Громко фыркая, он умудрился пройти крутой поворот — несмотря на то, что одновременно с этим крутил счетчик, наверняка при этом жульничая.

— Верно ведь, как считаешь?

— Простите?

Я ведь точно, абсолютно точно слушал, о чем говорил мой друг таксист. Однако каким-то загадочным образом смысл сказанного им так и не достиг моего осажденного разума. Мне только-только удалось прийти в сознание после обратного перелета из Кейптауна, сопровождавшегося просто неприличным количеством бесплатного виски да ужасающе скучной беседой с верзилой исландцем, всю дорогу талдычившим о проблемах ловли сельди.

Я понял, что успел стать другом таксиста, потому что на всем протяжении довольно скучной серой дороги от аэропорта Хитроу до города он неизменно называл меня «братан» и утверждал, что я «славный парень». Теперь водитель отодвинул окно перегородки чуть пошире и в нарушение всяких правил повернулся ко мне на своем сиденье.

— Простите, что вы сказали?

— Ну, верно ведь, а?

«Что верно?»

— Да я про эти светофоры. Ну, с таймерами и прочим. Вот чертова хрень! Простите мой французский.

Он энергично нажал на гудок, пока мы объезжали Марбл-Арч и поворачивали на Оксфорд-стрит, а затем резким шлепком усеянной золотыми кольцами руки опустил боковое стекло. На громком и внятном английском мой друг предложил какой-то невероятно худющей, словно борзая, покупательнице с распродажи «Спринг» возвращаться туда, откуда она явилась: «Врубаешься, дорогая?»

— Нда, разобраться бы с этими светофорами, согласен?

Несогласие, уверен, было бы для меня неоправданным риском, и потому я решил сменить тему, сказав:

— Вообще-то я только вернулся из Африки. Забавно, но ближайший светофор находился где-то в пятистах милях от того места, где я жил.

И это была истинная правда. Какие-либо попытки упорядочить движение четырехколесного и четвероногого транспорта наблюдались лишь при въезде на двустороннюю пыльную дорогу в Габороне да в расползающихся пригородах Франсистауна.

К некоторому моему удивлению, когда мы снова резко остановились, водитель поймал мой взгляд в зеркале заднего обзора.

— Во как? Так ты был в Африке? И где именно, братан? Где был-то?

— О, я был в Ботсване, на северо-востоке страны.

— Ага, я врубаюсь. Ну как же, знаю. Это где-то рядом с… Как же это называется… Рядом с… Ботсвана — это же в Кении, да? Вроде так. А ты был в Мельбурне? Отвали! Прикинь, мой шурин, правда теперь уже бывший, он там живет. Гран-при, говорит, там классное. Может, как-нибудь доберусь туда… Иисусе, ну ты это видел? Идиот!

Взвизгнули тормоза, и мы решительно остановились. Я вздохнул, и при взгляде на отражение в витрине универмага мысли мои унеслись прочь. По саванне Ботсваны, проплывая на фоне платьев для коктейлей и хай-фай дисплеев, катилась Старая Королева-Мама. Повсюду, под сенью колючек мопане и баобабов, кормились животные, неотъемлемая декорация моего пребывания в Африке. Они столь живо приблизили меня к миру дикой природы — миру, поначалу казавшемуся невероятно чуждым. Теперь же, в самом центре цивилизации, мне казалось, что жизнь без него я едва ли вынесу. Африка, подобно опытной соблазнительнице, как однажды заметила Карен Бликсен [74], «отдается вам, когда вы уже собираетесь покинуть ее». Только теперь я осознал, насколько прочно вплелся в ткань жизни в Касане.

Вглядевшись, я различил в кузове грузовичка обращенные к ветру лица детишек — лица «Касаненских Куду», моей команды, моего класса. Без всяких сомнений, они двигались к своей новой победе, своему футбольному триумфу. В зеркальном стекле отражалось каждое лицо, запечатленное мною в момент, когда я в последний раз их видел: мои подопечные радовались результату матча с высокомерной Начальной школой Виктория-Фоллз. Вот Ботле, довольно зевающий, с удобно сложенными на животике руками, радостно скачущая Глория, восторгающийся Кортни, серьезный Блессингс. Я вижу спокойное лицо Олобогенг, хихикающих Долли и Скайи, Китти и Стеллу, Хэппи и Китсо, я вижу, как грустно улыбающийся Артур обнимается со своими новыми закадычными друзьями Хакимом и Ху.

Хотя в памяти моей они такими и останутся, пока мы вновь не встретимся, в реальной жизни дети эти, конечно же, повзрослеют, чтобы достигнуть — и я не испытываю в этом ни малейших сомнений — того, что было за пределами возможностей их родителей и родителей их родителей. Главным образом потому, что они имели счастье родиться в обществе, основанном на принципах справедливости, в стране, где честное правительство всячески стремится предоставить своим гражданам образование, которое позволит им быть конкурентоспособными и на мировой сцене. Это страна, решительно настроенная на успех, нация, уверенно пытающаяся отбросить шаблон несостоятельности, навязанный Африке Западом. И эти дети, я надеюсь, будут среди первых на континенте, кто отринет стереотипы прошлого, кто гордо выпрямится во весь рост.

Когда мои ученики исчезли в сказочном мире рождественских каникул, я обнаружил, что в последний раз протираю свой стол. Я как раз тщательно заворачивал рисунки, сделанные «специально для мистера Манго», и убирал их в конверт, дабы по дороге домой с ними ничего не случилось, когда из-за двери мое внимание привлек уже знакомый зов на сетсвана: «Коко, rre koko!» [75]Открыв, я увидел делегацию приветливо улыбающихся учителей и родителей в сопровождении Габамукуни и Элизабет. Можно им войти?

Когда посетители наконец ушли, снова пожелав мне всего хорошего, были они, я думаю, порядком разочарованы.

— Gosentle, rre! — бормотали они. — Go, sentle [76].

— Go siame [77], — желал я им в ответ.

Ммэ Сичилонго, которую уполномочили вести переговоры, потихоньку спросила меня — миссис Кранц при этом утвердительно кивнула, — не хочу ли я остаться на директорской должности постоянно, ибо кандидатуры лучше не найти. Обычно лесть производит на меня глубокое впечатление, однако на сей раз я вынужден был покачать головой и отклонить предложение. Как бы я ни наслаждался этим африканским приключением, сколько бы пользы оно мне ни принесло, в действительности я, как теперь мне стало понятно, приехал в Касане, чтобы избежать склеротического эффекта ответственности — сохранить безопасную дистанцию от столов и картотек, правил и указаний, счетов и бланков. И теперь, наверное, настало время снова отправиться в путь. Мое собственное образование едва только начало формироваться.

Несмотря на то что их постигло разочарование, впоследствии все сотрудники школы остались довольны приглашением на должность директора некоей дамы из Замбии, которая имела двадцатилетний стаж управления учебными заведениями. Со своей «старомодной африканской фигурой» и проницательным, но добрым взглядом, она, не сомневаюсь, вполне справится с будничным руководством маленькой школой.

Конечно же, я сожалел о своем решении. Каждый день, пока я буду заниматься «обычной деятельностью» в Англии, меня будут заставать врасплох воспоминания о жизни в Касане, об обширных просторах Калахари, симпатичных экзотических тварях, с которыми я сталкивался каждый день. Но с наибольшим теплом я буду вспоминать людей, с которыми познакомился в Ботсване, — и особенно, конечно же, «Касаненских Куду».

— И запомни, платные зоны ни хрена не помогают, — никак не унимался таксист. — А нашему мэру, чтоб его черт побрал, все пофиг. Он на метро ездит. А у них там в Африке есть платные зоны?

Я со стоном закрыл глаза — но за миг до этого на главной витрине универмага «Селфриджез» я заметил огромного серого слона со сверкающими бивнями, поднимающего могучую голову. А когда мы двинулись дальше в потоке закопченных лондонских автомобилей, я увидел, как он поднимает хобот и трубит. И звук этот отозвался в моем сердце.