Повернуть направо или лучше налево? Может, все-таки развернуться и поехать назад? Или же продолжать двигаться прямо? С дрожью я посмотрел на топливный расходомер, но, к моему облегчению, бак все еще был полон на две трети. Мы поехали дальше.

К счастью, наши великодушные хозяева снабдили нас упаковками с обедами, и дети, чье начальное воодушевление нашим великим приключением стало потихоньку угасать, развернули свертки и теперь были сосредоточены, вопреки всем усилиям Элизабет, на усеивании пола кузова крошками и кусочками еды.

В конце концов пришлось остановиться снова, и пока дети бродили неподалеку вокруг, я принялся напрягать мозги, пытаясь решить, что же нам делать дальше. Мда, это надо же так влипнуть. Я понятия не имел, как следует вести себя в буше. Наверное, ближайшими человеческими существами здесь были только наши друзья-фермеры. Мне даже подумать было страшно, как далеко они теперь находятся, поскольку ехали мы, считай, часа три. Вспомнив о гостеприимном костре и уютном сеновале, я немножко упал духом. И настроение мое не особенно поднялось, когда в поле моего зрения попала стая наиомерзительнейших птиц — африканских марабу, раздиравших труп какой-то изрядно разложившейся и потому не опознаваемой антилопы. С почти лысыми головами, за исключением клочковатых волос, они копались в ее внутренностях, словно сборище безработных адвокатов [68].

Что тревожило меня более топливного вопроса — слава богу, на крыше у меня была пристегнута двадцатилитровая канистра, — так это то, что день был в самом разгаре. Мне было прекрасно известно, что в данной части земного шара, в силу близости к экватору, темнеть начинает очень скоро. Так что в запасе у нас оставалась всего лишь пара часов дневного света, а я по-прежнему понятия не имел, в каком же направлении двигаться. Если в течение этих двух часов — ну, может, чуть больше — нам не удастся отыскать дорогу, то возвращаться домой придется в темноте. Меня весьма беспокоило и то, что не было никакой возможности как-то связаться с Касане, — однако наиболее актуальным представлялся вопрос, где же нам провести ночь.

Если вспомнить, сколько животных мы увидели за время путешествия по бушу (среди них были жирафы, слоны, зебры и множество антилоп), не трудно сообразить, что здесь водится и масса других тварей, многие из которых появятся лишь после наступления темноты, к тому времени изрядно проголодавшись. Определенно, буш не был тем местом, где можно провести ночь четырнадцати шестилеткам. К счастью, до сей поры никто из ребятишек не понял, что что-то идет не так, и даже Элизабет, которая должна была заметить, что обратное путешествие получалось значительно продолжительнее, нежели на ферму, внешне оставалась абсолютно невозмутимой.

Мы снова двинулись в путь, но уже скоро я ударился в панику и начал сворачивать в каждый попадавшийся проход. Весьма часто они заканчивались тупиком, и мне приходилось давать задний ход до первоначальной колеи, что сопровождалось значительными трудностями. Тень Старой Королевы-Мамы стремительно удлинялась, и солнце, большую часть дня провисевшее прямо над нашими головами, стало скатываться по небу и постепенно скрываться за деревьями. Птицы, до этого неутомимо порхавшие повсюду, мигом угомонились. Наконец вокруг нас воцарилась странная тишина, и когда мы все-таки остановились, единственным различимым звуком было потрескивание разогревшегося двигателя, который я выключил, дабы попытаться восстановить в смятенном уме весьма извилистый перечень сделанных сегодня поворотов. Бабуины, до этого следившие своим непостижимым взором за нашим передвижением, теперь тоже почти исчезли.

Скоро свет уже можно было описать лишь как неясный, а затем и вовсе стало решительно темно. И только теперь у детей, до сей поры безмятежно предававшихся играм позади меня, появилось чувство, что поездка идет не совсем по плану. Я буквально ощущал их беспокойство, даже тревогу. Что же нам делать? По мере того как темнело, я испытывал все меньше энтузиазма относительно выхода наружу, но мне вряд ли удастся удержать всех детей в тесноте Старой Королевы-Мамы до следующего утра.

Тут мы оказались на особенно разбитой и узкой тропе, и мне пришлось значительно замедлить ход, из опасения налететь на зад слона из-за многочисленных и достаточно крутых поворотов. Почву усеивал их навоз, и я внезапно вспомнил, что это почти наверняка означает наличие поблизости водопоя — которым, впрочем, воспользоваться мы вряд ли сможем.

И вдруг, краешком глаза, я заметил какое-то яркое мерцание меж деревьев. Но, стоило нам немного проехать, как оно исчезло. В отчаянии я принял внезапное решение дать задний ход, повлекший за собой резкий толчок, что вызвало в кузове дружное громкое охонье. Затем последовал удар в нише для ног у пассажирского сиденья, когда Олобогенг, сидевшая на нем на коленях спиной к лобовому окну, грохнулась вниз на попу. Оправившись от изумления, девочка выбралась назад и захихикала. Мне же было совсем не до смеха. Вернувшись наконец к месту, откуда, как мне показалось, я увидел свет, я испытал неимоверный восторг, удостоверившись, что он действительно там был. Хотя судить о том, откуда он исходил, было трудно, находился источник света, судя по всему, относительно близко.

В темноте было невозможно определить, как к нему подобраться, да и, пришло мне в голову, еще неизвестно, что там окажется. И все же хоть какой-то свет был много лучше отсутствия такового. За неимением идеи получше, я поехал дальше, преодолевая ухабистую и все более сужающуюся дорожку. Мы как будто двигались по тоннелю. В кузове все притихли: несомненно, дети заметили наш шанс на спасение, — быть может, не совсем безлюдное местечко для ночлега.

Повернув, дорожка вывела на проезд пошире и почти сразу же снова исчезла. Опять появился свет! Мы снова нырнули в буш, как вдруг на дорогу выскочила импала — наши фары высветили ее черные рожки. А уже в следующее мгновение я пришел в замешательство при виде упорядоченных очертаний — посреди хаотичности дикой местности — геометрически правильных квадратов и прямоугольников вокруг залитого белым светом восходящей луны водоема, ярдов пятнадцать-двадцать в ширину и около тридцати в длину. Это оказался небольшой палаточный лагерь.

На берегу, на деревянных настилах, было возведено шесть или семь просторных прямоугольных палаток. На дальнем конце стояла объемная boma, традиционная круглая африканская хижина с соломенной крышей. Вход в нее был открыт, и внутри она освещалась, судя по всему, электрическим светом. Мы доехали до нее по ровной песчаной дорожке с другой стороны озерца. Полный надежд, я притормозил рядом.

— Пожалуйста, оставайтесь на своих местах. Не волнуйтесь, я через минуту вернусь.

Тревога в задних рядах была едва ли не осязаемой, и несколько маленьких фигурок позади меня прильнули к Элизабет. Тревога на переднем месте была не намного меньше.

Я вышел.

В свете хижины вырисовался силуэт высокого мужчины. Щелчок — и мне в глаза ударил луч фонаря.

— Кто это? — последовал грубый вопрос. Говорили, несомненно, с южноафриканским акцентом.

— Э-э-э… здрасьте… Добрый вечер. Очень извиняюсь за беспокойство, но мы совсем заблудились.

— Ох, а я подумал, что это Дирк! — последовал ответ.

— Дирк?!

Наверняка все-таки не тот Дирк. Для меня это было бы уж слишком.

— Нет, чтоб мне провалиться, меня зовут Уилл. Я из Касане. Я вправду заблудился на этих дорожках. Мне действительно очень неудобно вас беспокоить. Но не позволите ли нам остаться здесь на ночь?

— Ну, вообще-то это будет трудновато, потому как, видишь ли, тут частный лагерь. Полагаю, ты мог бы поставить свою палатку где-нибудь в буше, если хочешь. Да, кстати, а мы — это кто?

Вопреки той чрезвычайной ситуации, в которой мы оказались, я все-таки предвидел этот вопрос. И я не смог найти ответа на него более четкого, кроме как открыть заднюю дверцу Старой Королевы-Мамы. Из нее тут же высыпали все дети, за исключением Ботле, крепко заснувшего в объятиях Элизабет.