тут парень, которого другие студенты называли Джей Дот, [1]по его электронному адресу J.Robles@Avery.edu, кончил, обрызгав грудь, шею и подбородок девушки и заставив Майка судорожно потянуться вперед и нажать кнопку «Стоп». Как ему тогда хотелось нажать кнопку «Стоп» на всей своей жизни, чтобы выиграть время и понять, что же ему теперь делать с этим ничтожным кусочком пластика в видеокамере, готовым взорвать окружающий его мир!

Он откинулся на спинку дивана, стоявшего в центре «телевизионной» комнаты. Когда Майк и его жена только вселились в этот солидный особняк, представлявший собой отличный образец подражания георгианской архитектуре, [2]он попытался окрестить эту комнату библиотекой, как подобало директору престижной частной школы. Однако, поскольку они с Мэг в основном смотрели здесь телевизор или видеофильмы на дисках, постепенно ее название начало отражать ее истинное назначение. Майк тяжело дышал, и во рту у него пересохло. Он и думать не хотел о том, что на кассете есть что-нибудь еще. (В конце концов, парни кончили практически одновременно. С другой стороны, нельзя забывать, что речь идет о совсем молодых мужчинах.) Но Майк сомневался, что смог бы выдержать еще хоть немного. Отсутствие Мэг его и радовало, и огорчало. Радовало потому, что давало время обдумать увиденное и свои дальнейшие действия. Огорчало потому, что она, вероятно, смогла бы его утешить. Впрочем, это вряд ли. Интересно, шокировала бы ее кассета так же, как его, или нет? Возможно, она ближе к детям? Возможно, она понимает их лучше?

После этого он подумал: «Когда и в каком из общежитий произошли события, запечатленные на кассете?» Судя по количеству пивных банок на полу, вначале все участники хорошенько набрались. Может, в кадр попал календарь с отмеченным на нем числом или что-нибудь в этом роде. Это могло произойти только в субботу вечером, потому что в будние дни, а также в пятницу накануне учебной субботы студенты в восемь вечера были обязаны находиться в своих комнатах и делать уроки. В минувшие выходные в школе проводили танцевальный вечер, после которого Джефф Коггесхолл, заместитель директора школы по работе со студентами, доложил ему, что, как обычно, нескольких студентов поймали с выпивкой или заподозрили в употреблении спиртного.

Злоупотребление алкоголем было головной болью директоров средних школ всей страны. Борьба с ним не приносила никаких результатов, несмотря на бесконечные собрания и семинары. Майк считал, что в последние годы дети стали пить еще больше, чем когда-либо прежде. Он всерьез задумывался над тем, не стала ли разъяснительная работа об опасности алкоголизма фактически его пропагандой, вызвав повышенный интерес к предмету такой шумихи. Пьянство всегда было проблемой в среде старшеклассников, но из всех имеющихся у Майка данных следовало, что нынче дети начинали пить раньше и пили чаще и больше, чем каких-то десять лет назад.

Он откинул голову на диван и закрыл глаза. В доме было пусто и тихо. Он слышал, как в окна стучит ветер, а из кухни доносилось позвякивание кубиков льда в недавно установленном «Викинге». [3]Майк размышлял обо всем, что предстояло сделать в первую очередь: опросить студентов, созвать заседание Дисциплинарного комитета…. Если слухи просочатся в прессу, ему придется все это делать под неусыпным контролем журналистов, которых хлебом не корми, только дай возможность облить грязью какую-нибудь частную школу. По мнению Майка, такое предвзятое отношение к частным школам было вопиющей несправедливостью. Он сомневался, что подобная кассета заинтересовала бы газетчиков и телевизионщиков, если бы она всплыла в расположенной по соседству с Академией государственной школе. Состоялись бы все необходимые заседания и совещания, студентов, возможно, исключили бы из школы, но пресса не проявила бы к этой истории ни малейшего интереса. Причем ее проигнорировала бы не только местная газета «Авери Крайер», главного редактора которой Уолтера Майерса было нетрудно отговорить от публикации любых материалов, способных скомпрометировать местных ребятишек и их родителей, но также и региональные и общенациональные издания. Представители общенациональных изданий только фыркнули бы в ответ, если бы им предложили материал о сексе и злоупотреблении алкоголем в какой-нибудь бесплатной школе. Их не заинтересовала бы даже информация об участии в эпизоде четырнадцатилетней девочки. Однако, если бы те же самые факты, но касающиеся Академии Авери, попали в поле зрения репортера из «Рутланд Геральд» или «Бостон Глоуб», скорее всего, этот репортер тут же примчался бы сюда, чтобы разнюхать, что здесь происходит. Это была бы история с клубничкой, журналисты упали бы на след, как охотничьи собаки, почуявшие кровь. А если бы им удалось добраться до кассеты и скопировать ее, это еще и обеспечило бы их сенсационными кадрами. Неужели причина такой повышенной требовательности к частным школам заключается в их высоких стандартах, делающих подобные инциденты совершенно немыслимыми? Или же всем просто нравится разоблачать и высмеивать элиту общества (даже если в эту элиту затесался сын местного фермера, получающий стипендию)? Майк решил, что оба предположения верны, хотя второе все же ближе к истине.