Зачем громкоголосой и, как всегда, бесцеремонной китайской части нашего самолета было лететь на Бали через Сингапур, я мог только гадать.

Едва лайнер набрал заданную высоту, появились малайзийские стюардессы и стюарды — в иссиня-черных национальных костюмах, с ожерельями из надушенных бумажных цветов, красивые и улыбчивые. Я уже знал, что на бюджетных рейсах «Эйр-Азия» никаких разносолов ожидать не приходится, поэтому безропотно взял причитающийся мне запечатанный стаканчик с водой, пакетик с медово-пряными орешками и стал смотреть в иллюминатор. В прошлый раз в течение всего полета я разглядывал береговую линию Суматры, затем островки в Яванском море и Яву, сравнивая открывающийся вид с картами, которые изучал перед началом путешествия. Однако на этот раз вернуть тогдашнее, наполовину медитативное, состояние не удалось. Яванское море скрывали облака, и лишь когда самолет оказался над Индийским океаном, они расступились. Через несколько минут нам предложили пристегнуть ремни, поднять спинки кресел — боинг готовился к посадке.

Гражданский аэропорт Бали находится близ города Денпасар — административной столицы острова. Самолеты заходят на посадку со стороны океана. Бирюзовая водная гладь, словно стразами покрытая солнечными бликами, быстро приближается к иллюминаторам. Затем скорость снижения самолета становится меньше, и он некоторое время летит низко, над самой водой, так что видны барашки на волнах. Суша появляется неожиданно, она словно вырастает из ниоткуда — и почти тут же шасси самолета касаются посадочной полосы.

Аэропорт официально называется Нгура Рай; у всех русских туристов словосочетание на незнакомом языке вызывает единственную ассоциацию. Сразу становится заметно, что место это весьма оживленное. Когда мы катились по посадочной полосе, мимо нас проплыл огромный аэробус «Сингапурских авиалиний», готовящийся к взлету. За ним потянулись разномастные самолеты всевозможных «Гаруд», «Лайонов», «Пасификэйров» — авиакомпаний Юго-Восточной Азии. Отдельно стояли австралийские «Альянсы», «Квонтасы» и «Джетстары». Пока наш боинг искал свое место у терминалов прибытия, можно было познакомиться с массой экзотических для жителей России авиалиний.

В отличие от своих сибирских соплеменников я был готов к тому, что внутри аэровокзала придется немного попотеть. В этом году к иммиграционным картам добавился формуляр, в котором каждый из приезжающих описывал состояние собственного здоровья. Свиной («поросячий») грипп напугал власти Индонезии: на входе в здание стояли инфракрасные датчики и не менее десятка служащих с марлевыми повязками на лице.

Зато кабинок паспортного контроля, как всегда, было мало. После прохладного кондиционера самолета в небольшом помещении, где совершались пограничные формальности, было душно. Пассажиры, утирая со щек струйки пота, торопливо заполняли медицинские формуляры. Примерно через четверть часа мне удалось завершить все необходимые формальности, расплатиться за визу и, получив индонезийский штемпель в свой загранпаспорт, выйти в просторный зал, где на одной из металлических лент уже кружился наш багаж.

Сумку в руки, привет таможне — и вот я уже на улице, пробираюсь по живому коридору, состоящему из представителей туристических агентств и отелей, встречающих своих клиентов.

Туристические фирмы не имели к моему приезду никакого отношения. Прошлая поездка позволила мне познакомиться с людьми, которые занимались здесь торговлей недвижимостью. В Индонезии ни одна подобная организация не остается без государственного внимания и контроля, поэтому их достаточно легко проверить. Я и проверил их, используя как Сеть, так и свои связи во внешнеполитическом ведомстве. О моих проверках здесь определенно знали, так что приезд был подготовлен всерьез.

Человек, который меня встречал, стоял в стороне от туристической братии. Он просил называть его Спартак, хотя на самом деле в его паспорте значилось нечто другое (с балийскими именами разобраться не так просто). Местные гиды с удовольствием принимают всевозможные прозвища, приятные, по их мнению, русскому уху. Спартак гордился, что его «имя» созвучно футбольным симпатиям многих наших соотечественников.

Как и в прошлую мою поездку, на нем была белая рубашка, застегнутая на все пуговицы, и выглаженные черные брюки. Его молодое лицо, как всегда, выражало радушие и радость.

— Господин Андрей Иванов! — громко произнес он, словно боялся, что я не узнаю его.

Спартак нарочито делал ударение на втором слоге. Он учился русскому языку у выпускника кафедры славистики Джакартского университета, основавшего на Бали свою фирму, и никогда в России не бывал. Однако ему внушили, что в России фамилия с ударением на последнем слоге — это признак деревенского происхождения, и Спартак старался всячески подчеркнуть, что считает меня человеком благородных кровей.

Нам, европейцам, сложно оценить возраст балийцев. У них упругая смуглая кожа, блестящие, чуть раскосые мексиканские глаза, пухлые губы, которые могут принадлежать человеку и двадцати, и сорока лет. Признаки старения начинают появляться лишь после пятидесяти: морщины покрывают кожу плотной паутиной, так что лица многих пожилых островитян становятся похожими на печеные яблоки.

В облике жителей Бали мне постоянно чудится африканская нотка — это и губы, и низкие, словно бы приплюснутые на кончике носы, и животная грация, то и дело проявляющаяся в обыденной жизни. У Спартака она была представлена менее, чем у других моих местных знакомых. Мне кажется, что в его жилах течет толика китайской крови, ведь китайские торговцы издревле селились на острове.

К тому же я точно знал, сколько лет Спартаку. Ему было двадцать пять; он лишь третий год работал в туристическом бизнесе, но уже достаточно бегло говорил по-русски. Жизнь заставила, ведь наши соотечественники стали частыми гостями на Бали. На магазинах и кафе появились русские надписи, в киосках — путеводители на русском, в ресторанах — меню по-русски. Когда я впервые ехал из аэропорта Денпасар, на стеклах одной из первых машин, обгонявшей мини-вэн Спартака, красовалось: «Командир Путин». И номер телефона — естественно, балийский.

«Я его знаю, — сказал тогда Спартак. — Это местный гид. Русский знает хорошо. Но со странностями…»

— Здравствуй, Спартак, — ответил я на «Иванов», и не сопротивлялся, когда он потянулся за моей сумкой.

Было жарко, влажно, пахло пальмами и цветами. Аромат Бали не перебить даже такому общественному учреждению, как аэропорт. Он складывается из запаха земли, наполненной в древности вулканическим пеплом, старых пальмовых листьев, бугенвиллей, цветущих повсюду, сигарет, которые курят местные жители, и небольших изящных лилий местных сортов. Особые оттенки этому запаху придают ароматические палочки: островитяне вкладывают их в бумажные коробочки с подношениями всевозможным духам. Такие коробочки на Бали встречаются повсюду: помимо дымящихся палочек они наполнены конфетами, печеньем и теми же сигаретами. Нужен некоторый навык, чтобы не наступать на них, когда идешь по узким местным тротуарам.

Я вдыхал этот запах, и он пробуждал воспоминания, которые забылись за месяцы, проведенные в России, — воспоминания о всяких мелочах: вкусе завтрака по-балинезийски, изящном повороте головы официантки, восхитительной пластике местных танцоров. А также об улыбках и участии, которые тебя сопровождают, отчего ты начинаешь сомневаться в известном тезисе: человек человеку — волк. Моя радость от прибытия на Бали приобрела сентиментальный характер, и, удивляясь себе, я побрел за Спартаком к автостоянке.

Спартак ездил на черном мини-вэне «сузуки-эвери». Это была чисто японская «порода», с правым рулем, соответствующим к местному левостороннему движению, и без всяких скидок на европейские привычки. В машине Спартака спокойно поместилась бы небольшая туристическая группа из пяти человек, но в прошлый раз он возил меня одного. Тогда я приплачивал ему — но совсем немного.