Я присел рядом на сундук и взял в руки ее прекрасную, миниатюрную щиколотку, затянутую в светлый шелк. Под чулком, действительно, взбухла водянистая мозоль, так что я не понимал, как она ухитрилась при этом довести меня до конца винтовой лестницы.
— Больно? — спросил я.
— Уже — нет, — сказала она.
— Если надо, я тебя понесу.
Лиза спросила:
— А куда?
— Тут есть другой выход?
— По-моему, должен быть, но я точно не знаю... И нога болит... Давай посидим...
С ней... Вот так, рядом... Ее нога на моих коленях... Боже, если есть еще какое-то представление о счастье!.. Как сейчас: молчать, сидеть...
Наверху, кажется, уже пришли к миру и теперь общими усилиями ломали потайную дверь...
Черт с ними! Не имело значения! Существовало только это крохотное «сейчас», крохотное — и бесконечное, забравшее в себя целиком...
— У нас несколько минут, скоро они сюда нагрянут, — сказала она. — Как думаешь, поищем другой выход или будем их дожидаться?
Я промолчал. Здесь, по крайней мере, хотя бы эти мгновения были целиком наши. Кажется, Лизе тоже не хотелось их обрывать.
— Может, — тихо спросила она, — хочешь еще что-то узнать обо мне?
— Не хочу... — сказал я.
Просто вот так сидеть, молчать. До скончания века, до гибели Вселенной...
— Нет. Наверно, хочешь. Спрашивай... А то несправедливо получается: я о тебе почти все знаю, а ты обо мне — по сути ничего. Кем я, например, была до того, как... Ну, до того, как влезла во всю эту историю?
— Ну, кем?.. (Видит Бог, ничего я не желал знать, кроме этой минуты, отрубившей все.)
— Шлюхой! Уличной девкой! — неожиданно зло выстрелила она. — Нужны другие синонимы?
— И этих тоже было не нужно, — сказал я. — Мне это безразлично.
Безразлично! Конечно же! Я был влюблен, и лишь сейчас в полную меру это осознавал... Бог ты мой! и ее нога в порванном чулке на моем колене!..
Ногу-то она как раз и вырвала. Уселась на сундуке, неприступная, как фараонесса:
— Нет! Я обязана сказать!..
Девятая глава
МЫ ПЛЫВЕМ ПО РЕКЕ. «СЕМНАДЦАТЫЙ». ОТКРОВЕНИЕ
1
Благоприятен брод через великую реку.
Из китайской «Книги Перемен»
— ...Во всяком случае — сейчас!..
Дальше она говорила быстро-быстро, не давая мне вставить слова:
— Я не знаю своих родителей... Господь им, конечно, судия... Детдомовская... Из-под Оренбурга... И все же каким-то чудом поступила в университет! Не где-нибудь — в Москве... Ах, Сережа, понимаю сейчас — рукотворное было чудо! Все у них, конечно, было вычислено заранее!.. И всегда они за мной приглядывали! Наверно, с самого рождения я была у них под колпаком!.. Когда меня исключили — просто не оказалось другого выхода!.. Ни денег, ни жилья... Один путь, некуда больше деться... Так оно и вышло... И тут вдруг сходу предлагают золотую клетку!.. Да такую!.. Ну, ты видел!.. Ниже падать мне было все равно некуда!.. И выше, наверно, возлетать...
* * *
— Черт!..(Голос был Снегатырева.) Спичек, ясно, ни у кого?.. Некурящие все, туды-ть вашу!.. Любаня, давай ты первая, у тебя глаз позорче...
— Ага!.. Как что — так Любаня! Как сортиры чистить — тоже Любаня!.. А как насчет премии!..
— Ладно, ладно...(Это уже Орест Северьянович — медовым голосом.) Насчет сортиров отменяется...
— А как Лайме — так «Филодоро»!
— Ну-ну, будет и тебе «Филодоро».
— Только мне — нумер второй! И цвета беж!.. И чтоб — к Новому году!
— Ладно, Любань, ты ж мое слово знаешь, не обману. Давай, иди, не мелочись!..
— А с этим...(Чуть сипловатый после драки голос Готлиба.) Как бишь его?.. С Двоехе... С Двоехоровым — что?(Кажется, противоборствующие стороны все-таки пришли к некоторому консенсусу.)
— А что он?
— Лежит, не дышит.
— Скучный весь...(Любаня, кажется.)
— Ну и Лады!.. Шмакова загасили?.. Вот и положьте их рядом, пускай отдыхают, оклёмываются... Афанасий, готов?
— Усегда готоу! Як пионэр!
— Любаня, готова?
— Готова!.. Как что — так сразу Любаня, сразу никого у них, кроме Любани!..
* * *
— Ну вот... — сказала Лиза. — Надо что-то решать. Будем искать другой выход?
— Давай попробуем.
— Факелы лучше погасить, — посоветовала она, — а то они нас увидят.
Какой-то валявшейся возле ног доской я быстро забил пламя. В наступившей тьме услышал, как она отшвырнула обе туфельки:
— Тогда мне придется босиком. — С этими словами она встала с сундука и тут же вскрикнула: — Ой! Здесь везде битое стекло!.. Нет, далеко мы так не уйдем...
— Понесу тебя, — сказал я и решительно подхватил ее на руки.
Лиза обняла меня за шею, в кромешной темноте, нас еще теснее спаявшей, став почти что частью меня. Я совершенно не ощущал ее веса. Сердце заходилось в груди от такой близости ее дыхания.
— Сейчас бы фонарик... — проговорила она.
Я не стал отвечать — не хотелось в этот миг лишних слов. Да и не нужен был нам никакой фонарик — я вдруг понял, что хорошо знаю, в каком направлении следует идти, хотя еще не отдавал себе отчета в том, откуда оно происходит, это знание. То был не свет, а некое предощущение света, но такое же явное, как если бы всамделишный свет откуда-то из глубины манил к себе.
По всему, через несколько шагов я должен был наткнуться на стену, однако я продолжал беспрепятственно продвигаться в пустоту. И тем не менее, каким-то загадочным образом мы явно очутились в другом помещении, здесь уже не пахло той затхлостью, и голоса наших преследователей, хотя и звучали теперь совсем неподалеку, но были отделены какой-то невидимой преградой.
— Чую, тута они были, — пробасил Афанасий. — Тильки-тильки.
— Что-то жгли, — сказал Гюнтер. — Тут где-то должны быть факелы.
— Ой, вот он! — вскрикнула Любаня Кумова. — Еще горячий — плечо обожгла!
— Надо зажечь, — произнес Орест Северьянович. — Эх, как же мы так опростоволосились! Без спичек! Афоня, голубчик, ты же у нас умелец! Что-нибудь сможешь сотворить?
— Ежели тильки пальцем искрэ дать...
— Давай, голубчик, давай свою искрэ. Отблагодарю! И в приказе отмечу!
— Ну, коли у приказе... Ща мы ее... Як сказау Господь, да будит свит!..
Что-то сухо затрещало, и, хотя свет не проникал туда, где мы сейчас были, но по всеобщему возгласу ликования можно было понять, что очередное, в сущности нехитрое чудо Афанасию вполне удалось.
— Ну, ты у нас, Афоня!.. — возрадовался Орест Северьянович. — Ты у нас!.. Просто и слов-то нет!
— Былу б щё робить... — скромно отозвался Афанасий. — У приказе тильки, товарищ енерал, не запамятуйте, як обещали. Щёб по хворме, за нумером...
— М-да, — проговорил Гюнтер, — впечатляет... А что, Афанасий... простите, не знаю как по отчеству... что бы вам с нами не поработать. В обиде, право, не останетесь, мы настоящие таланты умеем ценить.
— А нам — щё... — начал было Афанасий. — Мы — як начальство... Коли вот товарищ енерал...
Но «дядя» вмиг его одернул:
— Ты мне тут поговори, поговори!.. А вам, полковник, стыдно должно быть! Еще и кадры у меня будете сманивать! Привыкли, понимаешь, всегда на готовеньком! Нет чтобы самим вырастить!.. У нас он тоже, между прочим, не в обиде, — верно я, Афоня, говорю?
— Да щё уж там, товарищ енерал, — отозвался Афанасий (без особого, впрочем, энтузиазма). — Якие обиды. Вы ж мне — як ридный тата...
— Ладно, ладно, — не сдавался Гюнтер, — в свое время еще вернемся к этому разговору.
— А не к чему тут и возвращаться! — сказал «дядя» запальчиво. — Вы мне это прекратите! Всё! Тема исчерпана!.. Стыдно, повторяю, полковник!..