Когда в 1525 году французские войска были разгромлены под Павией, прекрасная Маргарита не могла сдержать слез. Нет, вовсе не гибель мужа заставила принцессу лить слезы, хотя вдовствующая герцогиня Алансонская со вздохом сожаления надела черные одежды, предписанные трауром. Маргарита убивалась из-за брата и в своей преданности Франциску не побоялась отправиться в Испанию, дабы путем переговоров вызволить из заточения короля, ставшего пленником императора Карла.
Вряд ли стоит говорить, что господин де Броссар последовал за своей богиней, и вряд ли стоит упоминать, что молодой человек постарался использовать весь свой ум, всю изобретательность в надежде послужить Маргарите. Броссар смог свести дружбу со многими испанскими дворянами и потому вовремя узнал о грозящей госпоже опасности, когда император вознамерился захватить в плен сестру короля, заметив, что герцогиня забыла о сроках безопасного пребывания в его землях. Спешный отъезд из Испании, ставший возможным благодаря предусмотрительности и преданности шевалье, впервые заставил Маргариту более внимательно посмотреть на молодого дворянина, и она подумала, что совершать подобные безумства в Испании мог либо человек очень корыстный, либо очень влюбленный. Позднее, перебирая бумаги, принцесса обнаружила целую связку латинских стихов Броссара и решила, что столь влюбленный, но вместе с тем и столь деликатный человек должен быть весьма полезен в ее положении.
Через несколько дней шевалье узнал, какая услуга требуется от него мадам Маргарите. Как сообщила герцогиня, ее переговоры с императором имели успех, и весьма скоро ее царственный брат сможет покинуть узилище. К несчастью, — после краткой паузы добавила Маргарита, — император Карл был столь недоверчив и подозрителен, что согласился освободить французского короля лишь при условии, что его место займут королевские дети. Однако принцы столь малы, а условия их заточения обещают быть столь суровыми, что сердце Маргариты обливается кровью. К тому же, — не переставала сетовать герцогиня, — поданные короля готовы были рисковать ради него жизнью на поле брани, но добровольно отправиться в заточение, тем более в заточение испанское, почему-то не спешили.
Шевалье де Броссар понял намек принцессы и в начале 1526 года пересек границу Испании вместе с восьмилетним принцем Франсуа и семилетним принцем Анри, к которым был приставлен воспитателем.
Как только королевские дети прибыли ко двору императора, их, как и предсказывала Маргарита, немедленно заточили. Темная почти пустая камера, отведенная мальчикам и их воспитателю, два каменных сиденья рядом с крохотным оконцем, вырубленном в толще десятифутовой стены, двойной ряд решеток на окне, тяжелая поступь стражников за дверью кого угодно могли вогнать в тоску и отчаяние. К счастью для юных принцев их воспитатель сразу понял опасность уныния, темноты и сырости, так что с первого дня принялся упражнять дух, ум и тела принцев.
Когда через пять лет заточения тринадцатилетний Франсуа и двенадцатилетний Анри наконец-то предстали пред своим отцом, король, а вместе с ним и весь двор были потрясены. Вопреки опасениям Франциска, боявшегося увидеть испуганных и изможденных малышей, в Лувр торжественно въехали сильные, уверенные в себе, вполне самостоятельные шевалье. Возможно, строгое заточение заставило подростков побледнеть и похудеть, однако это только придало принцам утонченность, которой прежде не обладали толстые и неуклюжие карапузы. Благодаря неустанным заботам воспитателя молодые люди обзавелись прекрасными манерами, не забыли родной язык, помнили о своем высоком положении и предназначении, свободно говорили по латыни, гречески, испански и итальянски и хотя не обладали поэтическим даром отца, могли слагать сносные вирши.
Очарованный новым обликом сыновей наихристианнейший король вообразил, будто они более не нуждаются в наставниках. Таким образом официально Броссар был лишен звания воспитателя королевских детей, но сохранил такую крепкую привязанность принцев, что вряд ли можно было найти хотя бы и незначительное дело, которое бы Франсуа и Анри не обсуждали с достойным дворянином.
Не все подданные короля Франциска обрадовались появлению на придворном небосводе новой звезды, однако интриги против шевалье неизменно оказывались тщетными. Дело в том, что испанская тюрьма оказала гораздо большее воздействие на благородного дворянина, чем на его воспитанников. Господин де Броссар стал сдержаннее, строже, вольно или невольно перенял суровые манеры испанских грандов, перестал рядиться в шелк и атлас самых ярких тонов и вообще научился довольствоваться малым. Нельзя сказать, будто шевалье чуждался роскоши, однако расшитый серебром черный бархат, белоснежный батист и великолепные брабантские кружева казались почти аскетичными на фоне разноцветных нарядов придворных. Да и поведение де Броссара было настолько безупречным, что придворные не могли найти у него ни одной слабости. Даже отсутствие у шевалье любовницы при веселом и распутном французском дворе не вызывало ничьих пересудов и Броссар единодушно был признан образцом благоразумия, рассудительности и благородства.
Стать всеобщим идеалом — значит покрыть себя неувядаемой славой, но вместе с тем и состариться раньше времени. И правда, в свои тридцать два года шевалье де Броссар чувствовал себя постаревшим и потому впервые попытался подумать о своей любви беспристрастно. Маргарита д'Ангулем, ставшая причиной произошедших в шевалье перемен, уже четыре года была замужем, именовалась королевой Наваррской и успела произвести на свет еще одну дочь, ставшую наследницей крохотного пиренейского королевства. Неизменно заботясь о дочерях, королева попросила Броссара начать обучение Жанны д'Альбре и довершить образование Маргариты д'Алансон, и хотя благородный дворянин согласился стать воспитателем двух принцесс, он не мог не понять, что теперь, как и раньше Маргарита беззастенчиво пользовалась его любовью.
Шевалье не гневался на королеву. Принцесса есть принцесса, говорил себе де Броссар. Его любовь не умерла, однако стала спокойнее и печальней. Шевалье сделался философом. Более того — стоиком.
Через два года после возвращения сыновей из плена Франциск I вознамерился женить принца Анри на девице из дома Медичи. Броссар без восторга встретил решение его величества — дочь итальянских банкиров не казалась шевалье достойной партией для сына Франции, пусть мать Екатерины и была французской принцессой. И все-таки, как и положено верноподданному дворянину, Броссар принялся готовить юного принца к самому важному событию в его жизни, напомнил о необходимости быть верным даме сердца и постоянным во вкусах и пристрастиях. К сожалению, воспитатель не объяснил Генриху, что дамой сердца должна быть жена, полагая, что воспитанник и сам об этом догадается. Все же Броссар несколько идеализировал королевского отпрыска и потому забыл, что он не более, чем принц. А, возможно, всю жизнь любя мечту, шевалье так и не успел приобрести необходимый жизненный опыт.
Смуглая четырнадцатилетняя девочка с большими печальными глазами не смогла тронуть сердце жениха, и через полгода после свадьбы Анри без памяти влюбился во вдову великого сенешаля Нормандии Диану де Пуатье. Первоначально господин де Броссар не придал этому событию большого значения и не удивился странной любви подростка к даме, которая была старше его на двадцать два года. Как полагал шевалье де Броссар, подобная связь не могла продолжаться долго, а некоторые наставления, которые молодой человек мог получить от опытной женщины, пригодились бы принцу в семейной жизни.
В ожидании этого счастливого часа Броссар занимался всем понемногу. Учил маленькую Жанну д'Альбре латинскому, греческому, итальянскому и испанскому языкам, наставлял Маргариту д'Алансон в римской и французской истории, сходил на войну с королевой Наваррской, когда эта новоявленная Жанна д'Арк привела на помощь брату гасконцев и воодушевила на борьбу с Испанией женщин Фландрии, и не скупился на советы, которые неизменно оказывались к месту и приносили добрые плоды. Именно господин де Броссар посоветовал Маргарите женить полковника де Сен-Жиль на дочери конюшего короля Наваррского. И хотя шевалье де Сен-Жиль приходился Маргарите племянником, а шевалье де Броссар был всего-навсего воспитателем ее детей, полковник не решился приблизиться к знаменитому советнику королевы без того, чтобы его кто-нибудь представил.