Это был Клуаран, ее ненаглядный, ее возлюбленный. Лицо его искажала маска горя.

Она никогда не лгала ему, но и не сказала, зачем идет сюда. Он бы предпринял все, чтобы ее остановить.

«Лучше пусть это буду я!» — надрывался он. Ее душа наполнялась нежностью к нему. Как заставить его понять, до чего это важно? Скольких людей спасет ее жертва. Но она только и сумела, что прошептать несколько словечек любви и прощания.

Меч втягивал ее, она исчезала. С этого мгновения она превращалась в могучее оружие, все ее существо посвящалось одному-единственному предназначению: уничтожить зло — и тем спасти остаток ее народа. Но последние его слова остались с ней, наполнили ее болью, которую она надеялась никогда больше не испытывать: горечью потери.

«Ионет, не оставляй меня!»

Элспет распахнула глаза. Она лежала, сжавшись в комок, на чем-то теплом, пахнувшем зверем. Ее быстро, мотая из стороны в сторону, увлекали неведомо куда. Она лежала на спине лошади, белизна, разбегавшаяся во все стороны, была снегом. Немного повернув голову, Элспет увидела конскую шею и Клуарана, ведшего лошадь под уздцы по снегу. При виде его сгорбленной фигуры она испытала невыносимую горечь. Она оставила его… нет, не она, а Ионет! У него на глазах та превратилась в меч, и он был бессилен помешать ей. Наверное, его печаль сильна по-прежнему. Давала о себе знать боль в руке, рождавшая вопрос: что произошло с мечом? Элспет не могла восстановить в памяти происшедшее в пещере под горой: помнится, она нанесла своему врагу удар, ранила его, но после этого — пустота. Добилась ли Ионет своей цели, исполнила ли свое предназначение?

УБИЛА Я ЛОКИ ИЛИ НЕТ?

Кто-то стиснул ее ладонь. Уголком глаза она увидела, что это Эдмунд: перепачканное лицо, волосы в саже и пепле.

— Эдмунд, — выдавила она, превозмогая слабость, — что произошло в пещере?

Слова получались искаженными, невнятными, и она сомневалась, что он ее понял. Он собрался что-то ответить, но ограничился лишь натянутой улыбкой, вновь пожав ей руку.

Почему-то присутствие Эдмунда успокаивало ее, придавало уверенности. Мир устоял, жизнь не кончилась. Она попыталась улыбнуться ему в ответ, но даже это оказалось выше ее сил, и она опять забылась сном.

Когда Элспет вновь пробудилась, движение прекратилось. Она лежала на земле, под деревом, закутанная в мохнатые шкуры, вокруг высились другие деревья. Земля под широкими ветвями была засыпана снегом, и она дрожала, несмотря на мех. В лес заглядывали косые солнечные лучи, и она не могла определить время суток: то ли это утро, то ли ранний вечер. Над ней склонился Эдмунд, серый от усталости. Рядом сидел, привалившись к стволу дерева, Клуаран, погруженный в глубокий сон. Чуть поодаль, среди деревьев, пряталась, словно загнанный зверек, Эоланда. Элспет не сразу узнала женщину-эльфа, та словно уменьшилась в размере. Раньше ее волосы блестели, а теперь свисали космами на лицо с ввалившимися щеками, глаза смотрели затравленно, она уставилась прямо перед собой, ко всему равнодушная.

Элспет гадала, в чем причина ее отчаяния. Но не только состояние женщины-эльфа внушало ей беспокойство. Все ее друзья были рядом, и все, кроме Эоланды, как будто не пострадали. Откуда же берется ощущение, что кого-то недостает? Откуда это невыносимое чувство потери?

И тут она спохватилась: пустота в правой ладони!

ИОНЕТ!

Наверное, она произнесла это имя вслух, потому что Эдмунд наклонился к ней ещё ниже, вновь взял ее за руку.

— Все хорошо, — сказал он, — ты в безопасности, Элспет, как и все мы. — Напряжение, с которым он произносил эти слова, опровергало их смысл.

— Нет! — выдохнула она. — Дело плохо. Что случилось, Эдмунд? Что стало с Локи? Где меч?

Он в ответ лишь покачал головой, избегая ее взгляда. Элспет попыталась сесть, опираясь спиной о ствол дерева. Оказалось, что это осуществимо, даже без приступа головокружения.

— Говори! — потребовала она хриплым от страха голосом. — Прошу тебя, Эдмунд!

— Локи на воле, — тихо молвил Эдмунд. — Ты… меч… Эоланда… В общем, тебя принудили разрубить его оковы. Меч пропал. Ты нанесла ранение демону, а после этого меч как будто… взорвался. — На Эдмунда тяжело было смотреть. — Мы все никак не придем в себя, Элспет.

К ней постепенно возвращалась память. Лицо ее отца, отцовский голос… Прикосновение холодных рук Эоланды, хохот демона, отнявшего у меча жизнь… Хотелось запрокинуть голову и завыть, но горло стиснуло судорогой.

Клуаран поднялся и подошел к Элспет. На нем не было лица, он зябко кутался в плащ, словно продрог до костей.

— Что ты помнишь? — спросил он едва слышно.

Как видно, об ужасе Элспет и о терзавшем ее чувстве вины лучше всяких слов говорило ее лицо. Клуаран упал на колени и взял ее за плечи с нежностью, какой она никогда прежде в нем не замечала.

— Твоей вины здесь нет, Элспет. Эоланда, моя мать, предала тебя, предала всех нас. Она обманом принудила тебя разрубить его оковы, все, кроме последней, — ту он порвал сам.

— Я приняла его за своего отца… — простонала Элспет.

Клуаран кивнул, выражая всем своим видом неизбывное горе.

— Он всегда был ловкачом. Эоланду ему тоже удалось провести. Только меч не поддался на его обман, хотя и пожертвовал своей жизнью. А теперь его силами напитается могущество демона. Он будет всесилен.

— Мы весь день бежим прочь от этой горы, — вмешался Эдмунд. — Она извергает все больше огня. Клуаран утверждает, что скоро она вся превратится в потоки лавы, которая растопит окрестные снега. Мы, правда, уже забрались достаточно далеко и можем чувствовать себя в безопасности. По крайней мере, гора нам больше не угроза… — Эдмунд замялся.

— Брокк… — донесся до них голос Эоланды, сонный, певучий. На них Эоланда не смотрела.

Клуаран обернулся к ней:

— Мой отец мертв, пойми ты! Как ты допустила, чтобы Локи так одурачил тебя? Ты — такая мудрая, все знающая о правде и о лжи!

— Нет, он жив! — Взгляд Эоланды снова обрел сосредоточенность, и она на считанные мгновения превратилась в прежнюю гордячку. — Никто не видел его мертвым! Я долго ждала его после того, как ты и все остальные бросили его внутри горы. И в конце концов нашла его закованным в цепи. Сколько же мне пришлось сделать ради его освобождения! И могла ли я поступить иначе?

— С тех пор минуло целое столетие! — крикнул Клуаран полным отчаяния голосом. — Он попал в эту гору уже стариком. Как же ты можешь верить, что он все еще жив?

— Это было колдовство, — отозвалась Эоланда смягчившимся голосом. — Долго я пребывала в отчаянии. Но потом услышала голос Брокка, увидела его, говорила с ним. Он был молод и красив, как в первую нашу встречу. Но как он мучился, как умирал, закованный в цепи! Он сказал, что в моих силах его освободить, нужно только по-настоящему захотеть.

— И ты делала все, что он говорил? — ужаснулся Клуаран. — Ты сеяла измену и смертоубийство, посылала дракона топить корабли, похищать детей. Неужели ты веришь, что всего этого мог потребовать мой отец? Отец, отдавший жизнь ради того, чтобы сокрушить Локи? — Клуаран поперхнулся. — Так же поступила Ионет. А теперь выходит, что их самопожертвование пропало напрасно.

— ИОНЕТ! — Голос Эоланды обрел горечь яда. — Это она отняла у меня вас обоих. Стоило тебе повстречать ее, и ты уже ни на кого другого не желал смотреть. А потом, когда меч нашелся, а Брокка все не было, ты решил уйти, последовать за мечом. Ради отца ты не пожелал остаться, как и ради матери.

— Я бы вернулся за тобой, — проговорил Клуаран еле слышно.

— Брокк был там, — твердила свое Эоланда. — Вот я его и освободила. Теперь он вернется ко мне.

— Нет! — В голосе Клуарана звучало вековое горе. — Брокка нет в живых. Ты освободила Локи.

Оба долго молчали. Глаза Эоланды были темны, как непроглядные омуты.

— Если это и вправду так, — изрекла она, — если Брокка нет в живых, то пусть весь мир обратится в прах! Мне больше ни до чего нет дела.