До приезда в Марокко я тешил себя весьма приятной фантазией о том, как мне, выполняя каждое желание хозяина, будет угождать целая свита слуг. Мне представлялось, как люди денно и нощно будут ждать моих распоряжений, стремясь к тому, чтобы я даже пальцем не шевельнул. В реальности все оказалось иначе.

К середине лета Зохра нашла нам девушку с желто-зелеными глазами, которая согласилась быть у нас одновременно горничной, кухаркой на полный рабочий день и няней. В Марокко высокий процент безработицы, и в результате все местные жители просто мечтают куда-нибудь устроиться. Желающих хватает на любое место. До того как мы осознали это, у нас уже было трое доставшихся нам по наследству сторожей, горничная, кухарка, няня, садовник. И всем нужно было платить, включая Зохру.

Вроде бы каждый в отдельности получал немного. Стоимость рабочего часа была невысокой. Но если сложить всю зарплату вместе, то набегала солидная сумма. Эти деньги мне нужно было сначала заработать, а затем выдавать каждую пятницу во время обеда некрупными купюрами. Следующая проблема заключалась в том, что стоило нанять кого-либо, и от него уже невозможно было отделаться. Рабочее место становилось пожизненным — и в Марокко это считалось в порядке вещей. Но самое плохое заключалось в том, что дом внезапно наполнился людьми, которые пытались управлять нами.

На вершине иерархической лестницы находилась Зохра. В отношении меня она была сама сладость, но все остальные боялись ее до ужаса. За Зохрой шли Хамза, Осман и Медведь. Эти трое работали в Дар Калифа так долго, что заслужили право главенствовать над другими слугами. За ними шли горничная и кухарка, потом — няня. На самой нижней ступеньке иерархической лестницы стоял садовник. Позже я узнал, почему он оказался в таком унизительном положении. Его жена сбежала с другим мужчиной.

У каждого имелся свой способ обретения власти. Самым эффективным методом было делать противоположное тому, что им говорили. Если я говорил кухарке, что хочу на обед какое-то определенное блюдо, она гнала меня из кухни метлой и готовила нечто совершенно другое. Если я просил горничную убрать мою постель, она принималась мыть окна, а когда садовник получал указание подстричь газон, он принципиально начинал подстригать кусты. Сторожа были не лучше. Долгая служба в доме сделала их специалистами по уклонению от выполнения приказов. Они знали, когда я хотел поручить им что-то сделать. Они угадывали это по звуку моих шагов и моментально прятались в конюшне, закрывая дверь на засов.

Мало того, ничто не доставляло работникам большего удовольствия, чем докучать мне своими просьбами. Обычно эти просьбы содержали в себя петицию нанять на работу их брата, родного или двоюродного, или пожертвовать хоть что-нибудь их давно забытым дядям или тетям. Вначале я бормотал что-то, краснел и давал пустые обещания. Но однажды утром я нашел прекрасный выход. Все было очень просто. Я с энтузиазмом соглашаюсь взять на работу человека, о котором шла речь, но только если он или она заменят просителя. Это сработало как по волшебству.

Еще более раздражающими были постоянные споры и мелкие ссоры между сторожами и остальными работниками. Только сядешь поработать над рукописью, как буквально через минуту приходит горничная и сообщает, что Хамза взял ее швабру или что Осман вылил ее отбеливатель в сточную канаву. Садовник жаловался на няню, которая позволила Ариане бросать улиток в плавательный бассейн, а кухарка кричала на Медведя, возмущенная тем, что он похотливо смотрел на нее.

В последнюю неделю августа морщинистый имам приковылял к нашему дому и снова выразительно потер большой и указательный пальцы друг о друга. Он сказал, что ему нужны деньги, поскольку мечеть совсем обеднела. Имам заявил, что поскольку я являюсь владельцем самого большого дома в районе трущоб, давать деньги на содержание мечети — моя прямая обязанность. Я спросил Зохру, как мне поступить.

— Ни в коем случае нельзя давать деньги, — сказала она. — Сегодня дадите деньги имаму, назавтра здесь выстроится пятикилометровая очередь желающих.

— Так что же мне делать?

— Вы можете помочь местной школе.

Крохотная классная комната без окон была пристроена к стене мечети. Внутри обнаружились несколько потертых стульев, самодельных столов, с десяток томиков Корана и пожилая классная дама, вооруженная обрезком оранжевого резинового шланга. Не было ни досок, ни плакатов, ни электричества. С восьми тридцати утра и до трех часов дня эту темную комнату заполняли сорок ребятишек. Дважды в день, проходя мимо, я слышал свистящий звук рассекающего воздух шланга и пронзительный визг провинившегося ребенка.

Зохра сказала, что телесные наказания делают детей сильными, но пользу от них ребятишки понимают только позже, когда подрастут. Она также рассказала мне, что ее братьев били в школе до бесчувствия, поэтому теперь, став взрослыми, они ведут себя как ангелы.

— У них до сих пор сохранились шрамы, — поведала она, когда мы отправились в центр города за покупками для школы.

— Ты имеешь в виду зарубки в их сознании? — спросил я.

— Нет, нет, — ответила Зохра. — Я говорю об их спинах.

В выстроенном в стиле ар-деко старом квартале возвышался колоссальный жилой дом постройки архитектора Бэссоно с прилепившейся к нему сбоку гостиницей «Линкольн». Словно живое напоминание о французской колониальной эпохе, этот заброшенный дом занимал целый квартал по бульвару Мохаммеда Пятого. Он был построен в великолепном франко-мавританском стиле с применением всех современных по тому времени архитектурных приемов. Тут и арки с арабесками филигранной ковки, и изысканные карнизы, и бесконечная лепнина по фасадам. Но «золотой век» Касабланки почти стерся из памяти ее обитателей. И теперь роскошное здание, построенное Бэссоно стояло никому не нужное, никем не любимое в ожидании сноса. За ним располагался огромный базар Дерб Омар.

Все лавки там битком набиты картонными коробками с дешевым товаром. Чего только нет в этих коробках: китайские вазы, экзотический чай, разукрашенные фигурки, хромированные канделябры, розовые пластмассовые куклы и школьные принадлежности. Я потратил целый день на покупку цветных карандашей, мелков, фломастеров, красок, учебников, тетрадок и ручек. Я приобрел сорок прочных портфелей, а также наглядные пособия, географические карты и классную доску для учительницы с оранжевым шлангом.

На следующее утро мы доставили коробки в класс, к радости детей и к досаде имама. Он погрозил мне указательным пальцем, а потом многозначительно потер его о большой палец. Когда мы с Зохрой затаскивали в класс доску, на дороге с мягким урчанием показался «рэйндж-ровер» архитектора. За ним следовал побитый японский грузовичок с лысой резиной и ветровым стеклом, покрытым паутиной трещин. Сзади в нем сидела дюжина самых диких людей из всех, которых я когда-либо видел: покрытые шрамами с головы до пят и с ненормально развитыми мышцами плеч. Выражение их лиц было жестоким и садистским. Незнакомцы напоминали преступников, приговоренных к каторжным работам, и были вооружены молотками — не теми маленькими, которыми мы пользуемся для домашних дел, — а настоящими строительными кувалдами.

Мохаммед-архитектор протянул мне свою бархатную ладонь для рукопожатия. Она была мягкой и теплой, как новая замша. Еще в дверях он подсунул мне реквизиты своего парижского банка и попросил положить на его счет весьма приличную сумму. Мохаммед сказал, что мне нужно только перевести деньги и все мои проблемы будут решены.

Мы с Рашаной наблюдали, как он плавно скользил по дому, а шумная команда разрушителей с кувалдами топала следом за ним. В правой руке архитектор держал красный китайский маркер, в левой руке — мобильный телефон. Он задерживался у каждой стены и изучал ее короткое время, прежде чем либо пометить ее крестом, либо отправиться дальше. Он говорил что-то на ходу, вернее, слушал сердитый голос на другом конце линии.