Она воткнула цветок в волосы и стояла, любуясь морем. Волны набегали на золотой песчаный берег. Невероятно, что эта ослепительная лазурная стихия когда-то, той темной ночью, казалась ей опасной, готовой увлечь на дно и поглотить навсегда. Страх был еще жив в ней, и, хотя Ивейн играла на пляже, собирая ракушки и забавляясь тем, как утки и селезни выхватывали из воды плававшие в ней щепки, девушка не осмеливалась заходить в воду глубже, чем по колено. С ночи кораблекрушения ей уже не хотелось учиться плавать.

Раздался собачий лай. Карлос несся к ней по пляжу. Ивейн бросала ему гладкие палочки, принесенные морем, а пес мчался за ними, и, играя, они добрались до тропинки, которая вела к домику Эмерито на берегу. Она решила навестить Мари-Лус и ее малыша, и с удовольствием осталась у них позавтракать, а потом посидеть с младенцем; пока Мари-Лус съездила на ослике за покупками в маленькую рыбацкую деревушку в миле отсюда по побережью.

После работы няней в Санделл-Холл Ивейн стала настоящим специалистом по развлечению младенцев, и все складывалось превосходно, пока малыш не схватил пухлой ручонкой гладкий камушек и не засуну его себе в рот. Ивейн немедленно вытащила его, и проказник пустился в рев. Он так громко ревел, что Карлос решил присоединиться к нему, и они выли уже в два голоса наперегонки. Ивейн ходила взад и вперед по песку, качая на руках и пытаясь успокоить маленького камнееда, и не заметила, как кто-то появился на пляже и наблюдал за этой сценой насмешливыми темными глазами.

Внезапно ушей Ивейн достигли негромкие гитарные переборы. Она обернулась и увидела молодого человека, который широкими шагами направлялся к ней по берегу. Приблизившись, он начал напевать вполголоса испанскую песенку, такую же нежную, как его глаза. Молодой, жгучий брюнет в брюках матадора, тонкой шелковой рубашке, с повязанным на шее алым платком прислонился к дереву, распевая для девушки и малыша свою серенаду. И, словно по волшебству, ребенок утих и лежал, очень довольный, посасывая большой палец собственной ноги.

Молодой испанец продолжал играть и петь, пока nino [11]не уснул, и тогда осторожно, легкими шагами приблизился к ним и взглянул на спящего на руках у Ивейн младенца.

— Mil gracias, senor, — застенчиво сказала она.

Он ответил ей по-испански, но она не поняла ни слова из того, что он сказал.

— Простите, — вопросительно взглянула она на незнакомца, отмечая, что он по-своему очень хорош собой. — К сожалению, я не понимаю по-испански.

— Ах! — В глазах его появился блеск. — У вашего малыша здоровые легкие, сеньора. Он будет певцом, как я, да?

Ивейн улыбнулась его такой, впрочем, естественной ошибке.

— Это не мой ребенок, сеньор. Просто я присматриваю за ним, пока его мамы нет дома.

— Ясно. — Глаза испанца загорелись еще ярче. — Когда я сейчас, только что, увидел вас, я подумал про себя: «Ах, Рике, ну вот, опять тебе не повезло — снова ты явился слишком поздно! У нее такие волосы — как у Мадонны! И сама она как Мадонна». Но нет! Оказалось, что я ошибся, и я очень рад… А вы, сеньорита, не находитесь во владении какого-нибудь мужчины?

— Нет, не нахожусь, — ответила она почти беззвучно, и ей сразу же захотелось куда-нибудь скрыться от взгляда этих слишком страстных глаз.

Она положила ребенка на полосатое одеяло, а когда снова взглянула на гитариста, тот отвесил ей изысканный поклон, и представился Манрике Кортесом и Эстебаном, и рассказал, что приехал на остров на шесть недель, чтобы играть в клубе «Идальго» в Пуэрто-де-Леон.

— Вы позволите мне сесть рядом с вами? — Он указал рукой на песок и через мгновение уже растянулся на нем в свое удовольствие, с выжидательной улыбкой глядя на Ивейн. Наконец он насмешливо спросил: — А разве сеньорита не скажет мне, как ее зовут? Мы ведь можем просто поболтать часок и потом разойтись, но если я буду знать ваше имя, я могу потом снова найти вас.

— А вы этого хотите? — Ивейн никогда в жизни раньше не флиртовала с мужчиной и была приятно удивлена легкостью и непринужденностью их с Рике болтовни.

— С некоторыми и часа достаточно, чтобы все о них узнать, а на некоторых не хватает и целой жизни. — Взгляд Рике задержался на ее волосах, падавших на плечи. — У вас наверняка какое-нибудь не современное имя, потому что в вас есть что-то необычное. Вы не похожи на молодых туристов, которые приезжают сюда отдыхать, и с которыми я здесь встречался и болтал по-испански.

— Вы превосходно говорите по-английски, сеньор.

— А вы англичанка, сеньорита?

— Разумеется.

— Честно говоря, вы как-то странно говорите — с акцентом. — Он блеснул белозубой улыбкой. — Вы меня очень интригуете.

Это было весьма лестное замечание, и Ивейн подумала про себя, как бы, интересно, этот молодой ловелас отнесся к ней, если бы увидел в одном из ее прежних бесформенных бежевых платьев, с пучком на затылке и в огромных уродливых роговых очках на носу.

Он придвинулся ближе, глядя на улыбку на ее губах, но Ивейн совсем не испугалась, не отпрянула в ужасе назад, как от дона Хуана.

— Даже улыбка у вас загадочная, — пробормотал гитарист. — Вы, наверное, явились из какой-нибудь волшебной страны, там, в глубине сосновых лесов?

— Например, из замка, — поддразнила она его. — А моя охотничья собака охраняет меня.

— Да. — Он оглядел Карлоса, огромная, ощетинившаяся голова которого была вровень с плечом Ивейн. — Да, хороший у вас компаньон для прогулок. Как вы его только не боитесь?

— Ни капельки. — Ивейн нежно погладила Карлоса. — Он на самом деле просто ягненок.

— А похож больше на волка.

— А что, если бы то же самое я сказала про вас, сеньор?

— Туше! — Он рассмеялся, довольный ее шуткой, было ясно, что ему очень по душе Ивейн. — Испанцы — народ темпераментный, сеньорита, они любят интриги и романы. Знаете, вы не найдете ни одного испанца, который был бы холоден. Бог, добрый и щедрый, дал нам глаза, чувства, пару сильных рук, и молод испанец или стар — он пользуется всем этим в полной мере.

— Однако все это, должно быть, трудно использовать, когда между мужчиной и женщиной в Испании — железная решетка? — Ее улыбка была обманчиво смиренной.

— Но между нами-то нет таких барьеров, — возразил Рике хитро.

— Но есть Карлос, и еще тот факт, что я с вами едва знакома, сеньор Кортес.

— О, это очень обнадеживающее замечание, сеньорита Загадка. Могу я надеяться, что вы намерены позволить нам… подружиться?

— Друзей иметь всегда приятно.

— Да, у такой привлекательной девушки их должно быть немало.

— Напротив. — Она запустила пальцы в шерсть пса. — Только Эмерито и его жена. Я… не знаю, можно ли отнести к ним маркиза Леонского.

Молодой гитарист приподнял брови:

— Вы знаете маркиза?

— Разве кто-то может сказать, что знает его? — Ивейн смотрела вдаль, на синее море, со всех сторон окружавшее Львиный остров. — Я живу у него… о Боже, это звучит совершенно неприлично! Он мой опекун, сеньор.

— Опекун? А, значит, вы — та самая девушка, которую выловили в море после кораблекрушения? Представьте себе, в Пуэрто-де-Леон все только о вас и говорят. Все умирают от любопытства, но маркиз Леонский — такой человек, что никто не отваживается задавать ему вопросы. Так вот, значит, как — он ваш опекун!

— Да! — она вскочила, испугав собаку и разбудив малыша Мари-Лус, который тут же захныкал. — А о чем все болтают, сеньор Кортес? Наверное, что я — удачливая авантюристка?

— Вы? — Он с ленивой грацией поднялся и стоял, возвышаясь над девушкой на целую голову. От разыгравшегося морского бриза тонкая шелковая рубашка липла к молодому мускулистому телу. — Да кому придет такое в голову, увидев вас? К тому же маркиза Леонского невозможно одурачить. Ходят легенды о его щедрости, но до сих пор еще ни одна женщина не разбила ему сердце.

— О, он испанец до кончиков пальцев— возразила Ивейн. — Вы же сами говорили, что все испанские мужчины полны страсти и в молодости, и в зрелом возрасте!