При последующем расследовании мною установлено, что:

1) фигурант «Племянник», недавно задействованный в операции под код. назв. «Рефаим», действительно, вечером *** числа заходил к Брюсу на чердак;

2) разговор между Брюсом и фигурантом, по агентурным данным, длился...

(«А хрен его знает, сколько он там длился! Уборщица Люба говорит: слышала, как гундосил кто-то на чердаке. Но для отчета, — сие азбучная истина для особиста, — ог-го-го какая точность нужна!»)

...один час сорок четыре минуты.

(«Вот так, скажем!»)

...3) непосредственно после упомянутого разговора с Брюсом «Племянник» изъявил намерение покинуть Центр, тем самым ставя под угрозу срыва весь ход операции, и только самоотверженными усилиями мл. лейтенанта Лаймы Д...

(«Еще бы, при такой-то премии — не самоотверженным!»)

...это его намерение удалось нейтрализовать.

О чем шел разговор Брюса с «Племянником», пока несмотря на предпринятые меры...

(«Сколько эту Любу давеча не пытал: о чем, вспоминай, «гундосили», — нет, слова, говорит, больно мудрёные. Хоть ты ей кол на голове: «гундосили», и все тут!»)

...выяснить не удалось. Предполагаю, что большой опасности тут все-таки нет, поскольку:

1) в существование операции «Рефаим» Брюс не мог быть посвящен...

(«Кто его вообще знает, что это за «Рефаим» такой хренов?»)

...2) вообще он вот уже много лет занят одним лишь сапожным делом...

(«И ведь отменным же сапожником стал! Мне вон в том году как полуботиночки бежевые починил — любо-дорого. И жене итальянские сапожки... Жаль мужика... Но что поделаешь — служба! А ты, в самом деле, не «гундось» — и будет тебе только почет да уважение. Взяли моду гундосить где ни попадя!»)

...ибо, как уже было сказано, от научной работы Центра отлучен;

3) согласно докладу той же Лаймы Д., «Племянник» ни о чем таком, что могло бы представлять какую-либо опасность для хода операции «Рефаим», явно по-прежнему не осведомлен, а от нее он, судя по всему, секретов не имеет.

Тем не менее, проступок мастера-сапожника Брюса считаю поводом для чрезвычайного рассмотрения и примерного наказания в целях общего укрепления дисциплины среди сотрудников Центра. Настоящий проступок усугублен тем, что рапорт Брюса на Ваше имя (если эту его писанину позволительно назвать рапортом) так и не был пока представлен, несмотря на то, что с момента их разговора на чердаке минуло уже более суток. Зная натуру Брюса, неустойчивую, лишенную твердых нравственных принципов, подверженную интеллигентским сомнениям и комплексам...

(«А ничего сказанул! Не зря ж пятнадцатый годок на этой работенке!.. Только вот звание почему-то все придерживают. Должность минимум майорская, а уже восемь лет в капитанах мурыжат. Перед людьми совестно, не говоря уж о супруге».)

...вполне допускаю, что данный рапорт мог бы и не быть им представлен вовсе.

(«Тут, по всем правилам, и чуток самокритики следует подпустить. А то как же!»)

...Осознавая отчасти и собственную вину, обещаю со своей стороны принять все меры... (И т.д.)

(«О главном-то не забыть!»)

...Помимо наказания для мастера-сапожника Брюса (по Вашему усмотрению), предлагаю также представить за проведенную работу к поощрениям:

1) уборщицу 3-го этажа, старшего прапорщика Любовь Кумову (в размере половины месячного оклада);

(«Не многовато ли будет Любане?.. Ну ладно, свое еще отработает — бабенка, в общем-то, ничего. Да и все равно не дадут, знаем их!»)

2) офицерский состав подразделения в размере... («Тут бы и не переборщить, не приумалить... Эх, где наша не пропадала!..»)...месячного оклада.

(«А насчет производства в чины покуда не стоит — только разозлишь, тогда назло ни в жизть не дадут».)

Жду по поводу вышеизложенного Ваших распоряжений.

Копия наст. документа приготовлена для канцелярии ген.-полковника Погремухина О.С.

Нач. подотдела

воспитательной работы Центра

капитан Леденцов А.Э.

* * *

(По телефону)

—  (Грозно.)Леденцов?

— Так точно, товарищ полковник!

— Знаешь, кто ты такой, Леденцов? ... ты моржовый, вот кто ты такой есть! Нет, скажи, Леденцов, ты вправду такой недоделанный или прикидываешься?

— Не понял, товарищ...

— И товарищ тебе — такой же ... тюлений!

— Дык...

— Ты мне, ... моржовый, не «дыкай»! «Дыкать» он мне тут еще будет! Ты лучше скажи, Леденцов-недососанный, ты копию Погремухину отправить успел?

— Уже в экспедиции!

— Перехватить!

— Есть!

—  (Более снисходительно.)Ты хоть понял, леденец хренов, почему — перехватить?

— Никак нет!

— Потому ты, капитан, и майором не будешь, что мозгой не умеешь шевелить! Брюсу-то за это дело — что? Не «вышку» же ему за его хреномудрию давать, а попробуй низведи ниже сапожника. И кому, спрашиваю тебя, кому, в таком случае, в первую голову — по мозгам?..

— Виноват!

— Вот именно. Потому что перво-наперво — по твоей как раз ...ной башке! По всему твоему подотделу! И по мне заодно — чтоб не держал таких ......, как ты!.. О премии он, к ..... таким, размечтался, рот раззявил! Не премию вам, а сто ....... в одно место!

— Дык ведь...

— Снова он мне «дыкает»! Еще раз «дыкнешь» — я тебя ........! Понял, ......ный карась?

— Так точно!

— У него там, понимаешь, почти два часа «гундосят» на чердаке, а он, вместо чтобы сразу пресечь, бумагами своими мозги мне компостирует! У этого Брюса, кстати, брательник троюродный — знаешь кто?

— Ы-ы-х-х!.. Тот самый, в пожарной части?..

— Уразумел наконец!.. На генеральской, между прочим должности. Он с тобой, при его связях, знаешь что может сделать?.. Во-во, то самое! Не говоря уж о Погремухине. Да он тебя за то, что ты операцию «Рефаим» — под угрозу срыва... он тебя собственной рукою — в расход!

— Дык... Виноват!..

—  (Миролюбиво.)Ладно, ладно. Вижу, сам понял все. И бумагу свою из экспедиции забери. Забери — и можешь ею, как и Брюсовой мазней, ...... себе одно место. Вопросы есть?

— Так точно! По отношению к Брюсу — какие воспитательные меры?

(«Вот же, ей-Богу, дятел! Сам — ну ничегошеньки! Подобрались работнички, ети их! Макаренко: меры ему воспитательные! Еще в майоры метит, дубодол!»)

— Посадить на губу — и дело с концом.

— Никак невозможно на гауптвахту, товарищ полковник!

— Это еще почему?

— Он не военнообязанный.

— Ну так присвой ефрейтора — и посади. Денька на три, с него довольно... И до конца месяца — с дежурствами по уборке Центра... И — кто он там у тебя, говоришь по первой специальности?

— Философ, товарищ полковник!

— Тогда пускай еще и в похоронной команде послужит. Как раз ему будет по профессии... Все за вас решать... Еще вопросы?

— В отношении расходов по культурно-воспитательной. Зачитать смету?

— Ну...

— Игрушки елочные — сорок шесть рублей; наряд Снегурочки (взамен испорченного прошлым годом) для прапорщика Любови Кумовой — двести десять рублей; починка оконной рамы в актовом зале...

(«Давай, долби, дятел! Слушаю тебя, как же! Делов других нет!.. А бумаженцию свою из экспедиции заберешь, никуда ты у меня не денешься!.. А мы твоими ручонками торопливыми Брюса-то и выручим, хорошего мужика и сапожника милостью Божьей!.. В личное время башмаки людям шьет, без всякой оплаты, без квитанций, без всей этой хухры-мухры! Модельные, с острым носом! Сам выучился, талант! Не хуже импортных!.. Обещал вот к Новому году. Посидит чуток на губе — как раз и поспеет сделать... И брательник его, пожарный полковник, глядишь, с давешним долгом в две сотенки торопить не будет...

...О чем он бишь там, этот дубодол?..»)