— Сеньор де Пигбаладор вернулся, — сказала Маргарида. Они сидели в саду ее величества, обнесенном стеной, тихом и красивом, с южной стороны дворца; она и Хуана шили. Маленькая пестрая кошка, правнучка той, что Маргарида привезла из далекой Шотландии, устала запутывать шелковую нитку, вспрыгнула Маргариде на колени и тут же уснула.

— Вот как? — сказала Хуана. — Я не заметила, что он уезжал.

— Хорошо тебе, — сказала Маргарида. — Я всегда это замечаю. Когда он выезжает из ворот, в верхних комнатах дворца ощущается приятное отсутствие запаха.

— Какого? — спросила Хуана, невольно рассмеявшись.

— Пожалуй, запаха гнусного мужчины, смешанного с ароматом сандалового дерева, который он любит. Лично я предпочитаю запах своего мула в жаркий день.

— Маргарида, твое общество мне на пользу. Кажется, я очень долго не улыбалась. Но, должна признаться, даже не замечала приездов и отъездов Бонсома.

— На твоем месте я бы замечала, воробышек. Он проявляет к тебе излишнее любопытство. Сейчас он хочет точно знать, сколько денег ты получишь, когда…

— Когда Арнау умрет запятнанным и все его товары будут конфискованы?

— Совершенно верно.

— И что ты сказала ему?

— Правду, насколько она мне известна, — ответила Маргарида. — Я подумала, что будет полезно знать его реакцию. — Потянула носом воздух. — Думаю, сейчас узнаем.

— Запах сандалового дерева, — спросила Хуана, — и гнусного мужчины?

— Этот самый.

Маргарида собрала шитье, взяла кошку в сгиб руки и пересела на другую скамью под фиговым деревом, когда появился Бернард Бонсом де Пигбаладор, собиравшийся немного поговорить с сеньорой Хуаной.

— Сеньора, — сказал Бонсом, взяв руку Хуаны и прижав ее к своим губам. — Я много думал о вас после нашего краткого разговора в субботу. Можно ли надеяться, что и вы думали обо мне хотя бы минуту-другую?

— Определенно минуту-другую, — ответила Хуана.

— Я бы хотел большего, — сказал он, — но благодарен и за это. Вы не спрашиваете, почему я думал о вас.

— Решила, что разумнее молчать, сеньор.

— Это в самом деле разумно, — сказал Бонсом. — Я был обеспокоен вашим благополучием. Что бы вы ни говорили себе, сеньора, судя по тому, что я слышал, ваш муж лежит при смерти.

— Вы изумляете меня, сеньор, — сказала Хуана с равнодушным видом. — Кажется, вы слышите больше меня. Откуда вы получаете сведения?

— Точных сведений у меня, разумеется, нет. Но известно, что он был сильно избит, разве не так? Мало кто оправляется от таких повреждений. Поэтому многие полагают, что он при смерти. Когда этот скорбный день наступит, все, чем он владеет, за исключением вашего приданого, будет конфисковано. Вы окажетесь в бедности. Готовьтесь к этому.

— Смотря что вы считаете бедностью. Это понятие, как вам известно, совершенно различное для сапожника или портного и такого знатного сеньора, как вы. Если у сапожника достаточно денег, чтобы платить налоги, кормить жену с детьми и время от времени покупать им ткань на одежду, он считает себя богатым. Знатный сеньор вроде вас считает себя бедным, если не может содержать несколько домов и роскошное имение.

— А вы? — спросил он мягко, переходя на фамильярный тон.

— Я где-то посередине. Не знатный сеньор и не сапожник в своих желаниях.

— Если сильный и влиятельный человек возьмется за ваше дело, — сказал де Пигбаладор, — очень возможно, что поместья вашего мужа возвратят вам.

— Имеете в виду, такой сильный и влиятельный, как вы, сеньор?

— Именно, — ответил Бонсом. — Подумайте об этом, когда найдете время.

Как только превосходному обеду было отдано должное и со стола убрали, Аструх и Вениамин, их гостеприимный хозяин, удалились в маленький кабинет, предоставив другим поспать или посидеть во дворе в тени деревьев. Ракель села на низкую скамейку и достала кипу тонкого белого полотна, над которым работала. Раз пришлось ехать в эту поездку, бодро подумала она, по крайней мере, буду тратить столько времени, сколько возможно, на полезное дело.

Бонафилья с пустыми руками села рядом с ней.

— Твой отец собирается вести много дел в этой поездке? — спросила Ракель.

— Не знаю, — ответила Бонафилья. — А что?

— Я думала, распаковывать ли для работы еще один отрез ткани, — сказала Ракель. — Но он лежит в нашей коробке на самом дне. Я бы не беспокоилась, если б знала, что путешествие будет очень медленным.

— Мы не говорили об этом, — сказала Бонафилья. — Но я спрошу его, если хочешь.

Она встала.

— Не сейчас, Бонафилья, когда он занят. Спросишь на досуге. — Ракель подняла работу и критически посмотрела на нее. — Если всего день-два, я не стану трогать коробки до приезда. На это время мне хватит дел.

— Почему ты все время работаешь? — спросила Бонафилья, снова сев.

— Не люблю скучать, — ответила Ракель. — А почему ты не работаешь, когда больше нечего делать?

Бонафилья посмотрела на Ракель с любопытством.

— Не люблю работать. Ты скучаешь по Даниелю?

— Откуда у нее время скучать по нему? — послышался ленивый голос прямо за спиной Бонафильи.

Бонафилья подскочила с негромким вскриком.

— Кто там? — тяжело дыша, спросила она и обернулась. На нагретых солнцем плитах, прислонясь к грушевому дереву, сидел, закрыв глаза, Юсуф.

— Она попрощалась с ним за завтраком и помахала ему рукой на мосту. Ты не видала его? — продолжал мальчик.

— Не заметила, — ответила Бонафилья.

— Я думала, ты пошел осматривать город, — осуждающе сказала Ракель.

— Я уже осмотрел его, — сказал Юсуф. — Здесь мало крепостных стен. Как они защищаются, когда приходит беда?

— Может, беда сюда не приходит, — сказала Бонафилья.

— Беда всегда приходит, — ответил Юсуф.

Прохладный вечерний воздух с ароматом цветов и фруктов выманил всех, одного за другим, во двор. Последними появились Аструх и Вениамин, оба выглядели дружелюбными и довольными собой.

— Боюсь, мы доставляем вам и вашим домашним много беспокойств, сеньор Вениамин, — сказал Исаак, когда они сели за только что поставленный стол.

— Нет-нет, — ответил хозяин. — Я уже потерял счет тому, сколько раз пользовался гостеприимством друзей в Жироне. И говорю, что если это беспокойства, пусть они всегда будут такими же приятными, — добавил он, наливая вино в чашу врача.

— Вы ожидаете беспокойства? — спросил Юсуф и тут же извинился за то, что перебил его.

— Не особенно, — ответил Вениамин, проницательно глядя на мальчика из Гранады. — Почему ты спрашиваешь?

— Мне показалось, в городе ощущается какая-то тревога, — неуверенно ответил Юсуф. — Возможно, я ошибаюсь. Это говорит лишь мое невежество, — добавил он.

— Проницательное невежество, — сказал хозяин. — Люди встревожены. Наша маленькая община особенно встревожена, здесь почти нет дополнительной защиты, кроме той, что мы создали для себя сами.

Все взглянули на крепкие ворота и толстые стены, окружающие двор.

— Почему сейчас? — спросила Ракель.

— Его величество далеко; королевство находится в руках многих разных людей, — ответил Вениамин. — А когда его нет, мы тревожимся.

— Почему? — снова спросила Ракель.

— Мы все знаем его величество — чего он требует и ожидает и чего нам ожидать от него, ответил Аструх. — В отличие от других правителей он не меняет своих суждений. Кроме того, расходы на эту войну велики…

— Расходы велики на все войны, — перебил его Вениамин.

— Совершенно верно, — сказал Аструх. — В Жироне теперь введен дополнительный налог на хлеб, вино и мясо, чтобы выплатить займы, которые город взял для войны. Этот налог вызвал возмущение, из-за которого мы страдаем, — добавил он угрюмо. — Вениамин, я бы не хотел жить снаружи крепких стен нашего гетто и нашего города. Когда фермеры и крестьяне озлоблены, они срывают зло на городе и на нас. К счастью, мы защищены двойными стенами, и теперь король обещает удлинить городские стены, чтобы окружить все то, что на окраинах.