Не в состоянии справиться с собой, Мета улыбнулась ему, сияя от счастья. Давид отступил на шаг и сдержанно посмотрел на нее. Под подбородком у него зияла ярко-красная рана в форме полумесяца.

Ни тени улыбки, разочарованно заметила Мета. По выражению лица Давида нельзя было сказать, что эта случайная встреча вызвала у него интерес. Он казался напряженным, даже слегка раздраженным.

— Кто бы мог подумать… — неуверенно начала Мета и замолчала, не зная, что сказать дальше.

— Да, вот как… — протянул Давид, глядя себе под ноги.

— У тебя здесь дела?

Какой дурацкий вопрос, набросилась на себя Мета в тот самый миг, когда произнесла эти слова.

— Что-то в этом роде. — Давид, по-прежнему не поднимая глаз, провел рукой по лицу. — Здесь моя территория, — добавил он.

Прежде чем Мета сумела переварить непривычное выражение «территория», Давид ей улыбнулся. Было такое ощущение, что он отбросил свою отстраненность в сторону, словно змеиную кожу. И под ней проглянуло то, о чем она до сих пор только догадывалась: естественная самоуверенность, очень подходившая к его манящему запаху.

Не осознавая, что делает, Мета расстегнула воротник своего плаща и провела рукой по вдруг загоревшейся коже. И почувствовала, как бешено бьется под пальцами пульс.

Давид наклонился и убрал прядь волос с ее лица. Потом снова опустил руку.

— Сейчас пойдет дождь, — спокойно сказал он, но не тронулся с места.

А Мета просто стояла и вбирала его в себя. На холодный ветер и надвигающийся дождь она внимания не обращала. Она хотела только, чтобы Давид преодолел расстояние между ними, чтобы она наконец смогла снова ощутить его.

На лицо ее упали первые капли дождя. Давид повернул голову, словно в поисках укрытия или такси, которое могло бы отвезти ее домой.

Мета решительно сделала шаг и обвила руками его шею. Беспомощный жест, но… Когда его волосы защекотали ее ладони, Мете показалось, что ее ударило током.

Давид поднял руки и схватил ее за запястья. Потом бросил на нее раздраженный взгляд, и его темные брови сошлись на переносице так, что посредине лба образовалась вертикальная морщина. Но он не заставил ее разжать объятия.

— Давид… — прошептала Мета, не зная, что пугает ее больше: то, что он прогонит ее, или то, что ответит на ее желание.

Он обнял ее с такой силой, что от ужаса она застонала. И тут же его губы нашли ее рот. Ее руки отпустили его шею и вцепились в кожаную куртку, чтобы выстоять перед этим натиском. Руки Давида скользнули по ее бедрам, и он еще сильнее прижал ее к себе.

Над ними прозвучало низкое рычание, и внезапно начался ливень. Давид прервал поцелуй, взглянул вверх и заставил Мету сделать несколько шагов назад, к стене.

Быстрота и сила, рвавшиеся из каждого его движения, вызвали у нее удивление.

Его лицо, когда он пристально смотрел на закрытую дверь, было сосредоточенным. Прежде чем Мета успела сказать «нет», Давид нанес по двери сильный удар, от которого та с треском распахнулась и ударилась об стену. Выступавший язычок замка оказался погнутым, вся поверхность — в углублениях.

Мету пронзил поток энергии, словно ее легонько ударило током. На коже осталось щекочущее ощущение, волнующее и пугающее одновременно.

Обеспокоило ее и кое-что другое. Ей показалось, что она что-то увидела, чего просто быть не могло: когда Давид ударил по двери ладонью, из нее выскользнуло что-то вроде тени. Словно не сила Давида, а эта тень заставила дверь распахнуться — или словно дверь поддалась под ударной волной. Этого не может быть, тут же успокоила себя Мета. Она это придумала.

Давид подталкивал ее по темной лестнице, и она отодвинула мысли о тени на второй план. Он уже нашел ее губы, и Мета с удовольствием подчинилась их требовательности.

На мгновение Давид отстранился, чтобы снять куртку, и она успела заглянуть за ворот его рубашки. И сразу же дверь была позабыта. Мелькнувшая ключица и ямка под ней заставили Мету задрожать. Они напомнили о мускулистой груди, покрытой темными волосками, так ей запомнившейся.

Прежде чем Давид успел прижать ее к себе, руки Меты скользнули ему под рубашку. Он уперся обеими руками в стену, а она гладила его грудь, и ее губы скользили по грубоватой от щетины шее. То, что она ощутила при этом, едва не лишило ее рассудка: солоноватая пленка, причем она даже не была уверена в том, как воспринимает ее — на вкус или на запах.

Она нетерпеливо подергала за воротник его рубашки, расстегнула ее и прижалась лицом к его груди. Руки ее нащупали застежку его джинсов и скользнули под нее. Пока ее пальцы пробирались под тканью, Мета смотрела в напряженное и одновременно расслабленное лицо Давида, на лихорадочный блеск его глаз и едва заметное подрагивание нижней губы.

Давид рывком оторвался от стены, опустился на колени и приподнял подол ее платья. Мета услышала, как тихонько рвется шелк, когда Давид растянул тончайшую кромку ее слипов. Потом его руки обхватили ее бедра и немного приподняли.

Мета закрыла глаза и запрокинула голову. Ее лопатки терлись о шероховатую стену, но она этого не замечала. Она приоткрыла рот и снова почувствовала губы Давида. Ее руки обхватили его шею, и на миг она разозлилась на себя за то, что вовремя не сбросила плащ. Сейчас она готова была отдать душу за то, чтобы ощущать его разгоряченную кожу. Но когда Давид наконец вошел в нее, Мета забыла обо всем на свете и целиком отдалась пьянящему желанию.

Давид, опустив голову на сгиб локтя, лежал на промокшей от пота простыне. С каким удовольствием он погладил бы одеяло, под которым виднелись очертания спины и мягкий изгиб бедер Меты. Она дремала, лежа на животе, положив руки под грудь, как ребенок.

Но Давид сдержался. Подобные любовные жесты не сочетались с грубой страстью, с какой они любили друг друга в подъезде, а потом — в его постели. Там не было места нежности — настолько сильна была потребность в слиянии и быстром удовлетворении. Не то чтобы Давиду мешала эта поспешность, но теперь ему было очень трудно просто коснуться Меты, без желания возбудить ее. Он боялся, что это будет неверно понято или — того хуже — отвергнуто.

Давиду не хотелось ни о чем думать, и по примеру Меты он закрыл глаза. На улице все еще лил дождь. Он напомнил Давиду о том, как чудесно пахла кожа Меты, когда он снимал с нее мокрое платье. На ощупь она была холодной и гладкой, а мгновением позже ее охватил жар.

Давид попытался сосредоточиться на дожде, но глубокое, слегка болезненное биение внутри не позволяло сделать это. Какая удача, что он почуял след Меты сегодня недалеко от своего дома! Лежа с закрытыми глазами, он восстанавливал в памяти события прошедшей ночи.

После неприятной для всех участников поездки в такси он вложил удивленно глядевшему на него таксисту в руку пару банкнот. Потом, все еще слегка оглушенный, проводил молодую женщину во дворец и тут же попался на глаза Амелии.

— Она принадлежит тебе? — спросила та с чарующей улыбкой, касаясь кончиками пальцев своих изогнутых, словно лук Амура, губ.

Давид с большим удовольствием ударил бы ее по руке. Этот наигранный жест злил его, ведь он слишком хорошо знал привычки любовницы Хагена. Но именно поэтому он сдержался. Хрупкость Амелии, от которой исходила будоражащая чувственность, не имела бы значения, дойди дело до того, что ему пришлось бы мериться с ней силами. Она была рядом с Хагеном, потому что во многом не уступала их предводителю. Но если Хаген вызывал у стаи страх своим непредсказуемым поведением и внезапными приступами ярости, то Амелия была двулика. Она могла источать мед и патоку, а в следующий миг — страшно унизить. Хаген склонялся к жестокости, Амелия же была коварна.

Поэтому Давид тщательно подбирал слова, прежде чем ответить.

— Я просто привел девушку сюда. — Когда же Амелия разочарованно надула губы, он поспешно добавил: — Так хотел Натанель.

— И что Натанель хотел, чтобы ты с ней сделал?