– Но всё-таки ты изменилась, – упрямо повторила Шерил. Алесса покорно опустила взгляд:

– Может быть.

Вспомнив про темноту, Шерил невольно подумала о Колине, о криках, когда его заживо пожирала тварь из дождя. Да уж, перемены переменами, а кое-что всё-таки осталось по-старому…

Наверное, Алесса увидела изменение выражения её лица… или просто прочитала мысли? Во всяком случае, истолковала она всё совершенно правильно, и тут же насупилась:

– Это была крайняя мера. Я просто не могла иначе… Он бы тебя убил.

– Понимаю, – кивнула Шерил. Хотела сменить тему, но Алесса невозмутимо продолжала:

– Я оставила его во тьме, там. Немного поработала над его обликом… Хочешь, покажу?

– Нет-нет, – содрогнулась Шерил.

Но теперь, раз уж речь зашла о тьме, ей хотелось задать один вопрос. Всего один вопрос…

– А сколько их там… во тьме?

– Один, – сказала Алесса. – Он один.

– А остальные? – Шерил думала об окровавленной медсестре, приколотой под лестницей госпиталя.

– Остальных нет, – сказала Алесса. – Их я простила. Может, ты тоже когда-нибудь захочешь простить его. В-общем, это как-то уже твоё дело.

– Моё? – голос дрогнул. Она растерянно оглянулась, выискивая в этом туманном мире подтверждение того, что она тоже стала его частью.

– Твоё, – подтвердила Алесса. – Ты ведь вернулась сюда надолго… или я ошибаюсь?

Шерил взглянула в чёрные умоляющие глаза и поняла: да, надолго. Может, даже навсегда. Она поняла это в момент затмения, когда мир прекратил вращаться вокруг оси и настала тишина, оставившая её одну с собой. Да только не желала в этом себе признаться… Даже сейчас какая-то часть разума воспротивилась простому выводу, зашлась криком, забарабанила по черепу изнутри. Ты не посмеешь, слышишь – ты не посмеешь!

Я посмею, сказала Шерил самой себе. Я посмею, потому что выбора у меня нет. Там, за пределами города, не было ничего, что её удерживало бы в большом мире. Только кучка знакомых, и ещё счёт на сорок пять тысяч долларов в калифорнийском банке. Родной город мог дать ей гораздо больше.

Например, черноволосую сестру, которая терпеливо ждала её ответа, ничем не выказывая рвущее её на клочки волнение.

– Да, – ответила Шерил, нарушив это затянувшееся молчание, подводя черту под всем, что было в прошлой жизни. – Надолго.

И, словно город облегчённо выдохнул в едином порыве, всё вокруг пришло в движение: туман, клубящийся в прозрачном воздухе, снег, за время её раздумий повисший между небом и землёй, даже дома, в которых никто не жил. Всё ожило, потянулось к ней в безмолвной благодарности, признало в ней свою хозяйку. Тихий Холм после стольких бесцельных лет снова стал её городом.

Алесса улыбнулась удивительной, лучистой улыбкой, которая, Шерил была убеждена, никогда раньше не появлялась на её лице. Но она должна была спросить, и она спросила:

– Ты уверена? Если тебе так будет лучше, то уходи. Я хочу, чтобы ты была счастлива…

Шерил знала, о чём Алесса хотела её предупредить – Тихий Холм, в сущности, должен был стать для них обеих не чем иным, как темницей, пределы которых они не имели права покинуть. Впрочем, она ещё могла тешить себя иллюзией того, что может уйти из города при первом же желании… в отличие от Алессы, чьё пребывание в этом тихом, слишком тихом обиталище духов длилось не первый десяток лет.

Но я всё равно с детства жила в ограждении от всего мира, подумала она. И сейчас живу так же, потому что иначе уже не могу. А здесь… здесь я хотя бы смогу быть счастлива.

Она слишком долго была несчастлива, чтобы оттолкнуть это просто так.

Ты уверена?

– Да, – вслух сказала Шерил. Опустив глаза, увидела, что правый сапожок касается розовой линии десятого квадрата.

Все «классы» позади… я закончила этот путь.

– Я рада, – сказала Алесса, подходя к ней вплотную и протягивая руку. Шерил долю секунды видела через худую ладонь девушки розовую линию на асфальте, но когда кисть коснулась её руки, она уже была тёплой и осязаемой. Настоящей.

Неужели я тоже такая? Отголосок страха растворился в молочном тумане, как дым. Пусть, пусть она уже такая… главное, что нет больше преград, и они вместе. Шерил бережно сжала руку Алессы. Они пошли вдоль пустой улицы вперёд, туда, где высился маяк на озере и начинался Старый Тихий Холм с заснеженными улицами.

– Ознакомишь меня с городом? – спросила Шерил. – Признаться, я до сих пор не имею ни малейшего понятия, что здесь где.

– Конечно, – Алесса кивнула, стряхивая снежинки с воротника. – Думаю, лучше начать с моего… с нашего дома. Ты не была там?

– Не была, – призналась Шерил.

– Детская комната хорошо сохранилась, я постаралась… Да и вообще весь дом крепко стоит. Я обычно провожу время там, у себя. Знаешь, несмотря на всё прошлое, мне там как-то уютно. Осмотришься – может, тоже решишь обосноваться там…

– Да, – сказала Шерил, – думаю, это будет неплохое начало.

Они пошли дальше, не отпуская ладоней друг друга, не оглядываясь назад. Снег уже валил во всю мощь, и вскоре рисунки на асфальте исчезли под белой шалью, бесшумно покрывающей Тихий Холм.

Проходит год, потом другой, потом ещё… Они сменяются иногда быстро, иногда медленно, неотвратимо несут мир вперёд, меняя его облик, оставляя позади прошлые дни. И сегодняшние города порой совершенно не те, что были вчера.

Впрочем, есть один город, над которым время не властно. Он стоит в отдалении от всех остальных, спрятавшись за грядой леса, закутавшись в густой белый туман. Время бежит мимо него, обходя стороной, лишь слегка задевая город краешками крыльев. Тогда город вздрагивает, выплывая из дремоты – в такие моменты кое-где обваливается обветшавшая крыша или крошится стекло окна под морозом. Город снова уходит в беспокойный сон, ничего не говоря, ничем не выказав своё недовольство.

Иногда в городе появляются люди. Обычно они приходят в одиночестве и исчезают в белесом тумане, боязливо оглядываясь. В их глазах горит искра безумной надежды. Большинство людей не возвращается из странного тумана, навсегда теряясь в молчаливых кварталах и тёмных катакомбах. Те, кто возвращаются, выглядят совсем иначе, чем когда входили в город. Они уже не смотрят по сторонам – идут спокойно, глядя вперёд, и зрачки уже не хранят тот таинственный свет, что прежде. Люди уходят из Тихого Холма, чтобы никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не рассказывать то, что они пережили в этом городе. Они не рассказывают, каких невообразимых существ таит в себе туман, не рассказывают об ужасе, который живёт в этом сонном городишке. Они не рассказывают, как им им казалось, что там, в глубинах тумана, они слышат далёкий цокот чьих-то шагов – цок-цок, цок-цок, ровно две пары ног, – и звонкий девичий смех. Но только они пытались прислушаться, как звуки становились тише и исчезали вовсе, превратившись в плеск волн озера Толука.

Хотя, может быть, это им только казалось…

Эту повесть с полным правом можно назвать навеянной серией альбомов Broken Notes, которая, в свою очередь, навеяна творчеством Акиры Ямаоки, небезызвестного поклонникам Silent Hill. У меня (как, наверное, у многих других) сложилась привычка во время прослушивания любимой музыки невольно складывать в голове различные образы – чем больше нравится музыка, тем картины красочнее. Из скопления таких образов и вытекла повесть.

Кладкой, основой всего, послужили композиции Return to Sanity и Life Eclipsed из альбома Broken Notes Melancholy, а также трек Crimson Paintings из альбома Broken Notes Intermission Volume 2. Пожалуй, самое большое влияние на повесть оказала первая композиция – с самого начала в голове возникла яркая картина пустынной, заброшенной церкви и длинного ряда пыльных кресел. Затмевая интерьер, из широко распахнутой двустворчатой дверцы льётся зернистый молочный свет. Посреди этого почти небесного сияния в проёме двери стоит Хизер, немного повзрослевшая, но всё та же самая. В глазах у неё удивление, грусть, тоска по безвозвратно ушедшим временам и – самое главное – радость. Она вернулась в родной город, как ей и было предписано… Вся картина излучает смирение и умиротворение.