Каково же было мое изумление, когда, по зачислении в англо-скандинавский отдел, я узнал, что мне предстоит совершать подвиги не в Финляндии, а в Англии! Шеф отдела, высокий красавец в усиках, даже заметил, что я чем-то напоминаю молодого Уинстона Черчилля (потом за праздничным столом он утверждал, что я похож на Байрона [4]), это привело меня в тайный восторг, несмотря на ужасную репутацию этого исконного врага СССР и всего прогрессивного человечества. Рассматривая себя в зеркале, я, правда, находил, что моим скромным челюстям далеко до оных сэра Уинстона, особенно мощно выпиравших накануне роковых сражений Второй мировой, когда он активно позировал фотографам. Это расстраивало, хотя по объему головы и по росту я ему не уступал, а когда засовывал в рот сигару (уже в Москве появились кубинские) и суживал глаза, то вполне мог лететь в Тегеран на конференцию с Рузвельтом и Сталиным.

Итак, добрая, старая Англия, коварный Альбион! Не зря я изучал Шекспира в оригинале, не зря штудировал «Книгу снобов» Теккерея и стоял в очереди за билетами на «Гамлета», показанного англичанами на фестивале молодежи и студентов в 1957 году. Тут я погрузился в политику и экономику Англии не в пропагандистском изложении, а на основе «Таймс», «Экономист» и других интригующих изданий. Немалое место занимало изучение Лондона по карте, составление маршрутов движения на метро и автобусах — без этого любые попытки обеспечить конспиративную связь с агентом обречены на провал.

Правда, потом оказалось, что шпионаж по карте совсем не похож на зеленое древо жизни, на его ветвях почему-то постоянно возникали непредвиденные трудности: опаздывали или совсем не появлялись автобусы, ресторан для встречи с агентом оказывался снесенным еще пять лет назад, а улицы имели другое название. До сих пор бросает в жар, когда я вспоминаю свой судорожный бег на явку в районе Илинг (прибыл на автобусе в соседний район!), нервное перелистывание портативного атласа Лондона на виду у прохожих… О, если бы это видел мой школьный наставник — отставной полковник! Он очень ловко создавал на наших учебных рандеву в чешском баре Парка культуры на редкость стрессовую ситуацию: «За мной следит наружка!», «У меня выкрали из кармана условия связи!» или «Сейчас нас арестуют!», делая при этом круглые испуганные глаза, которые внимательно следили, как я поведу себя в подобной ситуации: покроюсь ли потом, свалюсь ли со стула, побледнею или покраснею? И вообще, как я ему предложу действовать, как спасу от опасности «верного агента»?

За несколько месяцев до моего отъезда в Англию в столицу прибыла делегация левых лейбористов во главе с председателем группы «За победу социализма» Сиднеем Сильверменом, полным, низкорослым другом народа с седой бородкой (к сожалению, до Марксовых размеров она не доросла). С левыми тогда начинал флиртовать наш ЦК, и мой шеф вполне резонно решил обкатать меня на живых англичанах. В 60-е годы к иностранцам относились не только бережно, но и нежно. ЦК КПСС задавал тон и расстелил ковер на славу: закармливал до опупения зернистой икрой, балыками и севрюгой, упаивал до положения риз, окружил докторами и после переговоров (мне они показались совершенно пустыми) отправил на отдых в цековские особняки в Сочи. Эту идиллию разбавили дружеским визитом в Грузию, оттуда непривычные к долгим пьянкам и обжорству лейбористы еле унесли ноги и по возвращении в Англию с трудом восстановили пошатнувшееся здоровье. Это были симпатичные люди, очень поверхностно осведомленные о жизни в СССР, они искренне верили в социализм (английских коммунистов презирали) и не одобряли правое руководство партии в лице Хью Гейтскелла и Джорджа Брауна. Переводил я старательно, хотя стыдился идиотских тостов набравшихся ответработников ЦК. Однажды я оскандалился: в суете перепутал предлог в незамысловатом тосте «До дна!» («Bottom’s up») и перевел его, как «За дно!», что означало также за мягкую часть пониже спины. Тогда меня поразила вежливость англичан и тактичные улыбки, наши, к счастью, ни фига не поняли.

Но левые лейбористы считались в разведке «вторым сортом», хотя с ними активно работали. Все помыслы были устремлены на верхушку, истеблишмент, на твердокаменных тори, на хитроумных жуков в Форин-офисе и разведке. Видимо, моя сомнительная челюсть сыграла роковую роль в планах шефа: мне определили, как «объект проникновения», консервативную партию.

Тут, как два яичка к Христову дню, в Москву подкатили лорд Бессборо и писатель Норман Коллинз, они прибыли для проведения в нашем МИДе переговоров о культурных связях. Это были уже не простодушные друзья народа, а классовые враги, убежденные тори, которым палец в рот не клади, они с презрительным равнодушием выслушивали все рассказы о великих достижениях социализма и жили в своем посольстве, что считалось признаком приближенности к английской верхушке. Они были гораздо ближе к персонажам из «Ярмарки тщеславия»: безукоризненно вежливы, деловиты, непонятно остроумны, с завесой холодной сдержанности, которой славятся англичане.

К тому времени уже закрутили мое оформление в Англию и для укрепления легенды предписали выступать одним из переводчиков в качестве третьего секретаря МИДа. С лордами я раньше сталкивался только в романах: бессердечные, пьющие как лошади (неслучайна английская пословица «пьян, как лорд», то бишь в стельку), надменные, они непременно наказывали дворецкого за то, что тот ночью тайно отпивал немного шерри из графина в гостиной.

Но как обращаться к лорду? Милорд? Это казалось мне глупым и старомодным, нечто из Дюма с его вероломной миледи Уинтер, к тому же разве не унизительно для советского дипломата и коммуниста употреблять такое обращение, будто я тот самый дворецкий или официант? Конечно же, мистер Бессборо! — ведь даже к президенту США обращаются «мистер президент». На лице лорда не дрогнул ни единый мускул, но глаза стали ледяными, и наши отношения заморозились навеки, несмотря на мои усилия, предпринятые уже в Лондоне.

Но на этом мои беды не закончились. Писатель Коллинз, как представитель богемы, был живее и разговорчивее, в знак своего расположения он направил мне в подарок свою книгу «Лондон принадлежит мне», отдал ее шоферу своего посольства, и тот приволок ее в экспедицию МИДа. Там, естественно, начали искать адресат и устанавливать, в каком подразделении МИДа я имел счастье трудиться. В каком? В кадрах МИДа я еще не числился (ожидали высокой подписи под приказом), и экспедиция возвратила книгу в посольство, честно написав англичанину, что имярек в МИДе не работает. Первый удар по челюсти alter ego сэра Уинстона. Провал! Неслыханный провал еще до выезда на Альбион!

Мой шеф в ярости мерил шагами кабинет, звонил наверх по «вертушке», сообщая о ЧП, и, брызгая слюной, называл мидовцев предателями. Что же делать? Как спасти ситуацию? Сначала заставили оскандалившуюся экспедицию позвонить в английское посольство и сообщить о вопиющей ошибке. Но этого показалось мало. Во время очередного визита джентльменов в МИД меня срочно туда транспортировали и посадили на одном этаже с переговорщиками, там я с трепетом ожидал сигнала по телефону. И вот хриплый шепот в трубку: «Они вышли из кабинета!» В одну секунду, как спринтер, я сорвался со старта и вылетел в коридор, чуть не врезавшись в англичан на площадке у лифтов. Какая неожиданность! Какая приятная встреча! Какая радость! Хотелось броситься в объятия для убедительности, но англичане их не раскрыли.

— Огромное спасибо за книгу! — Я исходил фальшивой любезностью, самому противно было.

— К сожалению, вас не сразу нашли…

Очень деликатно, очень тонко. Представляю, как всем своим гнусным английским кодлом они хохотали над глупостью КГБ, не сумевшего надежно прикрыть своего сотрудника! И над малограмотным юнцом, спутавшим лорда с обыкновенным смертным [5].

— Вы не знаете нашей мидовской бюрократии… вечные неувязки… вечная путаница…