У червей с их малоразвитой нервной системой такое поведение (территориальный императив) атипично. Типично же оно у членистоногих, например, у крабов и стрекоз.

На мелководьях тропических морей, в полосе отливов и приливов, живут манящие крабы рода ука. Самцы этих крабов получили в дар от природы огромную, длиной больше самого краба, левую клешню. Правая клешня непропорционально мала — ненужный, казалось бы, придаток. Впрочем, и от нее есть прок: помогает есть, поднося съедобные куски ко рту.

В отлив манящие крабы покидают норы, и разыгрывается спектакль. Крабы ритмично машут своей огромной клешней: это предупреждение всем другим крабам-самцам, чтобы не приближались к их норке и небольшой территории вокруг нее. Если такого убедительного предупреждения кому-либо оказалось недостаточно и он нарушил границы чужой территории, начинается драка. Крабы фехтуют своими огромными клешнями, и, как при фехтовании на шпагах, далеко слышны звуки ударов «клинка» о «клинок». Но эта дуэль длится недолго, всего несколько секунд. Серьезных повреждений бойцы друг другу не причиняют.

Л. Крейн наблюдал за двумя манящими крабами, посаженными в аквариум. Распорядок дня был у них стереотипный. Поутру просыпались, вылезали из нор, чистились, ели. Затем вдруг словно по команде устремлялись к границе, разделявшей их территории, и начиналась дуэль. Кончалось тем, что более слабый краб прятался в своей норе, а победитель продолжал прерванный боевыми действиями обед.

И так изо дня в день. Казалось, что драка этих крабов — своего рода спорт или игра. И только иногда победивший краб своим поведением доказывал, что тут не игра и не спорт, а дело более серьезное: он вторгался на территорию врага, границу которой обычно не переходил, выгонял противника из норы, а саму нору разрушал, засыпая песком.

Н. Морре залил водой воронку от бомбы — получился небольшой прудик. Затем он принес пять самцов стрекоз одного вида и выпустил их вблизи пруда. Через несколько дней он доставил сюда еще пять стрекоз-самцов. Но принесенные ранее стрекозы уже настолько освоились на новом месте, что сочли его своей законной территорией. Они набросились на новичков и прогнали их. И во все последующие дни на этом пруду было постоянно только пять стрекоз.

Защиту территории, или ревира, М. Джакобс наблюдал у двух видов американских стрекоз. У них были даже устрашающие позы: когда стрекоза-самец встречалась на своей территории с другим самцом, она приподнимала вверх яркоокрашенное брюшко. Это предостерегающий сигнал. Напротив, когда встречалась с самкой, опускала брюшко вниз.

Когда самец зарянки поселяется в новой, незнакомой ему местности, он поет очень тихо, неуверенно, причем не на ветке, а на земле. Если не услышит никакой песни в ответ, решает, что место здесь не занято. Тогда поет все громче и громче и, наконец, перелетев на сук какого-нибудь дерева или куста, поет в полную силу. Это значит, что он нашел свой ревир и покидать его не намерен. Когда на территорию вторгается другой самец, песня ее владельца звучит еще громче.

Если песня не помогла, не отпугнула вторженца, зарянка прибегает к помощи позы устрашения: демонстрации красного пятна на горле. Пролетает над самой головой соперника и садится напротив, стараясь повернуться так, чтобы красная грудь была хорошо заметна. Приподнявшись на ногах, самец вытягивает голову вверх, клюв смотрит в небо. Красное пятно на груди, не заслоняемое ничем, видно противнику отчетливо.

И это не помогло! Не испугался пришелец. Тогда, но это бывает редко, хозяин ревира бросается в драку с нахалом. Птицы клюют друг друга, пускают в ход когти, так что перья летят.

Этолог Дэвид Лэк купил на рынке чучело зарянки и поместил его в вольеру, где содержались живые зарянки. Они тут же приняли позы угрозы, но чучело никак, естественно, не реагировало на это. Зарянки возмутились и пошли в атаку на наглеца. Даже когда один энергичный самец оторвал у чучела голову, агрессивное поведение зарянок продолжалось.

Для увеселения скучающей подруги, высиживающей птенцов. Так думали раньше, преимущественно поэты. Но в 1920 году маятник общественного мнения качнулся в другую сторону. В этом году вышла книга Генри Говарда «Территория в жизни птиц». В ней доказывалось, что пение птиц не больше как предупреждение другим самцам своего вида о том, что место здесь уже занято. С тех пор так и пошло: песня — охрана территории, и ничего больше.

Но позднее под давлением массы новых фактов ученые почти единогласно решили, что трактовка птичьего пения Говардом слишком ограниченна.

Было установлено, что песня — сексуальный релизер. Важная деталь брачного ритуала, без нее союз самца и самки вряд ли будет заключен. Но и это не все, что выражает соловьиная песня.

Самцы соловьев поют, например, и зимой, и во время миграций, когда никакой территории у них нет. Поют и некоторые самки соловьев. И самки других птиц, например крапивников, но не во весь голос, а тихонько, «как бы адресуя свою песенку только собственным птенцам».

Самцы птиц, еще не подыскавшие себе подругу, поют громче и дольше сородичей, которые уже обзавелись семьей. Холостой самец мухоловки-пеструшки исполняет в день три тысячи шестьсот песен, втрое больше, чем «женатые» сородичи. Значит, здесь песня служит не только объявлением о том, что ревир занят, но и для привлечения самок.

Возможно, самки избирают в мужья в первую очередь хороших исполнителей песен, как самки крапивников и ткачиков отдают предпочтение тем самцам, гнезда которых лучше построены.

Торп имеет в виду песню соловья, когда пишет следующее: «Разработка рулад у поющей птицы достигает такого совершенства, что мы вправе предположить способность птицы-слушательницы к эстетической оценке, а также и то, что высокая изощренность песни воодушевляет слушательницу больше, чем упрощенная песня».

С моей точки зрения, наиболее примечателен из всех песен птиц дуэт супругов… Наибольшим изяществом отличаются дуэты, построенные по принципу антифонной песни, во время которой один из супругов поет несколько нот, затем их подхватывает другой, и оба исполнителя чередуются с такой удивительной точностью, что пока их обоих не увидишь, нельзя понять, поют две птицы или одна.

Антифонное пение замечено не только у супругов, но и у птиц разных видов, способных к подражанию. Одного снегиря выучили петь британский гимн. Жившая в той же комнате канарейка быстро усвоила мотив. Сначала она и снегирь пели порознь, перебивая друг друга. Дуэта не получалось. Но затем они сами, без подсказки со стороны человека, научились антифонному пению. Запевал снегирь и, пропев первые ноты, замолкал. Канарейка без всякой паузы тут же начинала подпевать и заканчивала мелодию.

Итак, мы выяснили, что песни птиц несут не одну, а многие функции. Одна из них — охрана гнездовой территории.

Нигде не сказано, в чьи владения вы вступаете. Но пограничные столбы у территорий есть. «Материал», из которого они изготовлены, разный. Он часто вокальный: ведь птицы, как мы выяснили, поют не для того, чтобы услаждать слух влюбленных, хотя, возможно, им это и приятно. Здесь действует неписаное правило: «Где слышен мой голос, там и моя территория!»

Впрочем, тут многое зависит от площади, пригодной для устройства гнезда. Если она мала, а птиц много, то самцы, потеснив друг друга, часто поют не только слыша, но и видя один другого. Но тогда и территории у них меньше предусмотренных природой.