Танец начинался медленно, как бы нехотя, его сопровождал только стук кастаньет в пальцах девушки и притопывание высоких каблуков танцора. Но постепенно темп нарастал, и вот уже пара кружится, и пестрые нижние юбки девушки бьются об узкие темные брюки танцора. Музыканты подхватили сухой четкий ритм кастаньет и щелканье каблуков, но временами, как замирающее сердце, музыка вдруг смолкала, и в тишине танцоры застывали лицом друг к другу. А через миг все начиналось заново, продолжался танец завлекания и преследования, пестрые юбки взметались, глаза танцора сверкали, и все это кружилось и пестрело при свете фонарей и звезд.

Ивейн почувствовала, что пульс ее забился в бешеном ритме, у своего плеча она ощущала стройную гибкость тела Рике. Его горячее дыхание шевелило ей волосы, с которых она уже сняла кружевное покрывало, и ей не хотелось думать ни о чем, кроме этой ночи. Ей не хотелось представлять себе жестокую реальность завтрашнего дня.

— Потрясающе? — шепнул он прямо ей в ухо.

— М-м-м. — Ивейн быстро отпила глоток вина. — Спасибо, что привел меня сюда, — я бы ни за что на свете не согласилась пропустить такое зрелище!

— Ты так говоришь, словно больше не надеешься побывать на испанской свадьбе.

— Может быть, еще на одной мне и придется побывать, но когда видишь что-то в первый раз, впечатление незабываемое.

— Все равно как впервые влюбиться?

Она почувствовала на себе его взгляд, в глубине глаз Рике сверкал отблеск горящего фонаря.

— Да, наверное, впервые это чувство захватывает с ошеломляющей силой, — легкомысленно сказала Ивейн. — Откуда мне знать?

— А я тебе скажу. — Рике повернул ее лицом к себе и попытался разгадать выражение огромных глаз, отражающих мерцание звезд и словно околдованных лунным светом. — Все эти люди считают, что я за тобой ухаживаю. Испанцы не понимают дружбы между мужчиной и женщиной — только любовь.

— Но мы же с тобой друзья!

— Не будь такой наивной, Ивейн. Для испанца друг — это приятель, мужчина, с которым можно поговорить о политике или корриде за стаканчиком манзаниллы.

— Так ты меня специально сюда привел, чтобы все решили, что мы не просто друзья?

— А это что — компрометирует тебя? — С мягким смешком он коснулся ее щеки. — Допустим, если бы я провел с тобой ночь, и этому был бы свидетель — все, я должен был бы на тебе жениться, как испанец, иначе ты была бы девушкой с запятнанной репутацией, и ни один мужчина не взял бы тебя в жены.

— Ты хочешь сказать, — тут ее сердце забилось часто и гулко, — что никто не поверил бы… в нашу невинность?

— А разве возможно, чтобы в такой ситуации мы остались невинны?

— Да… если мужчина — человек чести.

— Тогда он должен быть сделан из камня, — засмеялся Рике. — Все равно, даже если бы мужчина и девушка не занимались любовью, он обязан был бы взять ее в жены, иначе ей пришлось бы вступить в ряды статуэток.

— Статуэток? — переспросила Ивейн.

— Так мы называем девушек, которых как бы поставили далеко на полку.

— То есть ты всерьез утверждаешь, что католики так беспощадны по отношению к девушке, которая, может быть, оказалась в сомнительной ситуации просто волею судьбы?

— У испанцев очень строгий кодекс чести, и не забывай, что именно Ева соблазнила нашего праотца. Ведь мужчина весел и беззаботен до тех пор, пока взгляд его не упадет на женщину.

— Ах, бедные вы мужчины! — Ивейн вздернула подбородок. — Плохо вам, наверное, приходится с такими суровыми законами. Может быть, для вас было бы лучше, если бы операцию на адамовом ребре вообще не проводили?

— Это точно, — рассмеялся он. — Но только подумай, скольких удовольствий мы были бы лишены. Никаких амурных похождений, никаких хорошеньких личиков, никаких поцелуев! Несмотря на все опасности, все устроено вполне терпимо… или нет?

— По-моему, оттого что Ева когда-то соблазнила Адама, у него появилось превратное представление, что он якобы какой-то приз, который может достаться — или не достаться — женщине, и с тех пор, как его выгнали из Рая, он так и привык считать, что его персона — самая большая удача, которая может выпасть на долю девушки в жизненной лотерее.

— Для большинства девушек так оно и есть, — не моргнув глазом, заявил Рике. — Ну подумай сама, разве ты хочешь прожить всю жизнь без мужчины рядом, который любил бы тебя?

Ивейн обернулась и посмотрела на юных молодоженов, окруженных смеющимися друзьями, таких безоглядно счастливых, что она невольно искренне пожелала им, чтобы заботы семейной жизни никогда не затмили звезды, которые сейчас сияют у них в глазах. Они любили… большинство людей хотят быть любимыми: без любви жизнь им кажется пустой, совершенно пустой.

Как раз в этот момент гости стали звать Рике, прося его спеть. Волшебство его музыки еще больше усиливалось запахом сорванных гвоздик, блеском фонарей, цветными огоньками, смуглыми лицами людей, собравшихся во дворе.

Ивейн чувствовала себя среди них одновременно и желанной гостьей, и посторонней. Они казались ей вышитыми на каком-то старинном полотне фигурами. Современная жизнь не превратила в пустые маски усталого цинизма лица этих людей. У них были живые выразительные глаза, и они всей душой, как дети, отдавались простым радостям музыки. Они смаковали ее, как вино, а потом все взялись за руки, мужчины и женщины, через одного, встали в круг и начали танцевать сардану. Для Ивейн все это было так ново, так понравилось ей, все они с готовностью показывали девушке, как надо чередовать короткие шажки с длинными, пока она сама не уловила зажигающий ритм танца и не включилась во всеобщее веселье, которое потекло по ее жилам, как терпкое настоенное вино.

Прошел час или два, Ивейн внезапно оказалась одна. Она обмахивалась платком, в глазах отражался золотой диск луны, между деревьями мягко плыл напев «Челито Линдо». Ивейн казалось, что она сегодня словно побывала на небесах и почти, хотя и не совсем, отогнала от себя грустное сознание, что скоро ей придется покинуть этот остров сердечных людей, и солнечных дней, и колдовских ночей.

Она переводила дыхание, прислонившись к кипарису, в зеленом платье под цвет его кроны, очарованная луной и музыкой.

Скоро мелодия стихнет, и Рике будет ее искать. Девушка постаралась внутренне собраться при этой мысли: красивая, счастливая свадьба так взволновала Ивейн, что если он поцелует ее, она не сможет противиться.

Рике приблизился, как бархатная тень, как ленивая грациозная пантера, учуявшая свою добычу, и она слабо вскрикнула, когда он, обняв, прижал ее к дереву. Ивейн некуда было деться от этих сияющих глаз и губ, от которых в ее нежном горле словно стоял комок.

— Мужчине приходится следить за тобой, иначе ты тут же исчезаешь, — прошептал Рике ей на ухо. — Ты волшебная, как твои колдовские глаза, ночной мотылек, почти нереальный, которого нельзя даже коснуться! Теперь кажется святотатством подумать о тебе со страстью.

— Но еще совсем недавно ты советовал мне влюбиться.

— Теперь мне хочется поставить тебя в изящную серебряную вазу и просто восхищаться тобой.

— Высоко на полку? — засмеялась Ивейн.

— Перестань, — рассмеялся он вслед за ней. — Жених и невеста скоро будут раздавать сладости с миртового дерева, которое нарядили для них.

Взявшись за руки, они нырнули в толпу гостей, собравшихся вокруг молодой четы и смотревших, как невеста и жених срывают с дерева сладости друг для друга. Ивейн была так увлечена зрелищем, что замерла от неожиданности, когда Доретта протянула конфетку ей, а Альварес — Рике. Вокруг раздался взрыв смеха — никто, кроме Ивейн, не был удивлен этим. Девушка повернулась к Рике и вдруг увидела поодаль лицо, ярко освещенное фонарем. Она в изумлении уставилась на женщину, которая в ту туманную ночь дала им с доном Хуаном приют, и словно приросла к месту. Старуха-ведьма казалась тенью какого-то сна, она уже расплылась в памяти Ивейн, как и остальные подробности той ночи, нереальной, но и незабываемой.