Морские брызги падают мне на лицо, и я издаю стон от восторга. Мне нравится запах океана; вот уж не думала, что когда-нибудь заболею им. Это второй день, и мы не торопимся. Мы с Эриком наслаждались каждой секундой. Мы часами сидели на солнышке, пили пиво, пировали свежей рыбой и креветками, мы спали и однажды даже купались. Это было так расслабляюще и абсолютно идеально. Это именно то, что мне было нужно. И, глядя на Эрика, лежащего на шезлонге, видимо, это именно то, что было нужно и ему.

— Вижу, тебе так уютно, — говорю я, подходя и опускаясь рядом с ним.

— Ага, — он зевает.

Едва солнце садится за горизонт, приходит прохладный вечерний воздух. Я ложусь спиной на второй шезлонг и глубоко вздыхаю.

— Боже, я не хочу возвращаться на работу, — бормочет он.

— О, нет, — хнычу я. — Я больше не хочу искать место и думать о дальнейшей жизни.

— По крайней мере, ты будешь на новом месте. Это будет увлекательно.

— Это правда, — я тоже зеваю. — Я голодна. Я могла бы проглотить большой сочный стейк прямо сейчас.

Эрик хрюкает:

— Иногда ты, точно как мужик.

— Эй, — хихикаю я. — Для женщин совершенно нормально любить мясо.

— Да уж, — смеется он. — Возможно, у Джона есть немного мяса для нас.

— У него в холодильнике есть все. Этот человек стоит денег, которые я заплатила.

Я закрываю глаза и потягиваюсь, глубоко вздыхая. Я как раз собираюсь отбыть в поздний послеобеденный сон, когда возле меня громко скрипит шезлонг Эрика.

— Ты чувствуешь запах? — спрашивает он.

Я глубоко вдыхаю и тяну носом. И распахиваю глаза.

— Пахнет… дымом?

— Да, да!

Внезапно он вскакивает в полной готовности, озираясь. Его глаза расширяются, и он быстро отходит от своего шезлонга. Я поворачиваюсь, обеспокоенная, и вижу клубы серого дыма, идущие снизу.

— Джон! — кричит Эрик.

Джон сходит со своего мостика в тот же момент, когда звучит сигнал тревоги яхты. С круглыми глазами Джон распахивает дверь в рубку и бросается вниз. Мы с Эриком прибегаем как раз вовремя, чтобы увидеть, как он открывает проход в задней части яхты. Вырывается густой серый дым, а затем пламя.

— Боже мой, — шепчу я, хватаясь за Эрика.

— Забирайтесь в спасательную шлюпку, — кричит Джон, подбегая к нам. — Двигатель горит. Я недавно ремонтировал его, потому что он капризничал, я думал, что он исправен, мне очень жаль. Это очень опасно, если огонь доберется до газопровода, он взорвется. Мне нужно, чтобы вы оба были в безопасности, прежде чем я посмотрю, что с ним такое.

Без единого возражения мы с Эриком бежим к спасательной шлюпке у борта яхты. Мы садимся и тянем цепь, как указывал Джон, и лодка опускается. Когда мы ударяемся о воду, Эрик использует весла, чтобы немного оттолкнуть нас от яхты. Держась на поверхности воды, широко раскрыв глаза, мы видим Джона со всех ног бросившегося к радиоприемнику. Он вызывает «Майский день, Майский день», и мы оба знаем, что это означает чрезвычайную ситуацию. В двигателе что-то пошло не так, и он, очевидно, горит.

— Разве мы не должны вытащить его с яхты? — спрашиваю я в отчаянии.

— Нет, он знает, что делает, — говорит Эрик, хватая меня за руку.

— Я боюсь, Эрик.

— Все будет хорошо, это, наверное, просто двигатель…

Мы слышим громкий «бум» и затем видим, как дым густеет. Джон бросается вниз, и Эрик быстро встает, крича, чтобы тот остановился. Но он этого не делает. Он спускается ниже палубы, а затем, в самое длинное мгновение, мы ничего не слышим.

— Мы должны вернуться, — плачу я, тоже вставая.

— Нет, — говорит Эрик, сжимая мое плечо. — Если она взорвется…

— Мы не можем оставить его там, он задохнется от дыма!

— Это его яхта, он знает, что делает. Мы не сможем туда попасть.

— Но…

— Если она взорвется, — кричит Эрик, — мы умрем!

— Если мы оставим его там, он умрет!

— Индиго, прямо сейчас ты ничего не можешь сделать. Встав у него на пути, ты только создашь еще больше проблем.

Я опускаюсь на дно лодки, прижав руки к животу, и дрожу. Я так плохо чувствую себя. Как мы пришли к этому? Пять минут назад мы были спокойны и наслаждались днем. Теперь мы сидим в спасательной шлюпке, задаваясь вопросом, что произойдет в следующую минуту.

— Эй, — зовет Эрик, опустившись рядом со мной. — Все будет хорошо. Вероятно, он просто собирается погасить огонь и ждать помощи.

— Он до сих пор не вернулся.

— Он выйдет.

Я встаю, дрожа. Меня учили никогда не оставлять кого-то, и я не могу просто сидеть здесь и ждать. Это не правильно. Возможно, он ранен.

— Я собираюсь пойти за ним, он мог потерять сознание или еще хуже…

— Нет, — говорит Эрик, хватая меня за руку. — Это опасно.

— Я не оставлю его, Эрик! — кричу я. — Это не твой выбор.

Я прохожу вперед, и тогда происходит это. Взрыв. Я как раз хватаюсь за весла, чтобы грести обратно к яхте, когда до нас доносится звук, рвущий барабанные перепонки. Пламя с шумом вырывается из-под палубы, и черный дым наполняет небо. Я знаю, что кричу, и знаю, что Эрик отталкивает меня назад, пока я пытаюсь броситься вперед. Я извиваюсь в его объятиях, умоляя и задыхаясь. Огонь ревет на палубе, и прямо на наших глазах яхта начинает разваливаться. Как может что-то гореть посреди воды? Это безжалостно.

— Пожалуйста, — скулю я. — Эрик…

— Его больше нет, — шепчет он. — Он не мог этого пережить. Индиго, нам нужно отплыть подальше. Если эта штука еще раз взорвется… мы тоже умрем.

— Помощь придет сюда, — бормочу я, дрожа. — Мы не можем далеко уйти.

— Мы должны грести подальше отсюда!

— Нет, Эрик! — кричу я.

— Индиго, посмотри на меня! — кричит он, разворачивая меня. — Прямо сейчас ты должна довериться мне.

— Он может быть жив!

— Ты видишь это пламя? — гаркает он. — Его нет в живых.

— Эрик!

Он тянет меня вниз и обнимает, пряча у себя на груди.

— Ты должна мне доверять. Т-ш-ш, Индиго.

Я закрываю глаза, и слезы текут по моему лицу. Больно. Мне настолько больно, что меня тошнит. Мое тело трясет, и я сжимаю Эрика, как будто он единственный, кто держит меня в живых. Наверное, сейчас так оно и есть. Я слышу еще взрывы, немного слабее, и я сильнее сжимаю веки. Я не хочу их открывать. Я не могу. Я просто держусь за Эрика и пытаюсь избавиться от ужаса, происходящего прямо передо мной.

В конце концов, этот ужас одолевает меня.

И я теряю сознание.

Два дня мы находимся в океане, два долгих-долгих дня. Эрик совершил ошибку в том, что отгреб слишком далеко, и мы потеряли из виду яхту. Каждый день мы ждали вертолет или спасательный катер. Никто не пришел. Мы плыли без пищи, без воды и без защиты от солнца. Моя кожа начала облазить к концу первого же дня. В попытке прикрыть меня, Эрик дал мне свою рубашку, но я прекратила это, вернув ее обратно, когда увидела, что его кожа тоже покрывается волдырями.

Два дня без воды на пылающем солнце, и мое горло, сухое и воспаленное, печет. Мое тело ослабло. Моя кожа сожжена. Мое сердце болит. Я боюсь за свою жизнь и жизнь Эрика. Для нас нет спасенья. Если только кто-нибудь нас не найдет… но что, если они этого не сделают? Боже, что, если это и есть наш конец? Я не хочу так умирать. Это совсем не то, как я представляла себе. Я думала, что достигну преклонного возраста, и у меня будут дети. А не то, что стану гниющим мешком костей на севшей на мель лодке в океане. У меня есть с собой телефон, но здесь нет связи, и батарея уже давно умерла.

Вечером второго дня мы с Эриком сжались вместе в попытке защитить друг друга от прохладного вечернего ветра, когда лодка внезапно начала раскачиваться. Это всего лишь легкое, нежное качание, но это определенно изменение в привычном штиле. Мы оба поднимаем головы, чтобы увидеть массу огней, приближающихся к нам. Это корабль. Должен быть. Мы оба выпрямляемся и встаем на подгибающиеся ноги. Мое сердце начинает колотиться. О, Боже, это корабль спасателей? Мы спасены? То облегчение, что переполняет мое тело, когда я поднимаю руки и начинаю хрипло кричать, колоссально.