Уже к лету 1964 года Хрущев отчаянно нуждался в отдыхе. Вместо этого он предпринял визит в Египет, где пробыл две с половиной недели и почти ничего не достиг, трехнедельное турне по Скандинавским странам, где в основном любовался пейзажами, поездку по советским сельскохозяйственным регионам, где мало что могло его порадовать, и визит на казахский космодром Тюратам (позже названный Байконуром) в обществе генералов, которые уже едва терпели своего главнокомандующего. Только в начале октября он позволил себе уйти в отпуск.

Хрущев любил говорить гостям, что в Пицунде не только отдыхает, но и размышляет. «Бывают задачи, которые не решишь правильно, если как следует над ними не подумаешь, — говорил он в апреле 1963-го редактору американского журнала Норману Казинсу. — Даже куры не вдруг яйца кладут. В серьезных делах торопиться незачем» ⁴.

Но сам Хрущев редко следовал собственному совету. Слишком часто он брался за новое дело второпях, хорошенько его не обдумав. Даже на отдыхе ему не сиделось на месте: он навещал близлежащие колхозы и санатории, принимал советских чиновников, иностранных лидеров и других гостей. Вот и в октябре 1964 года он все свободное время посвящал работе: читал поступающие телеграммы и готовился к ноябрьскому пленуму ЦК КПСС, на котором, как грозился своим кремлевским коллегам, собирался заменить кое-кого из них более энергичными и эффективными руководителями ⁵. В перерывах между делами он по несколько раз в день прогуливался вдоль морского берега.

12 октября, во время вечерней прогулки в обществе Анастаса Микояна, главного союзника Хрущева в вопросах управления Президиумом ЦК, в доме зазвонил правительственный телефон. Партийные лидеры в сопровождении охранника прогуливались по дорожке, огибающей пляж, когда к ним подбежал другой охранник. Из Москвы звонил Леонид Брежнев — второй человек в Кремле. Хрущев снял трубку в кабинете. Брежнев сообщил, что на завтра намечено чрезвычайное заседание Президиума.

— Зачем? — спросил Хрущев. — По какому вопросу?

— О сельском хозяйстве и по другим вопросам, — ответил Брежнев.

— Решайте без меня! — резко ответил Хрущев.

— Без вас мы решить не можем, — ответил Брежнев. — Все члены Президиума уже собрались. Мы просим вас приехать.

— Я в отпуске. Что такое стряслось? Вернусь через две недели, тогда все и обсудим. — Помолчав, Хрущев добавил: — Вообще я ничего не понимаю. Что значит «все собрались»? В ноябре будет пленум, посвященный сельскому хозяйству. Там обо всем и поговорим.

Брежнев настаивал. Наконец Хрущев согласился вернуться в Москву на следующий день, если за ним пришлют самолет. Приказав охраннику связаться со своим личным пилотом, а помощникам — перенести на более ранний час назначенный на следующий день завтрак с французским посланником Гастоном Палевски, Хрущев вместе с Микояном вернулся на пляж.

Некоторое время они молча шли рядом. Затем Хрущев сказал:

— Знаешь, Анастас, нет у них никаких срочных сельскохозяйственных вопросов. Думаю, это то самое, о чем предупреждал нас Сергей ⁶.

Сергей, сын Хрущева, работал инженером систем управления в конструкторском бюро Владимира Челомея. Около месяца назад он предупредил своего отца и Микояна, что против Хрущева в Президиуме готовится заговор.

Сергей узнал об этом в сентябре 1964 года от начальника службы охраны Николая Игнатова, игравшего в заговоре заметную роль. Желая предупредить руководителя страны, охранник позвонил в резиденцию Хрущева, когда сам лидер был в Казахстане, и назначил Сергею встречу. В подмосковном лесу, вдали от посторонних ушей, он рассказал все, что знал.

Ранее, еще летом, дочери Хрущева Раде, жене Алексея Аджубея, члена ЦК и редактора газеты «Известия», позвонила какая-то женщина, сказав, что хочет сообщить «важную информацию». Когда Рада отказалась встретиться с ней лично, женщина выпалила, что против Хрущева составлен заговор. Рада посоветовала ей обратиться в КГБ; на это женщина ответила: «Я потому и звоню вам, что председатель КГБ тоже в этом замешан!»

Глава КГБ Владимир Семичастный был другом мужа Рады, так что она не приняла информацию всерьез. Хрущев не раз советовал своим детям «не совать нос» в политику. Поэтому Рада вежливо попросила незнакомку больше не звонить.

Следующее известие о заговоре Рада получила от бывшего управделами Центрального Комитета. На этот раз она посоветовалась со старинным другом семьи; тот заверил, что ее информатор чересчур подозрителен, и Рада успокоилась.

Третий сигнал поступил из Грузии. Брат помощника Аджубея Мэлора Стуруа, высокопоставленный партийный чиновник, догадался о том, что происходит в Москве, по намеку, брошенному первым секретарем ЦК компартии Грузии Василием Мжаванадзе. Дэви Стуруа рассказал об этом Аджубею. Но тот ничего не сообщил Хрущеву ⁷.

После возвращения отца в Москву Сергею понадобилась неделя, чтобы собраться с духом и все рассказать. Он нарушил семейное табу во время воскресной утренней прогулки в резиденции Хрущева недалеко от Москвы-реки. Хрущев выслушал его молча, не проявляя никаких эмоций, и сказал только: «Ты правильно сделал, что рассказал мне». Затем он попросил Сергея повторить имена членов Президиума, будто бы вовлеченных в заговор, и, подумав немного, заметил:

— Нет, невероятно… Брежнев, Подгорный, Шелепин — совершенно разные люди. Не может этого быть. Игнатов — возможно. Он очень недоволен, и вообще он нехороший человек. Но что у него может быть общего с другими?

Вернувшись в дом, Хрущев попросил сына никому не рассказывать о беседе с охранником Игнатова. Однако на следующий же день, на работе, сам предупредил одного из заговорщиков.

— Мы с Микояном и Подгорным вместе выходили из Совета министров, и я в двух словах пересказал им твой рассказ. Подгорный просто высмеял меня. «Как вы только могли такое подумать, Никита Сергеевич?» — вот его буквальные слова ⁸.

Поведение отца показалось Сергею «странным, нелогичным и необъяснимым». Чего он добился, предупредив Подгорного? «Неужели ожидал признания? В прошлом ему случалось проявлять наивность — но не в такой же ситуации!» ⁹

«Странное, нелогичное и необъяснимое» — пожалуй, мягко сказано. Заговорщики метались между страхом и надеждой. Особенно Брежнев. Во время поездки в Казахстан он буквально пресмыкался перед Хрущевым: когда ветер сорвал у того с головы шляпу, Брежнев сам бросился за ней, подхватил, обогнав более молодого человека, старательно счистил с нее грязь и пыль и вернул Хрущеву ¹⁰. В сентябре Брежнев не раз звонил председателю КГБ Семичастному, отдыхавшему на юге, предлагал готовиться к решающему удару, но тут же перезванивал и отменял свое решение ¹¹. Однажды утром в начале октября Брежнев попросил секретаря Московского горкома партии Николая Егорычева по дороге на работу заехать к нему в его квартиру в доме на Кутузовском проспекте. Бледный и дрожащий Брежнев увел Егорычева в самую дальнюю комнату.

— Коля, — пролепетал он, — Хрущеву все известно! Нас всех расстреляют!

Брежнев всхлипывал и едва удерживался от рыданий. Напрасно Егорычев пытался его успокоить: Брежнев ничего не хотел слушать.

— Ты плохо знаешь Хрущева, ты плохо его знаешь! — повторял он ¹².

Однако сам Брежнев, как видно, тоже его не знал. Даже получив информацию о заговоре, Хрущев не сделал ничего, чтобы ему противостоять. Вскоре по приезде в Пицунду ему нанес визит один из заговорщиков, первый секретарь Краснодарского горкома партии Георгий Воробьев. Хрущев спросил, правда ли, что Воробьев вел какие-то переговоры с Игнатовым: Воробьев все отрицал, и Хрущев отпустил его с миром.

— Оказывается, ничего такого не было, — рассказывал Хрущев Сергею, который вскоре приехал к нему в Пицунду. — Он [Воробьев] заверил нас, что сообщение того человека — как бишь его — чистая фантазия. Он [Воробьев] провел здесь весь день. Принес в подарок пару индеек, и отличных. Сходи на кухню погляди ¹³.