– Опять как у «Гарри Поттера», – вздохнул нечистый. – С ума вы все, что ли, с ним сбрендили? Ладно, будет тебе и Нобелевская, и Поттер, и Шмоттер, и какава с чаем.

Дынин подумал еще немного.

– А что же я тогда, получается, после смерти в ад попаду?

– Это уж как водится, – кивнул нечистый. – Вестимо, попадешь. А ты как думал? Я тебе за красивые глаза все обеспечу?

– А у вас там, э… – замялся Дынин, – плохо, да?

– Не курорт, – сухо ответил дьявол.

– И черти со сковородками есть?

– Со сковородками и с маслом. С «Олейной»! – фыркнул нечистый. – Я не могу работать в условиях такой пропаганды! Мне что, делать больше нечего, всю вечность за сковородками наблюдать? Нет там у нас никаких сковородок! И кастрюль у нас там тоже нет, и ложек с вилками не наблюдается.

– А что же у вас там есть? – заинтересовался Дынин.

– Да ничего у нас там нет, – неожиданно печально сказал дьявол. – Говорили: «Вечные муки, скрежет зубов…» А у нас скучно до зубовного скрежета, и все пироги. И погода какая-то бессмысленная – серая-серая, ни зима, ни лето. И время неопределенное – ни день, ни ночь. Грешники сидят и сами с собой разговаривают. Одни мы хоть как-то при деле.

Дынин подумал еще немного. Хм, вечные разговоры с самим собой? С собой он поговорить любил, так как считал себя человеком умным и всесторонне развитым.

– Эх, ладно! Подпишу, – решился он.

– Вот и чудненько, – обрадовался нечистый. – Вот и молодец!

– А можно ручкой? А то я крови боюсь.

– О чем разговор, дарагой! Падпысывай, чем хочешь, – развеселившийся сатана почему-то перешел на кавказский акцент. – Мой дом – твой дом, май друзья – тваи друзья!

Дынин сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду, зажмурился и, не глядя, махнул свою подпись на документе.

Гром не грянул, бездна не разверзлась. И вообще Дынин где-то в глубине души все еще предполагал, что происходящее – чья-то диковатая шутка или глупый розыгрыш. «Посмотрим, может, это все и правда, а может, и нет», – приблизительно так думал он.

– Ну, я пошел, – засобирался дьявол. – Дел еще по горло, хоть разорвись.

– Эй, постойте! А что я-то теперь должен делать? – переполошился Дынин. – Вы сказали, что мне надо сделать одну вещь, когда завтра встречусь с Гелиосом. А что делать-то?

– Вот, держи, – дьявол снова полез во внутренний карман пиджака и вытащил оттуда английскую булавку. – Уколешь ею своего Гелиоса, его талант к тебе и перейдет.

Дынин взял булавку и недоверчиво повертел ее в руках.

– Уколю, и все? Хм, что-то не верится. Точно перейдет? – недоверчиво спросил он.

– Уж точнее не бывает, – нехорошо улыбнулся дьявол, щедро продемонстрировав зубы, требующие визита к стоматологу.

Булавка была совершенно обычной, с отметинами ржавчины на тускловатом металле. Меньше всего она напоминала предмет, обладающий какой-либо мистической силой.

– Да не сомневайся ты, Вова, – дьявол сильно хлопнул Дынина по плечу так, что тот пошатнулся. – Мое слово железное.

– Даже не знаю, – протянул Дынин.

Сомнения в том, что все это просто розыгрыш, усилились. Конечно, окурок и плевок каким-то загадочным образом исчезли с пола, но не мог ли это быть просто фокус или обман зрения? Чего только на свете не бывает, вон, Дэвид Копперфильд, говорят, вообще статую Свободы заставил исчезнуть на глазах у тысяч простых граждан.

– Слушайте, а вы мне тут голову не морочите, а? Я все-таки документ подписал, а вы мне какую-то железку суете, чудес наобещали… А вдруг вы мне врете? Или вообще отвлекаете, пока ваши сообщники в квартиру проникают, чтобы ограбить? Как я могу быть уверен, что…

И тут Дынин осекся.

Атмосфера в комнате вдруг переменилась, по полу змеей пополз лютый холод, и воздух наполнился сырым запахом гнили и сладковатой могильной вони.

Непримечательный мужичок крошился.

Ошметки его тела падали на пол с сухим стуком.

Наружу ползли два крыла, распрямляясь все шире и шире, заполняя собой комнату и весь мир. Они распрямлялись и распрямлялись, и казалось, что величина их готова уже заполнить собой все мироздание…

Смотреть на существо в центре этих крыльев не было никакой возможности, ноги подкосились, и не было сил ни плакать, ни кричать.

– Дурак ты, Вова, дурак, – укоризненно произнесло существо голосом Анфисы Павловны Чеховой. – Лучше бы ты свою графомань продолжал строчить.

Существо протянуло к нему светящуюся белым хирургическим светом тонкую руку, Дынин слабо вскрикнул, и сознание милосердно оставило его.

Утро следующего дня застало графомана на полу у кровати.

Просыпался он трудно. Голова раскалывалась от принятых накануне возлияний, во рту царил неприятный металлический привкус. Настроение было скверным.

Присев на кровать, он подержался руками за голову, затем поплелся в ванную за «Алка-Зельцером».

После этого направился в душ, где долго стоял под прохладными струйками, завороженно глядя на кораблики, нарисованные на пластиковых занавесках. Вылез из душа, насухо вытерся, надел теплый халат, причесался и почувствовал себя бодрее. Проанализировав состояние организма, Дынин почувствовал, что готов позавтракать.

Поев, вернулся в комнату, размышляя над тем, не лечь ли еще поспать. Мысль показалась удачной. Бросая халат на прикроватную тумбочку, он смахнул на пол какой-то небольшой предмет.

Наклонившись, он поднял с пола заржавевшую английскую булавку – и тут вспомнил все.

Ночь, мужик с незапоминающимся лицом, подписанный договор…

Сердце гулко застучало, рот пересох, руки похолодели.

– Гелиос… – беззвучно прошептал Дынин. – Талант… Ко мне перейдет…

Следующие несколько часов он провел в тяжких, мучительных размышлениях. С одной стороны, совершить такое похищение было страшно, несправедливо и как-то гадко. В самом деле, не очень-то красивый поступок. Да и от одного воспоминания об увиденном ночью зрелище начинал колотить озноб. С другой стороны, договор уже был подписан, стало быть, душа его уже принадлежит дьяволу, так не лучше ли использовать эту ситуацию с наибольшей для себя выгодой?

Дынин все думал и думал, а время неуклонно приближалось к тому часу, когда требовалось выйти из дома, чтобы успеть в книжный магазин.

По-прежнему ни на что не решившись, он оделся, положив в карман плаща булавку, и вышел из квартиры.

По дороге он был так погружен в собственные мысли, что едва не проехал нужную остановку метро.

К магазину «Москва» Дынин приближался так медленно, что, казалось, еще немного, и он пойдет назад.

Но назад он не пошел. Даже не решившись на кражу, он хотел, наконец, увидеть предмет своей зависти воочию.

В магазине было людно. Голос диктора с механической приветливостью зазывал посетителей на встречу с автором, и в одном из залов столпилась большая группа народу. Дынин догадался, что именно там раздавали автографы.

Увидев горку с книгами Гелиоса, он взял одну.

Книга была не так велика, наряжена в глянцевую обложку и источала аромат еще не прочитанной новой книги – пахла обещанием.

Она называлась «Сумеречный лес». Это что-то напомнило Дынину. Он перевернул книгу и начал читать аннотацию, гласившую, что Евгений Горский является «стремительно восходящей звездой русской прозы (шорт-лист «Русского Буккера» и «Национального бестселлера»)».

– «Волшебная искусствоведческая фантазия о художнике-романтике, вступившим в поединок с целым светом и проигравшим его», – прошептал Дынин, и живот его свело.

Потому что он тоже хотел написать что-то волшебное.

Он приоткрыл книгу, и его взгляд уперся в одно предложение, которое было написано так хорошо и правдиво, что хотелось кивать головой.

Дынин даже немного покивал, а потом повернулся и увидел Гелиоса. Тот сидел за столом, и лицо его было напряженным. Желающих иметь подписанный автором экземпляр было, видно, немного. Принятая Дыниным за толпу фанатов Гелиоса куча народу оказалась желающими купить новый детектив знаменитой писательницы.