— Еще одна трагедия, — со вздохом произнесла Марина, тоже успевшая встать и принявшаяся тщательно отмывать бутылочку, опорожненную Тедди. — Пьетро было всего три месяца, когда его мать умерла от какого-то редкого вирусного заболевания. Так что он совсем не знал ее. К моменту рождения сводного брата мальчик уже был вполне самостоятельным. Если малыш и расстроился из-за того, что его отправили в школу, то не показал этого никому, даже мне, — с грустью признала она. — С того момента, когда Дейзи заманила синьора Мазини в свои сети, она постоянно старалась отодвинуть маленького Пьетро на задний план. Я собственными глазами видела, как это происходило. Но и тогда уже ребенок был слишком горд, чтобы демонстрировать свои чувства.

Марина повернулась и вытерла свои умелые руки полотенцем, свисавшим из кольца над раковиной.

— Все это я рассказываю вам не просто так. Вы должны понять семью Мазини, если собираетесь стать ее частью. В ней произошло слишком много трагедий. Почувствовав холодное к себе отношение со стороны семьи, особенно Пьетро, поскольку он так и не оправился от случившегося с его женой, знайте, это вызвано только тем, что они еще не смирились со смертью Франко.

Оливия невольно раскрыла рот и быстро заморгала. Значит, Пьетро был женат? Она слегка нахмурилась, не желая обманывать себя, будто это ее не задело. А что именно случилось с женой Пьетро? Стала ли она беглянкой, как и его мачеха? Оливия собралась задать вопрос, но слова застряли в горле: в дверях детской показался Пьетро и прищуренными глазами оглядел обеих тут же замолчавших женщин, словно знал, что они говорили о нем.

Он успел переодеться в легкую кремовую куртку и узкие черные брюки и выглядел сногсшибательно красивым. Его глаза остановились на Оливии, и та едва не задохнулась и не смогла придумать, что сказать в ответ, когда он официальным тоном объявил:

— Мой отец желает видеть вас сегодня. Вам следует принять подобающий вид. Через десять минут я вернусь, чтобы проводить вас к нему. Надеюсь, вы не заставите себя ждать.

Десять минут! Ноги Оливии словно приклеились к пушистому ковру детской, она продолжала тупо смотреть на то место, где только что стоял Пьетро, и ее сердце глухо билось в груди. Ей отдали приказ, гостья получила монаршее распоряжение и... потеряла присутствие духа. Не следует ли ей поучиться делать реверанс? Полагается ли взять с собой Тедди? Пьетро не упомянул его, хотя знакомство деда с внуком было единственным объяснением, почему ее сюда пригласили. Однако малыш спит, и ей совсем не хочется беспокоить его...

Марина разрешила проблему со своей, видимо, врожденной практичностью:

— Я побуду с маленьким, пока вы не вернетесь. А если задержитесь, попрошу принести мне перекусить сюда, к вам, так что не беспокойтесь. — Она усмехнулась и мягко подсказала: — Вам следует поспешить.

Оливия согласилась с ней, но покинула детскую неохотно. Женщина не могла простить Пьетро то, с каким надменным видом он отдавал приказы, да еще сопровождал их угрозами, отчасти завуалированными, отчасти весьма откровенными. Делайте это, не делайте того, иначе... От этого «иначе» у нее кровь леденела в жилах. Она понимала, что при любой ее, пусть невольной, ошибке он пойдет на все, чтобы отнять у нее ребенка. Мазини достаточно богаты, чтобы нанять самых лучших адвокатов, которые сумеют лишить ее всех прав.

Марина, похоже, не увидела ничего плохого в том, как Пьетро говорил с ней. Итальянки, видимо, считают, что их избалованные женским послушанием мужчины, просто не могут поступать неправильно.

Но всего десять минут? Да ей нужен, по крайней мере час, чтобы придать себе приличный вид! Необходимо принять душ, чтобы смыть пот и пыль длительного путешествия, а у нее даже вещи еще не распакованы.

Оливия безнадежно пожала плечами и скорчила рожицу своему неряшливому отражению в зеркале, в котором виднелся свисающий полог кровати за ее спиной. Надо быстренько умыться и причесаться — вот и все. Нет времени искать что-нибудь более подходящее, чем эти старые джинсы и обслюнявленная ребенком майка.

От одного вида ванной комнаты у нее глаза полезли на лоб. Углубленная в пол ванна была так велика, что в ней можно спокойно плавать. Стенами служили зеркала от пола до потолка, а бутылочек и баночек на стеклянных полочках хватило бы на средних размеров парфюмерный магазин.

Вновь почувствовав себя совсем чужой здесь, среди этого богатства, Оливия торопливо умылась и схватила первое попавшееся полотенце. Вытираясь, вернулась в спальню и с трудом нашла расческу на дне своей сумочки. Она еще причесывалась, когда, небрежно постучав, в комнату вошел Пьетро.

И почему он напускает на себя столь неприветливый вид? — подумала Оливия, и сердце у нее ушло в пятки, а затем медленно вернулось на место. В сочетании с ярко выраженной сексуальностью это так трудно перенести! Ощущение такое, будто смотришь на кремовый торт, от вида которого слюнки текут, и в то же время знаешь, что эта аппетитная штука содержит смертельный яд!

Бросив расческу в раскрытую сумочку, Оливия собралась с духом и старательно проговорила веселым, дружелюбным тоном: «Я готова». Но получилось совсем не так, как хотелось, — голос прозвучал хрипло, с придыханием, отчего она показалась себе полной идиоткой.

— Вы собираетесь знакомиться с моим отцом в таком виде? — Его великолепный рот сложился в презрительную усмешку. Хотя все дело, может быть, просто в нетерпении, снисходительно решила она. Ее мнение резко изменилось, когда он добавил: — Вы намерены украсить обеденный стол нищенской внешностью с тем, чтобы отец пожалел вас и удвоил сумму, отпускаемую вам на одежду?

Украсить обеденный стол? О Господи! И что это за сумма, отпускаемая на одежду? Я же ничего такого не просила, возмутилась она! Как он смеет думать, что я жду подобной благотворительности? Гневный румянец начал заливать ее лицо.

— Знаете что? — прошипела Оливия сквозь плотно сжатые зубы. — Я вас ненавижу. По-настоящему ненавижу! — И она действительно имела в виду то, что сказала. Никогда не испытывавшая ненависти ни к одной живой душе, сейчас мисс Добсон ненавидела Пьетро Мазини с такой силой, что поперхнулась собственными словами. Однако увидев, как скривилась его верхняя губа и чуть приподнялись темные брови, Оливия возмущенно выпалила: — Вы дали мне... Нет, приказали быть готовой через десять минут! Я еще не распаковала вещи. Так как же мне успеть переодеться?

— Аделина уже позаботилась о ваших вещах, — холодно сообщил Пьетро, явно не придав никакого значения ее гневной вспышке, и подошел к огромному шкафу, на массивных дверцах которого красовались резные херувимы, гирлянды виноградных гроздей, павлины и фантастические цветы.

Оливия судорожно проглотила слюну и невольно прижала руку к горлу. Она была слишком возбуждена, чтобы заметить, что брошенные ею на пол вещи убраны и что нигде не видно ее чемодана. Ее скудные пожитки затерялись в открытом Пьетро и похожем на пещеру шкафу. Его пальцы пробежали по немногим занятым вешалкам, и Оливия испытала ужас, поняв, что сейчас последует, — на свет божий появится ее действительно кошмарное платье!

Она сшила его сама, когда ею овладело неоправданное и недолгое увлечение шитьем. Видно, что-то было не так с выкройками или с сопровождавшими их инструкциями. Ничем иным нельзя объяснить получившийся ужас.

Ее обычный гардероб состоял из джинсов и топов и пары цветастых юбок для летней погоды. Мать предупреждала: «Брюки из магазина для бедных хороши только в домашней обстановке, но не годятся на вилле итальянского миллионера! Это — твое единственное платье, и ты должна взять его с собой».

Когда Пьетро повернулся к ней, Оливия пожалела, что не сожгла этот жуткий наряд давным-давно. Однако висящее на его руке платье выглядело не таким уж страшным. Сохранила свою свежесть ткань цвета голубого саксонского фарфора, покрытая легким растительным орнаментом. Но если его надеть...