Снова повисла пауза.

Траунс встряхнулся, открыл очередной документ и заглянул в него.

— Теперь перейдем к моему собственному рассказу, — взволнованно сказал он. — Это произошло 10 июня 1840 года. В самый позорный день в истории Англии.

Бёртон кивнул.

— День убийства.

Те пять минут, что констебль Уильям Траунс шел за Мошенником Дэнисом, могли сделать восемнадцатилетнего полицейского национальным героем, а сделали посмешищем Скотланд-Ярда.

Участок Траунса включал Конститъюшн-хилл, и он всегда рассчитывал время таким образом, чтобы оказаться у Садовых ворот Букингемского дворца ровно в шесть, когда королева Виктория и ее муж появляются оттуда в открытой карете и объезжают вокруг Грин-парка. Для двадцатилетней королевы этот ежедневный ритуал был глотком свежего воздуха, — если слово «свежий» можно применить к зловонной атмосфере Лондона, — часом побега от душных придворных формальностей, от тупоумных лакеев и высокомерных дворецких, подобострастных советчиков и суетливых служанок. Вдоль всей дороги выстраивались лондонцы, чтобы поприветствовать или освистать молодую королеву, в зависимости от их мнения о ее трехлетнем правлении.

Траунс обычно быстро урезонивал тех, кто вел себя слишком громко.

Сегодня, однако, идя по Мэллу, констебль заметил Мошенника Дэниса и решил пасти его. Знаменитый карманник был одет джентльменом и чувствовал себя вполне уверенно среди состоятельных горожан, фланировавших туда-сюда вдоль церемониального пути. Конечно, это была примитивная маскировка. Если бы вору пришлось открыть рот, он сразу выдал бы себя: его кошмарная речь безошибочно выдавала в нем кокни, уроженца Ист-Энда, или Котла, как его называли.

«Ишь, почистил перышки, воришка, да меня не проведешь!» — думал Траунс, замедляя шаги и не сводя глаз с Дэниса.

Карманник, видно, искал жертву, и Траунс намеревался взять его с поличным. Будет потом чем гордиться — молодой сотрудник полиции положит конец криминальной карьере знаменитого щипача.

Вскоре Траунс заметил, что Мошенник Дэнис ведет себя как-то нерешительно. Он переходил с одной стороны улицы на другую, шел следом то за одним, то за другим прохожим, останавливался у дверей, пялился на витрины, и все это время его искусные пальцы оставались на виду. Он не запустил их еще ни в один карман, даже в свой собственный.

Через какое-то время Траунсу это надоело, и он сам подошел к Дэнису.

— Привет, сукин сын! Чего мотаешься?

— Ох ты, едрена вошь, — огрызнулся тот. — Хотел дыхнуть свежим воздухом в воскресном костюме, и то не дают!

— Сегодня среда, костюмчик не того фасону.

— Нет такого закона, что в среду западло воскресный костюм напялить!

Хищные глаза вора заметались из стороны в сторону, как будто ища путь к побегу.

Траунс снял с пояса дубинку и ткнул ею в грудь Мошенника Дэниса.

— Я тебя насквозь вижу, понял? Готовишься запустить свои виртуозные пальцы в чужой карман? Учти, как только ты это сделаешь, тебя схватят другие пальцы. Сдерут с тебя воскресный костюмчик, и наденешь тюремную робу. В ней, как ты знаешь, нет карманов, совать пальцы будет некуда.

— Ты чего, угрожаешь мне, что ли? Какое дело шьешь?

— Я угрожаю? Напротив, я очень надеюсь, что ты завязал. Потому что не хочу видеть твою шею на деревянной лошади.

Карманник злобно взглянул на него, смачно плюнул на мостовую и пошел прочь.

Констебль Траунс усмехнулся и продолжил патрулирование. В конце Мэлла он прошел мимо Букингемского дворца и повернул направо, к Грин-парку. Он решил не выходить на Конститъюшн-хилл, а пройти по траве и держаться за толпой, собравшейся вдоль дороги. По опыту он знал, что баламуты обычно прячутся сзади, откуда легче сбежать, если полиция попытается их задержать.

Карета Ее Величества, запряженная четверкой лошадей, — на самой левой сидел форейтор — уже выехала из ворот и слегка опередила его. Ее сопровождало четверо охранников: двое впереди и двое сзади.

Траунс прибавил шагу, чтобы приблизиться к карете; он спускался по легкому склону и отчетливо видел все, что произошло дальше.

Несмотря на хорошую погоду, народу в тот день было мало. Никто не выкрикивал «Долой!», но мало кто и приветствовал королеву.

Поэтому Траунс чуть не подпрыгнул от неожиданного выстрела.

Что за черт?

Бросившись вперед, он сразу же заметил человека в цилиндре, синем пальто и белых бриджах — тот шел чуть позади и правее от неторопливо ехавшей кареты. Траунс хорошо видел, как этот человек швырнул на землю пистолет и шарил левой рукой под пальто, пытаясь что-то достать.

Ледяной ужас мгновенно овладел Траунсом, время как будто остановилось.

Ноги бешено взметали траву; он услышал собственный крик. К нему повернулись головы, на него устремились взгляды. Собственное дыхание громом отдавалось в его ушах.

Левая рука человека в цилиндре резко взметнулась из-под пальто.

Королева в это время привстала в карете, прижимая руки к белому кружевному шарфу, повязанному вокруг шеи.

Ее муж тоже пытался привстать вслед за ней.

Кто-то, как страшная тень, метнулся в прыжке и схватил стрелявшего.

— Стой, стой, Эдвард! — раздался крик.

Немая сцена. Два человека сплелись; их лица, даже на расстоянии, казались похожими, как у братьев. Толпа замерла в оцепенении. Траунс помнил, что на королеве было кремовое платье и шляпка. Он как сейчас это видел. А ее супруг был в красном пиджаке и цилиндре. Он замер, наклонившись вперед. Всадники эскорта тоже замерли, поворачивая лошадей.

«Господи, — думал Траунс. — Только не это!»

Внезапно мимо него проскочил кто-то странный на ходулях.

Кто это? Циркач, что ли? Здесь?

Длинные гибкие ноги прыгали на ходулях с пружинами; вмиг очутившись прямо перед констеблем, они сильно толкнули его, и он, потеряв равновесие, рухнул на колени.

— Стой, стой, Эдвард! — опять этот вопль.

Вдруг разряд молнии ударил прямо в землю, худая фигура зашаталась, застонала и обхватила себя длинными руками.

Ниже по склону два борющихся человека разом обернулись и посмотрели вверх.

Кто-то спустил курок.

Из головы королевы Виктории хлынула кровь.

— Господи! — простонал Траунс.

Эхо побежало по парку, врываясь в пространство, унося с собой последствия ужасного злодеяния, изменяя историю, отдаваясь все дальше и накрывая собой империю.

— Нет! — заорало существо на ходулях. — Нет!

Фигура повернулась, и Траунс увидел безумные глаза, тонкий острый нос, рот, застывший в гримасе ужаса, покрытые каплями пота впалые щеки — все лицо существа было перекошено и искажено невыносимым страданием.

На голове его был огромный шлем, на плечи наброшен черный плащ, под ним констебль разглядел облегающий белый костюм. На груди висело что-то вроде плоского фонаря, изрыгающего огонь; костюм в этом месте был прожжен.

Страшная фигура закачалась на ходулях, прыгнула вперед и взвилась прямо над головой констебля.

Траунс едва успел упасть на траву и перекатиться. Вскочив на ноги, он осмотрелся. Костюмированного существа нигде не было. Оно исчезло.

Крики.

Вопли.

Траунс поглядел вниз, вдоль склона.

Виктория опрокинулась навзничь и выпала из кареты на землю. Муж бросился поднимать ее.

Траунс видел, что противник сбил стрелявшего с ног. Убийца ударился головой о низкую железную изгородь, ограждавшую мостовую. И остался лежать без движения.

Толпа хлынула к карете. Эскорт пробился через давку и пытался не подпустить охваченных паникой людей к раненой королеве. Неистово свистел полицейский свисток.

«Это я, — подумал Траунс. — Это я дую в свисток».

Сквозь толпу выдралась фигура и побежала через парк на северо-запад, в сторону Пикадилли.