— Хоть он и твой старый друг, Исаак, в Перпиньян я сейчас не поеду, — сказала Юдифь.

— Мама, почему? — спросила Ракель. — Это недалеко. Гораздо ближе Таррагоны. Мы проведем в пути всего две-три ночи. И будем останавливаться у знакомых или друзей, не на постоялых дворах.

— Ракель, дочитай письмо. Потом можешь обсудить с матерью ее нежелание путешествовать, — сказал ее отец.

— Хорошо, папа, — сказала Ракель. — Только, думаю, у меня больше причин отказываться от поездки. Даниель только что вернулся домой.

— Дочитывай письмо.

— Там осталось немного. Он пишет: «Посланец вернется в Перпиньян. Пожалуйста, передай с ним свой ответ». Да, папа, я забыла сказать, что посланец обещал прийти за ответом завтра рано утром.

— Поручи Ракели сейчас написать твои извинения, — сказала Юдифь. — Тогда письмо будет готово к приходу посланца.

— Я отвезу Исааку некоторые мои новые лекарства, — заговорил ее муж. — И склянку сильного средства от боли. Но у нас их сейчас слишком мало, чтобы отдавать. Ракель, мы примемся за работу рано утром. Нужно будет на рассвете отправить Юсуфа за травами.

— Неужели ты собираешься ехать в Перпиньян? — спросила Юдифь. — И как его преосвященство? А если с нами что-то случится?

— Его преосвященство в превосходном здравии, ответил Исаак. — И что еще более важно, ты тоже. Мы выедем в первый понедельник, свадьба назначена на следующий вторник, и на другой день с рассветом отправимся домой. Если Аструх Афаман захочет остаться подольше, позаботиться о том, чтобы его дочь была хорошо устроена, вернемся сами. В любом случае мы будем дома в пятницу, задолго до субботы. В крайнем случае, дорогая, мы будем отсутствовать одиннадцать дней.

— Почему бы маме не быть в превосходном здравии? — спросила, нахмурясь, Ракель. — Она никогда не болеет. Правда, в последние дни, мама, ты кажешься не совсем в себе. Если ты нездорова, я ни в коем случае тебя не оставлю.

— Ракель, я вполне здорова, — резко ответила ее мать. — Только… — Дочь неотрывно смотрела на нее, и Юдифь внезапно покраснела. Взяла свое шитье и склонилась над ним, чтобы скрыть лицо. — Я беременна.

— В твоем возрасте? — встревоженно спросила Ракель.

— Что значит — в моем возрасте? Я не так уже стара. Мне было пятнадцать лет, когда я вышла замуж за твоего отца, и Ребекка — то есть ты, родилась три года спустя. Неужели я выгляжу такой уж старой?

— Конечно, нет, мама, — поспешно ответила Ракель. — Ты больше похожа на мою сестру, чем на мать. Все так говорят. Но поскольку я собираюсь выходить замуж, это кажется странным, вот и все. Хотя такое случается постоянно. После того как Анна вышла замуж, ее мать родила двоих детей…

Ее голос замер на удивленной ноте.

— Тогда тебе нужно свыкнуться с этой мыслью, — сказала Юдифь.

— Как ты себя чувствуешь?

— Отлично. Иногда слегка поташнивает, иногда быстро устаю, но чувствую себя хорошо. Но это не означает, что хочу трястись на муле всю дорогу до Перпиньяна и обратно.

— Ее величество трясется, — сказала Ракель. — Она как будто бы постоянно бывает беременной и разъезжает по всему королевству.

— У нее наверняка такой хороший мул, на каком я никогда не буду ездить, — резко ответила ее мать. — Притом эти королевские процессии по пути из города в город может обогнать даже улитка.

— Ну, что ж, между моей свадьбой и рождением твоего ребенка придется много шить. Мариам надо бы приниматься улучшать владение иглой, — оживленно сказала Ракель. — Я не могу делать все сама. И дистиллировать лекарства для папы.

— Нам потребуется еще одна служанка, — угрожающе сказала Юдифь.

— Я давно уже это предлагал, — сказал Исаак. — Подыщем ее, когда вернемся из Перпиньяна. Прости, что оставляю тебя, дорогая, но я предвкушаю поездку к юному Иакову. Мне интересно, почему он считает меня таким близким другом.

— Сперва тебе нужно повидать епископа. Возможно, он не позволит тебе покинуть его, — сказала Юдифь.

— Совершенно верно, дорогая, Я отправлюсь к нему, как только кто-нибудь сможет найти Юсуфа.

— Мама, я не поеду в Перпиньян, — сказала Ракель. — У меня очень много дел, и я не хочу снова откладывать свадьбу. Даниель подумает, что я не хочу выходить за него.

— Чепуха, — сказала ее мать. — Он знает, что ты хочешь замуж.

— И не хочу оставлять тебя одну.

— Ракель, я не больна. И Наоми может обо мне позаботиться. Поезжай с отцом.

— Даниеля не было несколько месяцев, он только что вернулся. Жестоко с моей стороны так быстро покидать его.

— Дорогая, у вас впереди целая жизнь вместе, — сказала Юдифь. — И, пожалуйста, открой ворота. Если будем ждать, когда Ибрагим об этом подумает, наши гости уйдут.

— Хорошо, мама, — вызывающе ответила Ракель.

У ворот стояла высокая, стройная девушка в темном платье, густо закутанная в вуаль. Позади нее находилась скучающего вида служанка, вуаль которой по контрасту ненадежно держалась на темени воткнутой в узел волос булавкой.

— Привет, Ракель, — сказала закутанная девушка. — Я Бонафилья, дочь Аструха.

— Бонафилья, — сказала пораженная Ракель. — Добро пожаловать к нам. Очень рада тебя видеть. И пусть я буду первой в нашей семье, пожелавшей тебе большого счастья.

— Ты уже слышала, — прошептала Бонафилья, кошкой проскальзывая в открывшиеся ворота.

Юдифь отложила работу, поднялась и подошла прибавить свои добрые пожелания к пожеланиям дочери.

— Извини, пожалуйста, я ненадолго, Ракель не даст тебе скучать. Мне нужно сделать кое-что до возвращения мужа.

Ракель открыла рот, собираясь заговорить, но свирепый взгляд Юдифи пресек возражения, которые она могла бы сделать. Она пригласила гостью сесть на скамью под деревьями и села сама.

— Мама, не перетруждайся, — сказала Ракель. — Сейчас жарко. Мать не имеет понятия, когда ей нужно прекратить работу и отдохнуть, — добавила она в объяснение и стала ждать, когда Бонафилья заговорит.

Тишину нарушало только чириканье птиц на деревьях и мурчание Фелиу, кошки, запрыгнувшей Ракели на колени.

— Волнуешься? — спросила наконец Ракель. — Я сперва очень волновалась и слегка нервничала.

— Мне страшно.

Эти слова были еле слышны из-под густой вуали.

— Бонафилья, убери вуаль, — сказала Ракель. — Пожалуйста. Как мне с тобой разговаривать, не видя тебя и не слыша? И тебе, должно быть, очень жарко.

Девушка сняла верхнюю вуаль, полностью покрывавшую ее от головы до бедер, и положила на скамью. Под ней была другая, закрывающая волосы и часть лица.

— Почему ты стала так укрываться?

— Не люблю, когда незнакомые пялятся на меня.

— В гетто? Но ведь тебя здесь все знают, — сказала Ракель.

— Все равно пялятся, будто со мной что-то очень неладное, — прошептала она.

— Глупости, Бонафилья. Уверяю, здесь на тебя никто не будет таращиться.

Она опустила вторую вуаль на плечи.

— Вот так лучше, — сказала Ракель. — Я рада видеть по лицу, что это в самом деле ты. Ты сказала, что тебе страшно? Почему?

— А тебе не было бы? — спросила Бонафилья. — Я должна выйти за него замуж, хотя в глаза его не видела. Мне прислали портрет Давида, но портрет ничего не говорит. Мой отец давным-давно решил, что мы должны пожениться.

— Ты влюблена в кого-то другого? — спросила Ракель?

— В кого-то другого? Нет, — с горячностью ответила она. — Просто не хочу выходить за незнакомца в далеком городе. Ракель, я иногда жалею, что не христианка, тогда я могла бы стать монахиней и не выходить замуж.

— Думаю, христианским девушкам, которым родители подготовили хорошие браки, нелегко уйти в монастырь, — заметила Ракель. — Как-никак, им придется отдать туда свое приданое.

— Я об этом не думала, — рассеянно сказала Бонафилья. — На будущей неделе мы с папой должны ехать в Перпиньян, совсем одни, не считая моего никчемного брата и Эсфири, моей служанки, от которой столько же утешения, как от куска льда в зимний день. — Указала подбородком на служанку, которая болтала с Лией в другой стороне двора. И внезапно схватила Ракель за руку. — А если приедем туда и мы возненавидим друг друга, а я знаю, что так и будет, никто не поможет мне сказать папе, что я не могу выходить за него. На брата никакой надежды. Дуран лишь все время твердит, что единственные приличные мужчины здесь либо уже женаты, либо наши родственники.