Чайки и крачки не спутают своего супруга с чужим уже с двадцати метров, даже если он молчит. А если закричит, то узнают и раньше. Утки, заметив своего селезня еще в воздухе, летят за ним. Хорошо знают своих утят, и, если подсадить чужого, прогонят.

Императорские пингвины, возвращаясь с добычей, безошибочно находят своего птенца среди сотен сбившихся в кучу молодых пингвинов, схожих друг с другом, как капли воды. А часто и птенец, еще издали увидев родителя, спешит к нему навстречу, хотя папаша, казалось бы, ничем не отличается от других взрослых пингвинов.

Оскар Хейнрот, немецкий орнитолог, рассказывал, что однажды в Берлинском зоопарке видел, как лебедь бросился на собственную самку и хотел прогнать ее вместе с компанией других лебедей. Та на минуту опустила в воду голову, и он в суматохе принял ее за чужую. Когда же самка, озадаченная наскоком, подняла голову, лебедь ее сразу узнал и «сконфузился». Порой и гуси нападают на своих нежно обожаемых гусынь, когда те в поисках корма прячут головы под водой.

Союз гусей с гусынями очень прочен, и нередко эти умнейшие птицы всю жизнь хранят верность друг другу. Даже когда гусыня погибнет, гусь долго или навсегда остается вдовцом.

Браки гуси заключают осенью. Гусиные семьи очень дружные: весь год, с весны до весны, подросшие уже гусята не покидают неразлучных своих родителей. Вместе кочуют по тундре и степям, вместе улетают в жаркие страны. Не расстаются и там.

Нелегко молодому гусю «умыкнуть» у строгих родителей выбранную им невесту. Покинув свою семью, он должен идти в чужую. Но отец невесты сначала гонит его и бьет. Поэтому ухаживать он начинает издалека. Сначала высмотрит в какой-нибудь гусиной семье молодую гусыню. Потом, не забывая о ее сердитом папаше, долго плавает поблизости в гордых позах. Показывает себя храбрецом: нападает на разных обитателей пруда, гонит их прочь, защищает недосягаемую пока невесту, хотя враги, от которых он ее оберегает, ни для нее, а часто и вообще ни для кого не опасны.

После каждой «победы» гордо плывет к суженой и триумфально гогочет. Но если папа погонится за ним, «герой» поспешно уплывает. Бывает, что гусь долго добивается взаимности. Но как только, услышав его победный клич, зазноба в перьях ответит чарующим (на гусиный, конечно, слух) гоготом, он «помолвлен». Гусыня покидает свою семью, и теперь «новобрачные» всюду вместе.

Самцы многих перелетных птиц на одну-две недели раньше самок прилетают к нам из жарких стран. И прежде всего направляются туда, где строили гнезда и выводили птенцов. Старое, знакомое уже место обороняют от всех претендентов. Здесь же заключают и союз с самкой, которая охотнее других идет на их зов. Это может быть и старая подруга, но может быть и другая, если это не гуси, не лебеди и не соловьи, у которых дружба между самцом и самкой «вечная».

Самец цапли, как найдет старое гнездо и подновит его, или выберет место для нового, если старое негодно, то усядется в гнезде и кричит весьма неблагозвучно. Но самок-цапель его грубый голос влечет, как райские песнопения. Они летят к самцу. Невеста садится на ветку рядом с гнездом. Но жених сначала грубо бьет ее и гонит прочь. Прогонит и опять кричит. Ее снова, как магнитом, тянет на этот крик. А он ее опять бьет и гонит.

Так продолжается долго. Странное, на наш взгляд, сватовство. Потом птицы привыкают друг к другу. Самец уже не гонит самку. Чем позже та прилетит к гнезду, тем охотнее принимает ее самец. Если самка явится не сразу, а недели через две, самец ее не бьет, а сразу пускает в гнездо. К этому времени, после долгого ожидания, инстинкт размножения полностью подавляет врожденное чувство гнать от гнезда всех, кто к нему приближается.

Так же и у аистов. Самец, прилетев заранее и выбрав гнездо, обычно старое, сидя в нем, терпеливо ждет самку. Как увидит ее, приветствует, «аплодируя» клювом. Если самка ответит на приветствие, становится его женой.

«Люди, — говорит Зденек Веселовский, — заметив в гнезде аиста, думают, что это самка, поскольку у людей забота о детях — удел материнства. Но это обычно самец: самка насиживает только ночью». Главное в заключении браков у аистов, продолжает он, не верность, «а просто тот факт, что первую самку, которая ответит на приветствие, самец принимает как жену. Если бы он ждал прежнюю свою подругу, которая на длинном пути из Африки могла погибнуть, то и гнездования могло бы не быть. Случается, что к старому гнезду возвращается прошлогодняя самка, и если в гнезде уже есть новая, то начинается борьба между ними, на которую безучастно смотрит самец. Победившая остается насиживать птенцов».

Про аистов и ласточек говорили, что их самцы и самки друг другу верны до гроба. Кольцевание показало, что это не так.

А кто верен? Мы знаем уже: утки, гуси, лебеди, соловьи и… вороны.

Но никогда бы не подумал человек, увидев токование ворон, что перед ним сцены мирного ухаживания. Самец и самка настроены очень враждебно. Глядя на них, трудно решить, кто здесь представляет слабый пол, а кто сильный. Обе птицы, внешне неотличимые, ходят одинаково, полураспустив крылья, и одинаково угрожают друг другу: встают нос к носу с взъерошенными перьями на голове, и клювы у каждой готовы к бою. Так враждуют они и день и два. Но потом одна из ворон (самка) потихоньку уступает, нападает не так лихо, наконец и вовсе подставляет противнику самое слабое место — затылок: один удар по нему убил бы ее. Но самец не бьет, а нежно перебирает клювом перья на затылке своей строптивой подруги. Союз заключен.

Танцы, или токовые, любовные игрища птиц, всем хорошо известны. Обычно танцуют самцы. Токуют они в одиночестве или собираясь ежегодно в пору размножения в определенных местах: на лесных прогалинах и полянах, на болотах и в степях у избранных кустов, на деревьях. Токуют и в воздухе, например бекасы, вальдшнепы, лесные коньки и белые куропатки.

Вспомните о тетеревах, турухтанах, стрепетах, о голубях, наконец.

Токующие птицы своеобразными, часто весьма необычными движениями стараются показать наиболее яркие части своего оперения и обычно сопровождают пляску криками, бормотанием или щелканьем. Иногда самцы дерутся и гоняются друг за другом, но это, как я уже говорил, скорее ритуальные дуэли, чем серьезная борьба. Самки, для привлечения которых предназначаются эти игрища, присутствуют обычно в качестве незаметных, часто безучастных, но весьма желанных здесь зрителей. Иногда они выражают свое отношение к кавалерам особыми, внешне незначительными движениями, например склевыванием с земли действительных или воображаемых зерен и ягод. И эти поощрительные поклевывания, словно овации публики, подогревают азарт танцоров.

Иногда самка принимает более активное участие в токовании. Подруга североамериканского красноплечего трупиала, сидя, например, на ветке рядом с ним, повторяет все движения токующего самца.

Воробьи пляшут вокруг самок, распустив веерами хвосты и крылья. И трясогузки, и синицы, и пуночки.

Танцуют даже филины! Весной в сумерках и всю ночь до рассвета самец-филин ходит мелкими шажками вокруг самки. Все птицы, токуя, обычно взъерошивают перья, а филин, наоборот, прижимает их плотно к телу. Оттого кажется необычно тонким и высоконогим. Прохаживаясь, он кричит, раздувая горло, и ухает страхолюдно, на манер лешего.

Токующий золотой фазан, важно вышагивая вокруг самки, посматривает на нее поверх пышного воротника, словно кокетка из-за веера, да еще подмигивает для большего эффекта янтарным глазом.

Гималайский монал токует сначала боком к самке, потом быстро вертится на месте, рассыпая вокруг многокрасочные вспышки своего «металлического» оперения.

Фазан аргус ухаживает за подругой очень живописно: сначала церемониальным маршем приближается к ней по спирали. Затем вдруг внезапно раскидывает, словно расписной зонт, огромные крылья, на которых блестят, переливаются, как звезды на небе, яркие глазчатые пятна. За них птицу и прозвали аргусом в честь стоокого героя древнегреческих мифов.