— Калеб! — Одним глазом Элизабет попыталась изобразить сердитый взгляд. Если бы ей не было так плохо, он бы рассмеялся — Я сама могу сделать это. Уходи.

Он быстрым и уверенным движением сдернул с нее рубашку.

— Милочка, да ты и на ногах-то не стоишь. Ты и глаз открыть не можешь. Если я уйду, ты просто упадешь.

Рубашка полетела в корзину. Элизабет скрестила руки на груди поверх своего кружевного бюстгальтера и в то же время попробовала ухватиться за джинсы, которые Калеб уже стаскивал с нее. У нее не хватало рук даже для того, чтобы сопротивляться!

Когда он снял с нее носки, она захныкала:

— Я так не могу, Калеб… Если ты беспокоишься, постой за дверью или еще где-нибудь.

Калеб повернул Лиззи спиной к себе, расстегнул бюстгальтер и снял лямки с плеч.

— Не понимаю, чего ты пищишь. Здесь темно.

Эта бесстыжая ложь на секунду успокоила ее, он успел сорвать бюстгальтер и бросить его вслед рубашкой в корзину.

— Ты врешь. — Элизабет чуть приоткрыла глаза и снова зажмурилась. — Здесь полно света.

— Тебе так кажется, потому что сейчас у тебя повышенная чувствительность к свету. Клянусь Богом, я ничего не могу рассмотреть. — Он уже стягивал с нее трусы. — Я все делаю на ощупь.

Калеб повернул Лиззи еще раз лицом к себе.

— Как ты можешь так нагло врать? — сказала она, закрыв лицо руками.

— Я же мерзкий негодяй, Лиззи. Я думал, тебе это известно.

Калеб отвел глаза от ее лица. Господи Иисусе! Она стояла, освещенная лунным светом, ее грудь и женственные изгибы тела серебрились, мягкие тени казались таинственными. С первого вечера Калеб знал, что у Лиззи красивое тело. Но обыскать ее — это одно дело, а вот увидеть…

И такая женщина носит потертые джинсы и убогую фланелевую рубашку! На месте Дэвида он одевал бы ее в шелк и кружево… вроде той шелковой штучки, в которую он заставил ее переодеться в первый вечер. Он тогда чуть не задохнулся, увидев ее такой.

Калеб сжал кулаки, сгорая от ревности, представив, как брат снимает эту обольстительную ночную рубашку с ее плеч. Лиззи принадлежала Дэвиду. Но она же и погубила его. Он не должен об этом забывать.

Калеб снова перевел взгляд на ее лицо и сказал:

— Полезай в ванну.

— Я тебя ненавижу.

— Этот вопрос мы уже, кажется, обсудили. Полезай, Лиззи.

— Где она?

Он подвел ее к ванне и помог забраться. Элизабет медленно и осторожно уселась. Калеб сложил полотенце и сунул ей под голову.

— Откинься назад, — сказал он и положил ей на лоб мешочек со льдом. — Руки держи в воде. Доктор сказала, что это поможет.

— Вода горячая.

Калеб присел на край ванны.

— Чересчур горячая?

— Нет.

— Тогда заткнись и расслабься.

Он заставил ее просидеть в ванне больше часа, время от времени добавляя горячую воду. Казалось, это будет длиться вечность, но постепенно напряжение ослабевало — по мере того, как отступала боль. Калеб встал, расправил спину и принялся смотреть сквозь стеклянный потолок на луну. Голос Лиззи заставил его вздрогнуть:

— Луна полная?

Ее глаза были уже открыты, и она, мигая, несколько секунд смотрела наверх. Свет все еще раздражал ее.

— Полнее не бывает, — ответил он.

Ее голова склонилась набок, она зевнула. А потому усмехнулась и сказала:

— Интересно, что там сегодня поделывает Лу без меня?

Калеб с шумом втянул в себя воздух и почувствовал, как кровь застучала у нею в висках. Он взглянул на стеклянный потолок.

— А что ваш достопочтенный вождь становится сексуально озабоченным, когда светит полная луна? — резко спросил он. И вспомнил, что она не может, не должна этого знать, она вступила в «Авалон» после последнего полнолуния…

Лиззи томно потянулась и спустилась пониже в воду, кокетливым жестом придерживая на голове мешочек со льдом.

— «Авалон» — коммуна, живущая в соответствии с ритмами природы. Она действительно живет в ритме земли. Жизнь вертится вокруг времен года и лунного календаря. — Элизабет загадочно улыбнулась. — А досточтимый вождь особенно любит полную луну.

В ее голосе слышалась явная дерзость. Может быть, она таким образом скрывает смущение? Хочет, чтобы он разозлился и ушел?

— Ты собираешься вылезать?

Она снова зевнула.

— Давай вылезай.

Калеб взял махровую простыню и помог ей подняться. Пока она вытиралась, он спросил:

— Голова еще болит?

Она кивнула.

— Хотя сейчас мне намного лучше. Похоже на обычную головную боль.

Они вернулись в темную спальню. Калеб открыл комод и стал рыться в поисках ночной рубашки. Тонкая материя едва не выскользнула из его пальцев, но зацепилась за мозолистую кожу. Он плутовато улыбнулся, заметив, что держит в руках. Калеб самым тщательным образом изучил это, когда обследовал коробки с вещами Лиззи. Это была почти прозрачная ночная рубашка без рукавов, светло-персикового цвета, с кружевными полосками вместо бретелек. Он натянул рубашку Лиззи поверх головы и с восхищением смотрел, как она с шелестом спадала вдоль ее тела. Лиззи выглядел в ней даже лучше, чем когда была обнажена. Калеб заметил:

— Для женщины, которая днем так старомодно одевается, у тебя неплохая коллекция вызывающих ночнушек.

— Это комплимент или оскорбление?

— Ну! Ты следишь за ходом мысли?

Он откинул покрывало, взял подушку и взбил ее. Элизабет пожала плечами.

— У каждого человека есть хобби.

Она произнесла эти слова небрежно, словно желая его поддразнить, но Калеб заметил, что она при этом не подняла на него глаз.

— Считай это комплиментом, Лиззи.

Она быстро взглянула на него, ожидая увидеть его обычную ухмылку. Калеб и не старался скрыть одобрительной улыбки. Элизабет порывисто отвернулась, забралась в постель и легла лицом к стене, натянув на себя одеяло.

Через минуту матрас прогнулся под тяжестью тела Калеба. Элизабет, обернувшись, в недоумении посмотрела на него. И тут же подскочила, увидев, что он сидит на кровати в одних трусах и преспокойно снимает носки.

— Лежи спокойно, Лиззи.

— Но ты не можешь… Ты не должен… — Элизабет не знала, что и сказать.

— Успокойся.

Калеб забрался под одеяло и уложил ее рядом, спиной к себе.

— Я говорил тебе, что ты не в моем вкусе, помнишь?

Конечно, он говорил это, но до того, как увидел ее обнаженной. И все же у него не было намерения поддаться тому животному чувству, которое Элизабет в нем вызывала. Отчасти потому, что он действительно не любил хищных женщин, но главным образом потому, что эта женщина находилась полностью в его власти. Калеб поморщился: опять этот его проклятый кодекс чести и все такое…

Элизабет сказала:

— Калеб, я не хочу, чтоб ты здесь оставался.

Он почувствовал, как она заерзала, пытаясь отодвинуться от него, но на этой небольшой кровати было не так уж много места. Конечно, он привык спать по-царски, растянувшись по диагонали на своем огромном матрасе. Калеб положил ей руку на талию, чтобы она успокоилась. Сквозь тонкий шелк он ощущал трепет ее тела. Пальцы его касались соблазнительной ямки пупка. Решив, что не стоит рисковать, Калеб переложил руку ей на плечо. Так будет спокойнее им обоим.

— Я останусь здесь, Лиззи. Может, тебе что-нибудь понадобится среди ночи.

Элизабет вздохнула, то ли соглашаясь, то ли не решаясь спорить. Шли минуты, и Калеб подумал, что она засыпает. Во всяком случае, он на это надеялся. Мягкое тепло ее тела согревало ему грудь, и он старался не думать о дразнящем прикосновении ее ягодиц.

Его губы касались ее волос, ароматного каскада тонких черных паутинок. Он пододвинул голову чуть ближе и приоткрыл губы, чтобы усилить это приятное ощущение.

— Калеб…

Элизабет положила свою руку поверх его руки, лежавшей у нее на плече. Она говорила тихим шепотом, каким обычно поверяют друг другу секреты;

— Знаешь, так обо мне никто не заботился.

Калеб нахмурился в темноте. Никто? Элизабет полуобернулась к нему, словно почувствовав его смущение.