Он попытался очертить круг лиц, которые имели доступ к его компьютеру. Таковых оказалось двое: он сам и системный администратор. Руководствуясь логикой, системного администратора Марат исключил: за пять лет работы тот ни в чем подобном ни разу замечен не был, и зарекомендовал себя, как ответственного и добропорядочного человека. К тому же, чтобы системнику копаться в компьютере финдиректора, ему надо получить пароль у своего руководителя. То есть, в этом случае остаться ни кем не замеченным не получится — возникнет, как минимум, один посвященный. Себя Марат исключил в первую очередь — собственноручно открыть почту и забыть об этом, он не мог. Значит, есть еще кто-то, кто сумел это сделать. Голова шла кругом, но толковой версии в ней не рождалось. Появилась одна, и та бредовая: в компьютер влезли, когда он не надолго отлучился. Выходя на перекур, Марат свой кабинет не запирал. В таких случаях он, обычно, не оставлял открытой страницу электронной почты. Обычно, но не всегда. Вход в его кабинет не оставался безнадзорным — он хорошо просматривался со стойки рецепшен. Но секретарь — тоже человек, она могла отойти или отвлечься. Получалось, что теоретически такой вариант возможен.
«Нет, не подходит. Письма пришли во второй половине дня, в то время, когда меня не было в офисе. А значит, кабинет был заперт, и проникнуть в него никто не мог».
О случившемся чепе Марат был обязан доложить начальству. Но это было сейчас совершенно не кстати. На днях решался вопрос о его переводе в центральный филиал, и это недоразумение отнюдь не поспособствует принятию положительного ответа. Оставить все как есть, словно ничего не произошло — невозможно. Если это чье-то намеренное вторжение, то в скором времени оно обернется большими проблемами для «СтальМета». Забить тревогу — значит, привлечь внимание руководства. По-любому получалось паршиво. «Придется проблему решать самому, без лишнего шума», — заключил он после непродолжительных раздумий. — «Осталось только выяснить, чьих это рук дело».
— Марат Аронович, вы уже работали с новой программой? — в телефонной трубке раздался простуженный голос начальника аналитического отдела.
— С какой программой? — не понял он.
— Программный продукт для осуществления документооборота. О нем шла речь на последнем совещании. Помните?
Марат не помнил, но ничего не сказал. У них каждый месяц что-нибудь преобразовывают. Своих дел хватает, чтобы еще о каких-то программах думать.
— Мы заказали этот проект «Парадизу». Они должны были заточить программу под нас, и установить ее. Вчера устанавливали вам.
«Вот, значит, как. Что же это за «Парадиз» такой и кто в нем работает? Ходим по фирмам и под видом наладчиков копаемся в чужих документах».
Марат набрал номер отдела системного администрирования.
— Илья! Вчера на мой компьютер что-нибудь устанавливали?
— Да. Что-то случилось?
— То есть, ты хочешь сказать, что пока меня не было, вломились в мой кабинет и рылись в папках и файлах?
— Бог с вами, Марат Аронович. Никто в ваш кабинет не заходил — программа ставилась удаленно. И файлы ваши не трогали. Или у вас что-то пропало?
— Нет, ничего.
Сообщать Илье о вскрытие почтового ящика Марат не стал. Ему давали предписание, удалять из почты сообщения, представляющие коммерческую тайну. Марат его игнорировал или выполнял от случая к случаю. В почтовом ящике документы хранить удобно — они всегда под рукой. Так что, если почту вскрыли целенаправленно, то сделали это не без его пособничества.
Выяснить, кто именно из специалистов «Парадиза» устанавливал программу на его компьютере, финдиректору не составило труда. Ему сообщили, что в тот день от подрядчиков работала одна Олеся Сырникова.
Марат сидел в своем кабинете и перелистывал собранное на нее досье. Двадцать шесть лет, не замужем, детей нет, живет с сестрой в центре. Старший программист, в «Парадиз» пришла недавно. До этого работала в ООО «Ламинор». «Это уже интересно», — подумал он. — «Надо узнать, по какой причине она от туда ушла. Может, работая в «Ламиноре» Сырникова проделывала то же самое — копалась в секретах клиентов, а затем передавала их конкурентам?». Он сделал пометки в ежедневнике и выписал на отдельный лист данные Олеси. К своим сорока шести годам Марат обзавелся сетью знакомых, которые могли быть полезными в тех или иных жизненных ситуациях. Для решения вопроса с Сырниковой у него тоже нашелся человек — Стас Богданов. Стас раньше работал в органах, затем ушел на вольные хлеба — открыл охранное предприятие. В его фирме было направление по оказанию гражданам специфических услуг: наведение справок об интересующих лицах, выявление их контактов, слежка — как раз то, что было нужно Марату.
— Стас, надо встретиться, — сказал он в трубку, когда услышал голос Богданова. — Дело есть.
1934 г. Ленинград
«Бывает же такая красота!», — думала Катерина, любуясь колье монаршей особы. Она сидела у Римы в Спасском, в той самой комнате-кладовке, где полгода назад скрывалась Полина с ребенком. Камни ее высочества умудрялись сверкать даже в тусклом свете замызганной лампочки, болтающейся в углу комнатушки на пыльном, засаленном проводе. В центре произведения ювелирного искусства блистал огромный, в восемь карат бриллиант, вокруг которого, сложенные в замысловатый узор, переливались камешки поменьше. Катерина, как завороженная смотрела на драгоценность. Она и представить себе не могла, какое впечатление может произвести кусок металла с камнями, пусть даже с очень красивыми. У нее никогда не было дорогих украшений: нательный крестик — из меди, обручальное кольцо и то из простого железа. Выросшая, как теперь говорили, в пролетарской семье, Катерина была абсолютно равнодушна к золоту. Ее отец, приносивший в дом не весть какие крохи, которых едва хватало, чтобы свести концы с концами, внушал матери, что красивые и дорогие вещи — это пошлость и блажь барских особ, от скуки увешивающих себя побрякушками. По его мнению, честную женщину украшает скромность и кротость, а также работа. Причем, чем труд тяжелее, тем он почетнее. Те же слова Катерина слышала от мужа, пока тот не замерз на смерть, спьяну не дойдя до дома. Оторвав, наконец, взгляд от бриллиантов, Катя бережно завернула колье в платок и положила его во внутренний карман тужурки. Оно тут же обожгло тело: даже через толстый слой одежды ощущался холодный огонь самородков. Почти невесомое, теперь колье казалось грузом, оттягивающим карман. Катерину бросило в жар и заколотило мелкой дрожью: оказалось, очень нелегко держать при себе такие ценности. «Лучше бы не разворачивала», — подумала она с грустью.
Выбравшись из Белых Струг, Катя решила в город Ваню не везти. Она рассчитывала на свою дальнюю родственницу Варвару, которая жила в Горелово, недалеко от Ленинграда. Варвара в помощи не отказала, приютила ребенка, но не надолго — поостереглась подозрений и расспросов. Люди увидят, что в ее семье появился еще один ребенок — своих у Варвары трое — начнутся пересуды, а там и до доноса не далеко. Нынче время такое: все друг друга боятся. Даже соседку, с которой двадцать лет бок о бок прожили, не один вечер за чаем скоротали, опасаться приходится. «Ваня может пожить в Горелово еще два дня, дольше оставлять его там не стоит», — рассуждала про себя Катерина. — «И мне тоже нужно поскорее отсюда съезжать».
Возвращаясь в город, она и не думала, что самой придется скрываться, как пришлось скрываться Ипатовой. Подходя к своему двору, спрятавшемуся в глубине рабочего квартала, Катерина замедлила шаг. Внезапно засвербело и стало неуютно на душе. Такое случалось нечасто, но предчувствие Катю ни разу не подвело. Она не сомневалась: быть беде. Катерина решила подойти к дому со стороны пустыря. Уже стемнело, и путь через пустырь, который и днем выглядел весьма сомнительно, теперь стал и вовсе неприятным. Чуть не вывихнув ногу, вымазавшись в грязи, с расцарапанной о ветки кустарника щекой, она тысячу раз поблагодарила бога за то, что выбрала окольную дорогу. Стоя, прижавшись к дереву, Катерина увидела сутулую фигуру мужчины, сидевшего во дворе на скамейке. Скамейка стояла в удобном месте: с нее хорошо просматривались входы в обе парадные, а сама она была скрыта густой кроной старой рябины. Свет от единственного во дворе фонаря на скамейку не попадал, за что она была облюбована молодежью. Из своего укрытия Катя могла видеть сидящего со спины: темный, с поднятым воротником, пиджак и кепка. Мужчина поежился от холода и еще больше ссутулился. Что-то знакомое показалось ей в силуэте. Она напряженно вглядывалась, но было слишком темно. Катя начала мерзнуть, она вдруг ощутила, насколько сильно устала, и ей захотелось домой. «К черту предчувствия!», — разозлилась она на себя, — «Сколько можно скитаться?!». Она собралась уже выйти из-за дерева, но человек на скамейке вдруг засуетился. Он порылся в карманах и стал прикуривать. Защищаясь от ветра, он повернулся в Катину сторону, спичка на мгновенье осветила его профиль. Катерина замерла: прозрачные глаза, равнодушно смотрящие из-под низких широких бровей, узкое скуластое лицо — именно этот человек присутствовал при аресте Арсентия. Сам он стоял в стороне и был как бы ни причем, но Катя не сомневалась в его непосредственном участии в происходящем.