— Маленькие проблемы с навигацией, — пропела она и неестественно звонко рассмеялась.

Интересно, сколько времени ей понадобилось, чтобы выучить такое длинное слово — навигация? А сиропа в голосе столько, что мне даже коктейля уже не хочется.

Я оглянулась на Тейта, уверенная, что он на это не купится. И увидела, как растеклась от удовольствия его аура, а слабый узел завязался вновь.

Трейси прямо-таки выскакивала из чересчур тесной блузки. Тейт расплылся в дурацкой улыбке. Нет, какие же все-таки идиоты эти мужики...

Трейси кинула на меня быстрый взгляд, ее аура чуть ли не зашипела, и я поняла, что пора убираться.

Усевшись обратно за стол, я решила больше не охотиться за стертым. Его таинственный обладатель может сожрать Трейси или любую другую звезду с потрохами — я не возражаю. Тем более, он совеем необязательно выслеживает Трейси, ну, появился рядом с ней пару раз — обычное совпадение. Может, они просто шляются по школе туда-сюда — этот стертый и его хозяин.

А может, поджидают удобного момента, чтобы с ненавистью обрушиться на ауру Трейси.

— Ну как она это делает? — спросила Одра, — Раз — и он снова у ее ног.

Дилан уронил голову на руки — надо же, оказывается, суслик способен на выразительные жесты. Наверное, имеет в виду, что сыт по горло разговорами о Тейте.

— Это страшная тайна, — ответила я, с наслаждением делая огромный глоток коктейля. — Нам не понять.

Дилан обвел нас мрачным взглядом.

— Бюст, — коротко сказал он. — Самоуверенность. Вот вам и все тайны.

Мы с Одрой переглянулись и пожали плечами. Наверное, чтобы это понять, надо иметь мужское мышление.

— А-а... — отозвалась Одра, и мне показалось, что ей хочется срочно поменять тему.

И неудивительно. Взаимоотношения звезд — не очень аппетитная тема для завтрака.

Одра встала. Я поняла намек, отодвинула поднос, одним глотком прикончила второй коктейль и похвасталась:

— Говорила же, что допью.

Чувствовала я себя прекрасно, вовсе не объелась, и впервые за весь день не беспокоилась насчет стертого.

Одра ухмыльнулась и кивнула мне за спину:

— А вот и мистер Кисслер. Третий красавчик в школе после Тейта и Брока.

Она сказала это так запросто, будто Кисслер и не был учителем.

Я повернулась, и у меня перехватило дыхание. Потоки стертого разливались по столовой, ласкали на ходу другие ауры, и разноцветные ореолы ежились и отдергивались от прикосновений бесцветных щупалец.

— Правда, обалденный? — спросила Одра.

Дилан глухо застонал.

Я не ответила. Я смотрела на мистера Кисслера и чувствовала, как тяжелеют и прилипают к полу ноги. Как цепенеет все тело, а я все никак не могу отвести глаз.

Аура у математика была огромная, а вырастающие из нее щупальца расползлись по всей столовой. Огромная и совершенно бесцветная — хуже, чем бесцветная. Мертвая, как будто никогда и не сияла. Речь шла вовсе не о струе-другой.

Мистер Кисслер весь был стертого цвета. Целиком.

Я почувствовала, как к горлу подступила тошнота, а к глазам — слезы. В ушах ревело, все кругом плыло, у меня перехватило дыхание. Последнее, что я помню, — как меня вырвало двумя шоколадными коктейлями прямо на пол столовой.

Тьма, Оглядываюсь... ничего не видно, хотя вокруг явно творится что-то странное... очень странное... по спине бегут мурашки. Почему я ничего не вижу? Ослепшая, перепуганная — даже земля подо мной трясется от страха.

И вдруг все кругом заливает неестественно яркий свет, и ко мне движется неясная фигура, окруженная переливчатым сиянием. Я почему-то знаю, что это женщина. Она подходит ближе, сияние слепит уже привыкшие к темноте глаза, и я жмурюсь, хоть и рада в душе, что свет разогнал темноту.

Женщина дотрагивается до моих век холодными пальцами, и, когда я открываю глаза, прохлада не исчезает, А вот незнакомки и след простыл. За то ко мне возвращается зрение, и все-таки лучше б я оставалась слепой, ведь крутом стены цвета криков, застрявших в горле жертвы.

— А-а-а-а-а-г-г-г-г-г-к-к-к-х-х-х, — заорала я и закашлялась, подавившись вырвавшимися из горла дикими звуками.

Открыла глаза и подскочила в постели.

Погодите секунду. А почему в постели?

Я заморгала и огляделась. Помню, я была в школе, а сейчас-то где? Не дома, это точно — из моего окна всегда виден океан.

— Лисси, — позвал знакомый голос.

Я снова моргнула, с трудом разглядела бабушку и хриплым голосом спросила:

— Где я?

— В комнате, — по обыкновению кратко ответила бабушка, и я наконец-то сообразила, что лежу в своей новой спальне.

Я не узнала ее, потому что до сих пор не привыкла к новому дому. Моя комната осталась дома, в Калифорнии.

— Что со мной?

Я все никак не могла понять, что произошло, почему я чувствую себя так, будто по мне проехался товарный поезд.

Бабушка озабоченно поглядела на меня, потрогала мой лоб тыльной стороной ладони и покачала головой. Ладонь была такой же прохладной, как узел между Трейси и Тейтом там, в школе.

— Это ты расскажи мне, что с тобой, Лисси, солнце мое, — мягко попросила бабушка.

— Я была в комнате, — попыталась припомнить я. — В темной. Потом зажегся свет, потом вроде женщина, а потом кошмар какой-то.

— Нет, не сон, детка. А то, что случилась в школе.

Я непонимающе: глядела на нее.

— В смысле?

— Тебя вырвало, и ты упала в обморок. Нам позвонили, но мамы с папой дома не было, и за тобой приехала я. Ты на секунду пришла в себя и забормотала какой-то вздор. А потом снова потеряла сознание, вздрагивала, стонала.

Очень жизнерадостная картина...

— Как же ты затащила меня на третий этаж? — спросила я.

— Помогли, — кратко ответила бабушка, и мне расхотелось допытываться дальше.

Скорей всего, она, как обычно, приказала первому встречному взвалить меня на плечи. Какой позор! А еще позорней, что меня стошнило на глазах у всей школы.

— Соберись, светик мой ясный, — велела бабушка, обозвав меня очередным нелепым прозвищем. — И вспомни: отчего тебе стало плохо?

Я сосредоточилась, и в памяти стали всплывать обрывки случившегося. Связующие лучи, призрачная рука, ссора Трейси и Тейта. Что-то там еще было с Трейси... Не помню.

И тут дверь распахнулась, и в спальню влетели мама с папой.

— Ну как ты? — задохнувшись, спросила мама.

Папа напряженно застыл в дверях — губы сжаты, аура тревожно дрожит, мелкие волны бегут по ней, как рябь по воде.

Я осознала, что мама ждет ответа и шепнула:

— Ничего.

— Я тебя увидела, — дрожащим голосом объяснила мама. — Съеженную, дрожащую...

Когда она заговорила, золотисто-бежевый ореол, окружавший отца, озабоченно потянулся к ней. Связь между родителями оказалась очень прочной, толщиной с мой кулак, а сейчас, когда папе хотелось утешить маму, она увеличилась еще больше: золотисто-коричневый поток слился с зеленым, полыхнула на миг белая вспышка.

Мама вздохнула с облегчением, можно только гадать, как она справляется с теми тяжкими образами, что роятся в ее сознании.

— Погоди, Кэти, — попросила бабушка, хотя мама и так молчала. — Расскажи нам, Лисси, что стряслось?

Я задумалась. Мы с Одрой пошли убирать подносы, она повернулась — показать мне кого-то... учителя математики. Одно только воспоминание о его ауре огрело меня по голове, как мешок с кирпичами. Я икнула, пытаясь подавить тошноту.

— Говори! — потребовала бабушка. — Что ты видела?

Папа выскользнул из комнаты, как только понял, что сейчас речь пойдет о Взгляде, и по пути погладил меня касанием ауры.

— Ну? — как всегда односложно поторопила бабушка.

— Стертый... — вздрогнув, прошептала я.

Бабушка вытаращила глаза так, будто у меня выросло три головы, зато мама все поняла.

— Цвет без цвета, — расшифровала она. — Лисси выдумала его, когда была маленькой.

Она сказала это таким тоном, словно стертый — просто детская страшилка, вроде домового под кроватью.