— Какая же ты романтическая дурочка, Ивейн! — Она рассмеялась, произнеся эти слова вслух, и быстро отвернулась от зеркала.

Ивейн клубочком свернулась в постели. Было уже поздно, когда она услышала шум подъезжающей к дому машины. Хлопнула дверь. Она представила себе, как опекун, прихрамывая, поднимается по лестнице, входит в холл замка, останавливается перед маленьким столиком. Он берет конверт, который она туда положила, и держит его какое-то время в длинных пальцах, прежде чем вскрыть. Он всегда был намеренно нетороплив с такими вещами, словно предвкушал какой-нибудь сюрприз и смаковал момент неизвестности. Слегка опираясь на эбонитовую трость, дон Хуан читает письмо, медленно поднимает глаза, его взгляд задумчиво скользит по узорам старинных гобеленов… Несколько минут он раздумывает над приглашением незнакомых ему Крейсонов. Он пойдет на прием, так как там будет Ракель, он пойдет также затем, чтобы удовлетворить свое любопытство и составить впечатление о туристке-американке и ее сыне. Он наверняка уже знает, ему не могли не рассказать, что его воспитанницу повсюду видят в обществе этого молодого человека.

Утро праздничной пятницы выдалось ярким и солнечным.

Ивейн проснулась под звон колоколов в монастыре и в церкви возле гавани. Радостные звуки, казалось, сливались с лучами яркого солнца, ослепительно сиявшего над морем. Ее сердце томили одновременно счастливые и тяжелые предчувствия, в смятении она надела свой костюм для фиесты, заплела волосы в косы и уложила их в венец. Спустившись вниз, она задержалась перед зеркалом в холле и изучила себя в этом наряде местной жительницы.

В старинном зеркале с тяжелой золотой рамой Ивейн увидела незнакомку — сеньориту, которая словно явилась сюда из давнего-давнего века… она, потрясенная, прижала ладонь к шее, под ее пальцами нервно билась жилка. В этот момент за ее спиной в зеркале отразилась фигура высокого смуглого человека.

— Доброе утро, Ивейн. — Сегодня голос его звучал еще глубже, чем обычно. Она почувствовала на себе пристальный взгляд. Дон Хуан осматривал ее костюм, отмечая кремовые кружева блузки, бархатный лиф, глубокие переливающиеся складки длинной сиреневой юбки. — Ты выглядишь прелестно, nina. Почти как сеньорита с острова! Пойдем сорвем тебе гвоздику, и ты воткнешь ее в волосы.

Он протянул руку, худощавые пальцы переплелись с ее — тонкими, дрожащими. Волна незнакомого возбуждения, одновременно теплого и холодного, словно пробежала по ней от этого прикосновения. Пока дон Хуан вел ее в сад, она украдкой, искоса, взглянула на него.

— А вы будете на фиесте, сеньор? — спросила она.

— Конечно. — Он встретился с ней глазами и улыбнулся. — Эта фиеста мне особенно нравится, она называется «процессия Адама и Евы». Этот праздник давным-давно привезла на остров галицийская невеста одного из моих предков. Она очень скучала по дому и по обычаям родины и упросила своего снисходительного мужа устраивать на острове эту церемонию, которая каждый год проходит в горах Галиции, а с тех пор — и на Isla del Leon.

— Это восхитительно.

Они вышли в сад на мокрые каменные плиты, и Ивейн приподняла подол длинной бархатной юбки. Воздух был напоен ароматом гвоздик, которые росли здесь в таком изобилии, что оплетали всю стену зеленым покрывалом, усыпанным светло-розовыми и малиновыми звездами цветов.

Дон Хуан вынул из кармана перламутровый перочинный ножик и срезал стебель. С легким поклоном он протянул Ивейн цветок, на лепестках которого еще трепетала роса. Девушку охватила робость, и ее рука слегка дрожала, когда она укрепляла цветок в волосах.

— Какой сегодня прекрасный день для фиесты. — Ивейн спрятала вспыхнувшее лицо в гвоздики будто для того, чтобы остудить его. Что с ней такое? Он же не отрежет ей голову, если она скажет, что намерена провести весь день с Кентом Крейсоном!

— Мы будем смотреть на праздничную процессию с балкона дома мэра, там уже все приготовлено. Дом стоит прямо на площади, на которой остановится процессия, и будут исполняться танцы под музыку оркестра. — Дон Хуан указал ей на стул у круглого стола в патио, за которым они обычно завтракали. Ивейн с радостью села, потому что ноги едва держали ее.

— Дон Хуан…

— Да, nina? — Он налил из кувшина апельсинового сока и поставил стакан перед ней.

— Я… — Она отпила немного и пожалела, что дон Хуан сегодня утром так добр с ней, что он так потрясающе выглядит в темно-сером костюме, что он так уверен в ее послушании планам, которые он задумал для них на сегодня.

— Ты хочешь мне что-то рассказать, Ивейн? — Дон Хуан приподнял черную бровь, что всегда было опасным сигналом.

— Какие яркие сегодня гвоздики, и как приятно они пахнут. — Ивейн нервно улыбнулась Луису, который поставил на стол яйца «фламенко» и блюдо с хрустящими почками.

Слуга молча ушел, солнце отражалось в поверхности кофейника, в ушах девушки звон колоколов смешивался с жужжанием пчел в саду. Она положила себе жареное яйцо и почки и намазала булочку маслом, не в силах поднять глаза на своего опекуна. Почему она не может больше разговаривать с ним так просто, как раньше? Откуда у нее такая скованность? Дело было не только в ней. Дон Хуан был довольно деликатен, но необычно отстранен. Сердце Ивейн упало. Все было так, как будто он уже знал, что она договорилась провести фиесту с Кентом Крейсоном.

— Ивейн. — Он поднес салфетку к губам, девушка проследила за этим движением, а потом встретила его взгляд. — Мне кажется, ты нервничаешь. Если ты хочешь мне сказать, что у тебя другие планы на фиесту, так и скажи. Я же не отрежу тебе за это голову и не запру тебя в башне на целый день.

Она посмотрела на него с восхищением, почти обожанием. Когда он так улыбался ей, Ивейн хотелось только одного — угодить ему, но когда они приедут на фиесту, там будет Ракель, обворожительная в одном из своих костюмов, настоящая сеньорита, и все глаза будут устремлены только на нее.

— Я… у меня действительно другие планы, — через силу призналась она. — Я обещала другому человеку провести весь сегодняшний день с ним.

— Молодому человеку?

— Да. — Она нервно отпила кофе. — Вы, наверное, слышали о Крейсонах от Ракель. Они американцы, очень милые люди, и я с ними подружилась — надеюсь, вы не возражаете?

— А, это те самые люди, которые устраивают сегодня прием на своей яхте, да? По-моему, они отплывают завтра в полдень?

Она кивнула:

— Сеньор, вы не будете возражать, если я проведу весь день с Кентом?

— Насколько мне известно, nina, ты и так провела с ним всю последнюю неделю. Конечно, я не могу лишить его твоего общества сегодня, раз завтра они уезжают.

Ивейн уловила язвительную усмешку, игравшую на губах дона Хуана, и ей страстно, мучительно захотелось немедленно сказать ему, крикнуть прямо в лицо, что она тоже уезжает с ними, уезжает навсегда. Она все равно должна ему это сказать, так почему не сейчас? Тогда он уже не будет усмехаться. Может быть, его даже немного заденет, что воспитанница решила отправиться так далеко и что они, возможно, никогда больше не увидятся.

Ивейн почти собралась с духом, чтобы заговорить, как вдруг поймала его взгляд — дон Хуан смотрел на браслет, подарок Кента. Она решила надеть его к костюму — ведь именно сегодня ей понадобятся все талисманы, которые могут принести удачу и мужество.

— Этого я раньше у тебя не видел! — Он быстро протянул руку через стол и схватил ее за руку. — Ты сама купила себе эту безделушку?

— Нет, это Кент мне подарил…

— Понятно. — Его пальцы сжались на запястье Ивейн так, что ей захотелось вскрикнуть; она видела, как в глазах дона Хуана вспыхнули злые огоньки. — Ты знакома с этим молодым человеком всего неделю и уже принимаешь от него подарки! А ты знаешь, что у испанцев это считается знаком обручения?

— Кент американец, сеньор. — Брелки-талисманы блестели на солнце, маленькое яблочко и сердечко дрожали. — Думаю, он даже ничего и не слышал про обычаи здешних коренных жителей.