…Конечно, он всё ещё здесь.

На что Рыжий рассчитывал. Глупо было надеяться, что Хэ Тяня снесёт внезапным порывом ветра или, например, припечатает сверху домиком, прилетевшим из страны Оз.

Он курит, откинув голову на спинку лавки и щуря глаза. В своём дебильном костюме — Рыжий видел его всего несколько раз, но уже успел возненавидеть эти стрелки на брюках и тугие манжеты. Пиджак перекинут через перекладину, и память подкидывает картинку этого пиджака, валяющегося под дождём на пахнущей мокрой пылью гравийной дорожке.

Рыжий в одежде не выпендривается — влез утром в чистые спортивные штаны и натянул стиранную толстовку. Всё, готово.

На конкурсе стилей, конечно, золото бы не взял, но его всё устраивало. Если он когда-нибудь вырядится в костюм, Пейджи, наверное, на улице пройдёт мимо него и даже головы не повернёт. Кому это нужно.

Хэ Тянь не поднимает голову, когда Рыжий останавливается в нескольких шагах от него. Только выпускает дым через нос и прикрывает глаза.

Острый кадык натягивает светлую кожу шеи, когда он сглатывает.

Хули он не расстегнёт верхние пуговицы? Придушиться же можно. Ему вообще кровь в голову поступает? В деловом костюме вообще положено разваливаться вот так, настолько широко расставив свои долбаные ноги, что стрелки на коленях почти исчезают? Рыжий натыкается взглядом на чёрный ремень и сухо сглатывает, отворачивая башку. Ему резко становится жарко.

Это моментально выводит из себя.

— А как же поцелуй на прощание?

Он почти дёргается, настолько внезапно звучит голос Хэ Тяня. Тот уже поднял голову и снова затягивается сигаретой, вглядываясь в лицо Рыжего.

— Чё? — тупо переспрашивает он. Он реально не понял.

— Помада, — выдыхая дым, объясняет Хэ Тянь. — Её нет. А у неё были накрашены губы. Такая помада так просто, за секунду, не оттирается.

— Ебать ты Шерлок.

Хэ Тянь усмехается, не отводя глаз. Мимо них, держась за руки, проходит пожилая пара. За спиной в «Тао-Тао» тихо звенит входной звоночек. Дилинь-дилинь. Хэ Тянь подаётся вперёд.

— Что, даже не в щёку?

Рыжий сжимает зубы и молча смотрит на него в ответ. Взгляд Хэ Тяня скользит по лицу так, будто он действительно соскучился. Спокойно, немного сонно. Как будто давно хотел посмотреть на кого-то, а теперь, внезапно, вот он, стоит перед тобой. Позволяет — смотри. Руками только не трогай.

Когда тишина начинает становиться слишком громкой, а от взгляда начинают натурально горячеть скулы, Рыжий отворачивается. Он не хочет курить, но мнёт в пальцах сигаретную пачку.

— Чего тебя сюда принесло?

— Я знаю, по каким дням ты работаешь.

— Вчера не работал.

— Да, вчера у тебя были дела поважнее. Это я понял.

Ночью Рыжий собирался дать ему в рожу, вчера он собирался покрыть его матом, всю неделю он собирался сделать с Хэ Тянем нечто болезненное и хреновое, как только тот возникал в его мыслях, а теперь — просто стоит и смотрит, как Хэ Тянь протягивает руку и сплющивает бычок о крышку мусорника. Он немного похудел, под глазами залегли тени. Скулы стали острее, челюсть выделилась. Не жрал ничего, что ли. Дебила кусок.

Мимо них снова проходит какая-то пара. Девчонки. Хихикают и кокетливо поворачивают голову. Хэ Тянь даже бровью не ведёт. Облизывает губы и щурит слегка покрасневшие (от дыма или долгого перелёта?) глаза.

Взгляд, как на магните, возвращается к нему, даже когда Рыжий отворачивается и смотрит в сторону. Его хватает всего на пару секунд. Возможно, это потому, что Хэ Тянь не несёт свою привычную пургу, а возможно, потому, что что-то в Рыжем привыкло к Хэ Тяню. Притёрлось к нему и теперь восполняет свой опустевший за неделю резерв.

Подзаряжается, как телефон.

— Ладно, — наконец говорит Хэ Тянь и протягивает руку за пиджаком.

Поднимается на ноги.

В груди прохладно сжимается: сейчас свалит.

Пусть валит, — думает Рыжий.

Нехуй ему здесь делать. Пусть. Понял же уже, что зря припёрся. Любой дурак бы понял.

Хэ Тянь скользит по нему ещё одним быстрым взглядом. Задерживается только на глазах. Говорит, как будто это может что-то объяснить. Получается устало:

— С детства не получалось делать фокусы и сюрпризы. Вечно выходит какое-то дерьмо.

Рыжий почти рычит, когда он, коротко кивнув, разворачивается и идёт в сторону остановки. Думает: вот сука. Вот же блядина.

Какая привычная картина: Хэ Тянь выёбывается. Хэ Тянь открывает входную дверь. Хэ Тянь пытается задеть, но не может.

Хэ Тянь уходит.

Рыжий сжимает пачку в руке с такой силой, что пальцами чувствует, как сминаются сигареты. Он слышит свой голос и даже почти не удивляется:

— Эу, придурочный!

Хэ Тянь останавливается. Хэ Тянь оборачивается через плечо. Хэ Тянь и ещё несколько человек в парке.

— Ты в своём ебучем Токио вообще жрал что-нибудь?

Хэ Тянь смотрит. Хэ Тянь слабо ухмыляется. Хэ Тянь отвечает:

— Сегодня — точно нет.

Рыжий указывает себе за плечо.

Говорит, не понижая голоса:

— Это, конечно, не токийская «Тапас Плаза», но супа с лапшой могу оформить. Возможно, даже выберу для тебя чистую тарелку в виде исключения.

Ну, вот и всё. Сказал. Почти не трудно.

Теперь, слегка задержав дыхание, он смотрит, как Хэ Тянь медленно разворачивается и так же медленно, словно давая шанс передумать, делает шаг, ещё шаг. Ещё шаг к нему.

Он всегда даёт шанс. Это сработает с вами, если вы не привыкли проёбывать все свои шансы.

Когда Хэ Тянь равняется с Рыжим, тот ворчит:

— Шевели жопой, пока я добрый.

— Невероятное гостеприимство, — улыбается Хэ Тянь. — Если честно, я даже не ожидал.

И дальше они идут в «Тао-Тао» вместе. И Рыжий угрюмо, почти раздражённо, думает: вот так. Добро пожаловать домой, придурок. А Хэ Тянь смотрит на него, щурясь, краем глаза и не перестаёт улыбаться.

Название звезды: Нашира. Перевод с арабского: счастливчик

— Ты же знаешь: нет ничего веселее вечеринок МАЙКА ФОРДА!

— Йонг…

— Об этом ходят легенды! Тусовка у знатного тусовщика!

— У меня планы на завтра.

— Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пож…

Хэ Тянь протягивает руку и закрывает сидящему напротив Йонгу тараторящий рот. Йонг умоляюще изламывает брови и теперь работает глазами. На умоление.

— Пожалуйста, — ещё раз невнятно повторяет он сквозь ладонь.

— Ты же понимаешь, насколько странно боготворить человека просто за то, что он американец?

Йонг высвобождает лицо и делает возмущенный вдох.

— Это не только из-за того, что он американец! — с пылом говорит он. Потом добавляет: — И я его не боготворю.

Конечно, нет. Всего-то по щелчку пальцев Майка Форда готов броситься к нему домой, с ходу занырнуть в бассейн из пива и пластиковых стаканов, отрываться на заднем дворе под долбящую музыку и смотреть на Майка Форда так, будто с его образа иконы писали.

Никакого боготворения.

Конечно, Хэ Тянь любит тусовки приятных ребят, он любит принимать приглашения на вечеринки, где всегда бывает громко, бывает вкусно, приятно, алкогольно и красиво, но в пятницу он планировал провести вечер дома.

После Токио… ему просто нужен перерыв.

Слишком много новых лиц, слишком много с детства знакомых мест — шумных ресторанов, долбаных театров, на которых повёрнут дядя. Бесконечных арт-галерей, в дальних залах которых обожают собираться для обсуждения своих дел партнёры отца.

Этого оказалось слишком много. Перебор. Он вернулся в Ханчжоу три дня назад, и каждый из этих трёх дней готов дрочить на тишину и покой, ему даже стыдно не будет, потому что если основательно пережрать любимых пончиков, будешь блевать целую ночь, такие дела. И Хэ Тянь пережрал. А это было даже не любимое блюдо.

— Ты не можешь так поступить со мной, — убито шепчет Йонг, зарываясь пальцами в волосы и низко опуская голову. Так низко, что почти утыкается лбом в стол. Переход на этап «королева драмы» всегда удавался ему лучше всего.