Последние метры по склону, по крутой лестнице, ведущей к тоннелю, самые сложные. На тебе десятикилограммовый бронежилет, автомат, боеприпасы, несколько гранат и прочее. Словом, немало. Путь от КПП ко входу в тоннель занимает минут двадцать. Сегодня наша смена. Нас предупредили, что мы должны выдвинуться на позиции намного раньше обычного. Почти сразу вслед за предыдущей группой. Говорят, там, с той стороны, что-то происходит.

На последней ступени я обернулся: внизу – мой город, за ним море. А у самого КПП – остановка трамвая, моего трамвая, на котором я работаю. Конечная остановка. Другая конечная – у моря. Сейчас, в полдень, море искрится под солнцем, и больше всего на свете хочется окунуться в его зеленоватые воды. Я так и сделаю, когда вернусь со смены. Сяду на трамвай и сойду на конечной, проваляюсь все воскресенье на пляже, а рано утром в понедельник буду уже в нашем трампарке, и впереди целая восьмичасовая смена на транспортной артерии моего городка – маршруте номер 4. Он идет через весь город и соединяет замысловатой петлей морское побережье с КПП.

Отряд вошел в тоннель, почти сразу остановились. На рельсах стояла платформа. Рядом копошились санитары. Перекладывали на носилки раненого. Рядом лежали двое, которым помощь была не нужна. Раненый постанывал, его за руку придерживал боец. Грязное лицо, ссадина во весь лоб, порванный камуфляж. Ему повезло – живой.

– Рвануло так, – кричал он, – что уши заложило. Никто не ожидал. Это же в нашем тылу, как можно было ожидать…

– Не ори ты так, – незлобно проворчал один из санитаров.

– Чего? – тот, живой, не слышал.

Санитар трижды шмякнул четырьмя пальцами по большому, изображая говорящую ворону, затем отрезал жестом – понял?

Раненого понесли к выходу, а тот, живой, все орал:

– Этих насмерть, сразу. Сигаретку только что у меня стрельнул. Я ему зажигалку хотел дать, да уронил. Нагнулся, чтоб поднять. А тут и рвануло…

Отряд погрузился на платформу. Я отодвинулся подальше от кровавого пятна. Не хотелось пачкать чистую форму.

Мы рыли этот подкоп месяц. Боковые галереи давно занял противник. Две трети всего тоннеля теперь за ними. Они спят и видят, как выйдут из него с нашей стороны, увидят у подножия горы наш город, а за ним – лес, наше богатство, нашу гордость. Пока за нами остается хоть один метр этого тоннеля, мы будем биться.

Это была брошенная галерея. Задуманная как техническая, недостроенная, она шла параллельно тоннелю и заканчивалась тупиком. Они, конечно, знали о ее существовании, но вряд ли могли предположить, что мы станем из нее рыть проход.

Под грохот стрельбы наши саперы потихоньку вели подкоп. Месяц понадобился, чтобы выйти к самой узкой части тоннеля, заложить там взрывчатку, а потом рвануть ее в тот самый момент, когда мимо пойдет платформа. Мне удалось выбраться через лаз, прокопанный в стороне от закладки. По сути, это было ответвление подкопа. Ночью – хотя пойми здесь в горе, когда день, когда ночь, – я выбрался в тоннель и отыскал укрытие. Двое суток я прятался в нише за порванными кабелями – слушал. Двое суток – это много. Мне удалось взять отгул на работе. Начальник охраны, конечно, поворчал, но больше для порядка. Когда они искали замену одному из охранников, я порой по двое суток торчал у ворот фабрики, нюхая эту вонищу, что прет от красильного цеха. Так что отгулов я заработал, считай, на неделю.

У меня были сухари, шоколад, фляжка с холодным чаем, часы и заветная кнопка. Из укрытия я почти ничего не видел, но хорошо слышал – команды, разговоры, скрежет платформы. И когда я понял расписание их передвижений, нажал на кнопку. Крики, вопли раненых, скрежет – я слышал все это даже через заткнутые уши. Когда все закончилось, я вытер пот с лица, проверил пистолет (я был налегке – ни автомата, ни броника). Теперь нужно выбираться отсюда.

Дядя попросил меня помочь привезти камуфляжную ткань из соседнего города, того, что стоит с противоположной стороны горы. Приятный городок, хоть там и нет моря. Зато там есть хороший красильный цех. Мой дядя – портной. Он шьет униформу для бойцов. Сам он уже в тоннель не ходит. Отвоевался. Несколько лет назад – лет пятнадцать, что ли, – в одной из вылазок перед ним разорвалась граната. Осколок раздробил колено. Без ног остались и два его товарища. Операции – одна, вторая, третья, – долгий реабилитационный период, но нога так и не стала сгибаться в колене. Да и голеностоп тоже не ахти как работает.

У дяди джип с открытым кузовом. В городе он еще сам управлялся с ним – приноровился одной ногой на все педали жать. Однако ехать по дороге, огибающей гору, со множеством резких поворотов и уклонов он не решался. Потому и просил меня посидеть за баранкой. Конечно, все дела в красильном цехе решал он сам, заказы там, наряды, оплата, я лишь вел машину туда и обратно да помогал на разгрузке. По горной дороге езды часа два, а напрямую, через тоннель, всего-то будет с десяток километров.

Мой личный номер LR 6345. Что значат эти буквы и цифры, я не знаю. Скорее всего – ничего. Но мне хочется думать, что левый и правый канал стерео. Такой же номер на моем шкафчике и на круглом жетоне, что висит у меня на шее. У каждого бойца свой номер. Уникальный. Он не передается никому, если вдруг что случится с самим бойцом. По этой причине номера на шкафчиках меняются. На моем шкафчике еще прилеплена наклейка – трамвай. Я карандашом пририсовал четверку– четвертый маршрут.

Мы ехали на платформе все дальше по тоннелю, а я думал о своем шкафчике. Так бывает, что думаешь о всякой ерунде. И эта ерунда порой становится такой выпуклой, такой значимой. Как сейчас этот шкафчик с наклейкой, в котором висит моя гражданская одежда. К которому я вернусь после смены, после того как сдам оружие в оружейку. Сгружу в него грязную униформу, пойду в душ смыть пот и копоть, может, сначала в санчасть придется заглянуть – царапины промыть-перевязать…

Сержант ткнул локтем в бок.

– Ну у тебя и харя, парниша! Как у бычка перед забоем! И заржал. Я знал его. В городе он работал на скотобойне. Здоровый, сволочь, кулак в пол моей головы.

Расчет был такой: после взрыва наши начнут атаку – эффект внезапности, тактическая хитрость, воспользоваться смятением противника. Атакой и смятением хотел воспользоваться и я, чтобы нырнуть в свой лаз и уйти к своим.

Я выбрался из укрытия, в тоннеле тянуло гарью, вдалеке была слышна перестрелка – наши активизировались. Мелкими перебежками, скрываясь за бетонными блоками, я постепенно приближался к месту взрыву. Вдали послышался звук приближающейся платформы. Мерное постукивание колес и редкие стоны клаксона. Это было неожиданностью. По моим расчетам, никакой смены быть еще не должно. Я двигался, держась стены. Поворот – с платформы выгружался отряд, строго, упорядоченно, буднично, как будто ничего особенного не произошло. А они не доехали до места метров пятьсот. Взрыв разворотил рельсы. Я вжался в стену. Выглянул: на платформу грузили тела убитых.

До спасительной дыры мне оставалось всего-то метров пятьдесят. Но разве туда теперь сунешься?

Прибывший отряд группами по три человека осторожно двинулся вперед. Фонари шарили по тоннелю – понятное дело, боятся, осторожничают.

Я стоял у ворот фабрики и разглядывал темно-зеленый джип.

Из него выкарабкался хромой и заковылял в красилку. Я видел его не в первый раз. Мужик из соседнего города. Он красит на нашей фабрике ткань – сине-черный камуфляж для униформы.

Я подошел к джипу – за рулем водитель. И этого парня я тоже знал в лицо. Попросил закурить. Курить-то собственно не хотелось, хотелось поболтать. Сидеть целый день в будке при воротах и глазеть на улицу или немытые окна красилки надоедает до чертиков. Едва я прикурил, как из-за поворота выехал автобус. Он прошумел мимо ворот фабрики, из бокового окошка высунулась Ева и замахала мне рукой: